Мужчина задумчиво кивнул.
– Оно выходит у тебя из легких. Живота… хляп… Но сейчас стало хуже. Что именно?
– Я… не могу дышать. Чувствую, как оно шевелится, переливается. И всегда грозит выйти. А когда выходит – будто душит. Мне кажется, я вот-вот умру, а потом оно выдавливается наружу.
– Очень хорошо. Ложись на спину.
Костолыб скрупулезно осмотрел Блажку, уделив особое внимание ее глазам и суставам. Она, как и прежде, перенесла все неудобства от его прощупываний – и ни разу его не ударила. Когда Костолыб закончил, то вернулся к своим шкафам. Она оперлась на край стола, вторгшись в тесное пространство аптекаря-затворника. Он посмотрел на нее, на его исхудалом лице не читалось никаких чувств.
– Когда я сделал тебе ту смесь, я будто бросил кости. Я удивлен… сыпп… что ты еще жива.
Блажке оставалось лишь мрачно усмехнуться.
– Я хотела то же сказать о твоем дружке снаружи.
Мужчина улыбнулся, заставив ее пожалеть о собственном остроумии.
– Он был здесь задолго до меня. Я лишь жилец в этом ските, а он вечно сторонится убежища… хлют… Он иногда падает. Но он как птица. Весит так мало, что падение едва ли причинит ему вред. Кости такие тонкие, что он чуть не парит. Хотя когда-нибудь это случится. И перелом шеи или трещина в черепе завершит поиск той истины, что он ищет… Сссслк.
– А что насчет моего поиска? Есть лекарство?
Костолыб посмотрел на нее с сожалением.
– Я не чародей. Может быть, тот, кто тебя порезал, сумеет помочь.
– Нет. Не может.
– Тогда в Страву. Говорят, верховный жрец Белико…
– Нет! – Она буквально выплюнула отказ. Она видела, что влекли за собой сделки с Зирко и его богом, и не хотела заключать ничего подобного. – Неужели твои лекарства больше ничего не могут?
Лекарь поджал выпяченные губы. Он задумался, и на нем отразилась тревога.
– Есть кое-что, – поняла Блажка.
Костолыб медленно, степенно подошел к шкафам. Достал из самой глубины одного из них глиняную бутылочку. Та была не крупнее его большого пальца, окрашенная в бледный нездорово-красный цвет. Когда Блажка была маленькой, в Серых ублюдках был ездок по имени Хмырь. Иногда, бывая в Отрадной, он развлекал сирот тем, что находил пару скорпионов и натравливал их друг на друга. Видя сейчас, как Костолыб держал эту бутылочку, она вспомнила, как Хмырь обращался со скорпионами. Легко, но осторожно.
– Киноварь, – произнес он, будто обращаясь к самой бутылочке, да так, словно выругался. – В гиспартских шахтах люди гибли пачками, пытаясь выкопать это вещество из земли. В Империуме его ценили выше жизни – и только потому, что жены императоров красили им лица… Сссслк… А в очищенном виде, как ртуть, он ценится всеми алхимиками отсюда до Тиркании – они верят, что если сплавить его с бесценными металлами, то получится золото. Золото… Шлюк… Опять же, ценнее человеческой жизни. Но в моем ремесле из него готовят зелья, порошки, соли, считая… хлюп… что он продлевает жизнь.
Едва он начал протягивать руку с бутылочкой, как Блажка поспешила ее ухватить, но Костолыб придержал ее.
– Послушай меня. Сссслт… Это яд. И больше ничего. Он только убивает все, что рискнет с ним соприкоснуться. Пойми, приняв его, ты попытаешься убить гадость внутри тебя. Орочья кровь сильнее человечьей. Это, наверное… ссслт… сработает. Но пойми: вливание киновари, вероятно, убьет и тебя. Даже скорее, чем инородная жидкость.
Он снова протянул бутылочку.
Блажка сперва спросила:
– Так… месиво меня убивает?
– Да. Полагаю, что так.
Она взяла пузырек.
По осунувшемуся лицу Костолыба пробежала рябь разочарования.
– Одну каплю под язык. Только одну.
– Каждый день?
– Если сможешь.
Блажка оглядела сосуд.
– Надолго не хватит.
– Не хватит, – последовал мрачный ответ. – Так или иначе… Ссслт… Не хватит.
