– Все непросто, брат, – снова услышал он за спиной, когда сидел у реки и смотрел, как вода медленно уносит никому не нужные мысли. – Наргиз – это глубокая река, в которой, возможно, вообще не существует дна. Такую не перейдешь вброд.
Рядом возник ее самодовольный брат Налгар, он стоял, не решаясь присесть. Странная метаморфоза, еще вчера он был его командиром, а сегодня уже стоял навытяжку и ждал приказаний.
– В наших отношениях ничего не изменилось, – обратился к нему Ван Юань. – Садись рядом, если того желаешь. Ты-то хоть веришь, что между мной и Наргиз ничего не было?
– А ты? – в свою очередь спросил Налгар. – Как брат Наргиз я по опыту знаю, что ее откровения достаются дорогой ценой. Ты тут новый человек, но у нас все побаиваются Наргиз.
– Так чего же ты мне посоветовал?
Ван Юань сорвался на ноги, но вдруг поскользнулся, не удержался и плюхнулся в реку. Холодная вода вмиг вернула ясность рассудка. Налгар помог ему выбраться, и они вместе развели огонь – пришлось сушить одежду.
– А разве ты бы отказался? – продолжил разговор Налгар. – Наргиз не монголка, с которой все просто… Да и ты не монгол. У вас с ней есть что-то общее, это уже предопределено. Видишь, тебе таки пришлось окунуться с головой; возможно, именно благодаря этому ты постигаешь, что происходит за зеркалом реки, кто обитает в глубинах и какие у вас боги.
– Ты тоже рассуждаешь многосложно, не как монгол, – заметил Ван Юань.
– С такой поживешь, научишься всему. У меня в детстве утро начиналось с того, что мать обкуривала юрту смолой кедра и кропила везде Святой водой из христианской церкви, после того, как отец заходил к нам из юрты своей второй жены Хатум. А на улице меня уже ждала сестра и требовала мзду, иначе расскажет отцу, куда я запрятал бурдюк недопитой архи. Мы выросли, она перестала меня шантажировать, даже наоборот, помогала во всем, Наргиз выучилась драться, как кошка, и даже летать по воздуху… – Налгар оглянулся и перешел на шепот. – Настоящая ведьма! И я, конечно, стал гордиться такой сестрой. Увы, брат, теперь в твоих глазах я вижу тот же омут, хотя еще вчера ты летал в облаках. Так как ты считаешь, было что-то у вас с Наргиз?
– Я оказался не готовым понести всю эту ее глубину, – сделал вывод Ван Юань. – Я растерялся… Когда тебе предлагают сразу все, не знаешь, чего от себя ожидать.
– В следующий раз будешь осторожней, – посоветовал Налгар. – Порой, брат, мы сами не ведаем, какие чудовища обитают в глубинах нашей собственной души. Возможно, Наргиз здесь ни при чем…
И он рассуждал совсем не как монгольский багатур, хотя и был таковым с головы до пят, а как прибывший к ним из Мерва священник христианской церкви на исповеди.
– Я вот чего тебя искал, – вдруг вспомнил Налгар. – Возьми меня с моей сотней в твою тысячу; обещаю, мы не подведем.
– Вы уже в моей тысяче, – заверил его Ван Юань, натягивая на себя еще не успевшую как следует подсохнуть одежду.
От него стал исходить пар и прелый дух, словно от вспотевшего от груза осла.
– Ты мне сразу понравился! – вскричал обрадованный Налгар.
Он подошел к Ван Юаню, и они крепко обнялись.
– Раньше у меня была только сестра, теперь есть еще и брат. Может, ты, в конце концов, сумеешь оседлать эту гордую кобылицу, и у вас будут дети.
– Как знать… – задумчиво произнес Ван Юань. – Как знать.
Глава 5
В весенней степи время бежит быстро – в считанные дни сменяются травы и цветы. Каждая былинка в свой черед раскрывает Небу свою душу, вспыхивает, словно свеча, и сгорает, уступая место следующему откровению большой равнины.
Ван Юань ожидал продолжения их романа с Наргиз, по крайней мере, каких-то объяснений, но когда вначале сказано слишком много, последующие слова ничего не значат. К тому же военные сборы не оставляли времени и места для проявления каких-то чувств. Ответственности прибавилось, обязанностей навалилось, словно камней с гор, ведь к началу похода у каждого воина должно было быть по пять лошадей и налаженная интендантская служба, состоящая из родственников: монгольская армия создавалась на принципах самообеспечения. Все это знали, за нарушение положений военного времени грозила смертная казнь, но все равно, на поверку, возникала масса недочетов. Этими проверками в армии как раз и занималась гвардия, нукеры великого кагана, и с них, в конечном счете, спрашивал хан, почему у пятого коня какого-нибудь меркита, потомка Челиду, стертые плохие зубы или вообще нет таковых.
Были и другие причины беспокойства: хотя курултай в ответ на письма из иранского Казвина
25
Итак, согласие о начале похода, достигнутое на курултае, не было достигнуто в некоторых сердцах. Ханы не видели смысла вступаться за христиан, хотя две трети монголов в степи исповедовали христианскую веру. Соглашаясь с волей верховного кагана, они, в свою очередь, заявляли, что тот принял это решение под влиянием жены-христианки своего брата. «С каких это пор монгол-борджигин слушает женщину, пускай это и Докуз-хатун, самая мудрая из них?» Некоторые улусы не поддержали выступление – решать эти проблемы, опять же, пришлось кэшиктенам, а появляться, даже начальству, во враждебно настроенном монгольском улусе всегда было делом опасным и непредсказуемым.
Ночная степь. Умиротворение, которое ты ощущал в своем сердце, глядя на красочный закат, в один миг уносит внезапно налетевшей ранней грозой; оттого и тревога, и степь, отвыкшая от грома, с ужасом внемлет поражению устоявшейся тишины. Ведь неясно, кто победитель, Небо или степь, и какой спрос с сердца, доверившегося этой тишине.
Ван Юань поежился; холодные брызги загнали боящихся воды монголов в палатки, но он продолжал стоять на взгорье, встречая грозу лицом к лицу. Молнии били вдали по горам, освещая огромную долину, лежащую перед ним, и она казалась ему большим кораблем; там, за горами, в темени ночи пропадал мир, возможно, до бесконечности неизведанный и чуждый, там вовсю бушевала гроза. И стоило ли ждать оттуда хороших вестей – чистого неба, дня грядущего – стоило ли покидать степь? Возможно, нойоны правы: отправляясь на запад, многие нашли там свою смерть; мир изменился, степь уже не та, но здесь только ветер и дождь, а там ночь без дна.
Ван Юань тяжело вздохнул: исполнить священный долг, добраться до Иерусалима, пройдя насквозь все эти враждебные миры, уже не казалось ему