Глава 4
Выйдя из грота, Блажка обнаружила, что, помимо Колпака, ее ждали двое кочевников. Как стало ясно, они пришли, пока она лежала на столе Костолыба, – тогда же она услышала топот и фырканье свинов и короткие приветствия. Но, лежа без штанов, Блажка не придала особого значения, понимая, что если это и сулит какие-либо неприятности, то ее бледный ездок со всем разберется. Когда Блажка показалась снаружи, старший из двоих ей кивнул. Все орки были полностью лишены растительности, поэтому если у полукровки оказывалась борода или волосы, то благодарить за это им следовало их человеческую половину. У этого же были соломенного – редкого для полукровки – цвета бакенбарды. Начиная куститься над его ушами, они тянулись к подбородку и вступали в резкий контраст с темной кожей. Блажка прикинула, что он был лет на пятнадцать старше ее, а может, и того больше. Поперек спины у него висел арбалет, что тоже было странно. Обычно кочевым недоставало ресурсов, чтобы поддерживать тренчало в пристойном виде. Молодой же вольный едва заметил ее присутствие: он был слишком занят беспокойным наблюдением за отшельником, сидевшим на шесте.
Поначалу не обращая на них внимания, Блажка забрала у Колпака свое оружие. Когда она застегивала пояс с мечом, появился Костолыб.
– Ах, Мозжок… Клюк… Тебя что привело?
– Не болезнь, Костолыб, – ответил старший кочевник и указал на своего спутника. – Просто показываю новенькому, где ты обитаешь. Вероятно, скоро ты ему понадобишься. Если, конечно, он выживет.
Мозжок подтолкнул спутника, оторвав его от созерцания безумца.
Лекарь выступил вперед и улыбнулся.
– Ссслт… Я к твоим услугам. Хотя и молю, чтобы они никогда тебе не пригодились.
Молодой кочевник пришел в ужас от его страшной ухмылки. Затем сам улыбнулся в ответ, куда более приятно, и протянул руку.
– Меня зовут Лодырь, – представился он, и его улыбка стала шире, когда Костолыб сжал его запястье. В Уделье такое приветствие встречалось редко.
Блажка присмотрелась к этому добродушному полукровке. Он не был худым, как большинство недоедающих кочевников, но даже с учетом этого его имя казалось ей диковинным. Его мускулистая фигура никак не отождествлялась с леностью. Напротив, в Лодыре было что-то от леопарда: его тело даже в покое, казалось, было готово совершить внезапный прыжок. Волосы Лодыря, в отличие от растительности его спутника, росли на макушке и завивались в мелкие кудри. Татуировок на руках у него не оказалось, и, заметив это, Блажка еще сильнее сдвинула брови. Когда ездока исключали из копыта, его братья вымарывали его татуировки лезвиями топоров, помечая как изгоя и стирая его связь с братством. У Мозжка с Колпаком до сих пор имелись такие шрамы, но на синевато-серой коже Лодыря никаких повреждений не было – ни старых, ни новых. Черт, казалось, у него вообще никогда не было татуировок.
Блажка оставила их отсутствие без замечания. Она не могла поступить иначе. Кодекс копыта предписывал не расспрашивать вольных ездоков об их прошлом.
На нем были ездовые штаны, но в отличие от Мозжковых они не выгорели на солнце и не пропитались потом. Только выветрились, конечно, но ничуть не прогнили. В руке он держал крепкий лук, изготовленный на уньярский манер. Свины обоих кочевников выглядели шустрыми, крепкими, лишь у пятнистой свиноматки Мозжка Блажка заметила повреждение ноги.
Костолыб тоже его заметил.
– У Мертвой Невесты… ссслк… задняя левая нога припухла. – Он подошел, чтобы сесть перед свиньей на корточки. Пока они с Мозжком переговаривались, Лодырь заметил Блажкин взгляд.
И подмигнул.
– Даже твой немногословный друг представился, – проговорил он игриво. – Надеюсь, услышу твое имя, пока ты не ускакала. Если, конечно, ты здесь не за лекарством от немоты – иначе позор мне!
Мозжок, нахмурившись, мотнул на него головой.
– Позор тебе, потому что это – главарь Реальных ублюдков, невежда!
Это привело Лодыря в ужас. Он посмотрел на вход в грот, словно надеялся, что оттуда выйдет кто-то еще.
– Я думал…
– Что я выше? – закончила за него Блажка. – Не переживай, член у меня такой же большой, как тебе говорили.
– Простите его, вождь, – сказал Мозжок. – Он совсем пустой, одно только семя да глупость.
– Да, простите его, – Лодырь быстро оправился и вернул ухмылку на лицо, – и скажите ему свое имя.
Затягивая ремень, обхватывавший туловище Щелка, она бросила ему через плечо:
– Ублажка.
– А я думал, копытные имена не бывают такими буквальными, – отозвался Лодырь с благоговением.
Блажка не знала точно, что он имел в виду, но, судя по его тону, оскорблением это не было.
Колпак подошел к ней, остановившись по другую сторону седла Щелка.
– Мне нужно остаться. День-другой поохочусь для Костолыба.
Блажка кивнула. В прошлый раз уговор был ровно такой же. Аптекарю требовалось отплатить, но она задерживаться не могла. Она и так уже долго отсутствовала в Отрадной.
– Я в бордель, потом домой.
Колпак едва заметно нахмурил лоб.
– Если не согласен, Колпак, скажи что-нибудь.
Когда он ответил, его губы лишь слегка шевельнулись, а голос прозвучал так тихо, что Блажка его еле расслышала.
– Тебе следует подождать.
Блажка украдкой оглянулась, удостоверяясь, что Лодырь ушел за пределы слышимости.
– Не могу.
– Ты больна.
– Я в курсе, нахрен.
– Ты вождь.
Блажка дернула за стременной ремень.
– Еще раз: в курсе.
– Тебе нельзя ехать одной.
Она опустила крыло седла так, что Щелкочесу пришлось, хрюкнув, переступить с ноги на ногу. Затем, ухватив его за гриву, призвала борова к спокойствию и, глянув поверх его спины, сердито зыркнула на Колпака.
– Нельзя?
Сопляк от такого взгляда промочил бы штаны, но Колпак оставался тверд, как надгробный камень. И еще он был прав. Она больна. Она умирает, черт возьми. Весть об этом могла бы ее испугать, если бы не звучала так разумно. Если бы не ощущалась так же.
Хотя год назад все обстояло бы иначе. По правде сказать, вся ее жизнь была непостижима. Здесь, конечно, речь о смерти, но есть и другое. Столкнуться с тяжаками в бою, сидя на свине, – это смерть. Знакомая, ожидаемая. Которой можно противиться до последнего захлебывающегося крика, последнего издыхания. Она никогда не чувствовала себя слабой, сражаясь со смертью. Однако борьба с умиранием, казалось ей, шла в тисках бессилия. Блажка никогда не понимала жалоб старых и немощных. Седые волосы и морщины представлялись ей жалким оправданием для замедленных рефлексов и помутненного рассудка. По ее мнению, не стоило потакать старческим недугам, нужно было отказаться их признавать. Слабость следовало игнорировать. Вот как она считала.
Но сейчас Блажка понимала неизбежную истину: тело тоже могло предавать. Приступы кашля невозможно подавить одной отвагой. Она не могла быть сильной лишь из-за простого, неприятного факта – что она ослабла. Бросать вызов смерти легко, лишь когда не умираешь.
А она умирала, нахрен.
Но пока не умерла. И до тех пор…
– У меня есть обязанности, Колпак. Как у вождя. Найденышам нужна кормилица. И вряд ли я ее найду, если буду сидеть здесь рядом с этим полоумным стервятником на колесе. Мне нужно к Ресии. Там, где ты точно не пригодишься, и мы оба это знаем.
Настал ее черед быть правой. Колпак приводил шлюх в ужас – и отнюдь не из-за бледной, испещренной шрамами кожи и безжизненных глаз. Эти женщины постоянно имели дело со страшными мужчинами, но тот, кто никогда не ложился с ними в постель, был для них зловещей загадкой с неведомыми желаниями. А обуздать полуорка, у которого нет очевидных желаний, было невозможно. По крайней мере, для шлюхи.
– Ты остаешься здесь, – сказала Блажка. – Удостоверишься, что мы с Костолыбом в расчете, потом увидимся в Отрадной. А я поеду сама…
Она повернулась и увидела, как Лодырь украдкой тянет руку, чтобы крутануть колесо отшельника, а Мозжок с Костолыбом его за этим не застали.
– Думаю, я могу взглянуть на этих двоих.
– Ты их не знаешь, – сказал Колпак.
– Мне и не нужно их знать, – ответила Блажка. – Они тебя знают. Твоя репутация среди кочевых… черт, они тебя боятся, нахрен. И не без основания. Если попытаются что-нибудь со мной выкинуть – окажутся в дураках. К тому же они не вызывают у меня отвращения. Если Ресия сочтет их нормальными, я, может, и приглашу их в Отрадную.
– Это лишние рты.
– Знаю. – Она вздохнула. Но у нас и так всего семь ездоков. Раз стена отнимает столько времени, нам понадобится больше силы. Да, это лишние рты, но и лишние свины, клинки и луки. Пока у нас нет сильной крепости, лучше, чтобы были сильные руки.
– Шесть.
– Что?
– У нас шесть братьев, а не семь.
– Мать твою, – прошептала Блажка, покачав головой. Она посчитала Овса.
– Еще кое-что.
– Черт, ты как рот откроешь, так потом не заткнешься, – подколола его Блажка.
Пауза.
– Ты так можешь собрать полное копыто головорезов.
Блажка перестала возиться с седлом и задумалась. Вольные ездоки были изгоями своих копыт, их братья по той или иной причине проголосовали за их исключение. Уделье же было неумолимым краем, а значит не знало пощады к тем, кто осмеливался здесь жить. Каждому ездоку приходилось быть суровым и действительно готовым сделать все, что потребуется во благо копыта. Эта необходимость и породила убийц и грабителей. Но какое вождю было дело до того, что его банда состоит из худших полукровок на свете, если они ему преданы? Вот только кочевники по определению такими не были. Впрочем, иногда им давали второй шанс, и риск оправдывался.
Блажка посмотрела в бездонные глаза Колпака.
– Но тебя же мы приручили, так?
– Нет, – ответил он бесстрастно. – Я шпионил для Певчего.
– Чтобы свергнуть Ваятеля, – добавила Блажка.
– Чтобы свергнуть вождя. – Голос Колпака вдруг обрел выразительность, и его внезапный прилив чувств возымел пробуждающее, отрезвляющее действие.
– Я тебя услышала, – ответила Блажка. – Но они пока не сидят за нашим столом.
– Им не обязательно быть посвященными братьями, чтобы знать, где они тебя встретили.
Блажка оглядела каменоломню, и ее взгляд упал на обитель Костолыба. Если Ублюдки узнают, что она была здесь, у них, несомненно, возникнут вопросы, особенно у Меда. И тогда она встанет перед выбором: солгать или рассказать о болезни. А какой вождь по своей воле признает слабость? Это противоречило всем принципам управления копытом. Блажка не сомневалась, что сам Ваятель скрыл бы свой недуг, будь это возможно, но это оказалось единственным, чего он скрыть не сумел. Блажка могла сказать Колпаку, что не будет такой и не станет таить секретов, но это было бы ложью. И не единственной.
– Костолыб, – позвала она, возвращая внимание лекаря. – Я надеюсь, ты продолжишь изучать причины нашего неурожая.
Мужчина плавно включился в представление.
– Конечно… хлют… Я возлагаю надежды на то, что черенки, которые ты принесла, раскроют источник болезни.
– Хорошо. – Блажка переключилась на Мозжка. – Вы с новеньким не хотите немного проехать со мной?
Лодырь аж отпрыгнул от шеста пустынника.
– Да!
– Куда проехать? – Мозжок оторвал взгляд от копыта своей свиньи, но с куда меньшим воодушевлением.
– К Ресии. – Блажка посмотрела на Лодыря. – Бывал уже там?
– Нет, – ответил он, а потом снова улыбнулся той же улыбкой. – Но я нахожу эту перспективу бесспорно заманчивой.
Блажка отвернулась от его убогого флирта и снова взглянула на Мозжка.
– Не хочу посягать на дело Костолыба, но я уверена, он тебе скажет, что никакая припарка не излечит ногу твоей свинье так, как кров и покой да добрый корм. В хлеву Ублюдков она восстановится быстрее всего. Идем со мной в бордель, а потом сможешь пожить немного у нас в Отрадной.
– Готов спорить, и это название подходящее, – заметил Лодырь.
– Шлюп… Она права, – вставил Костолыб. – Я могу дать кое-что, чтобы выиграть время, но если копыто останется в движении, то может… шшшипт… сгнить.
Мозжок не сводил глаз с Блажки.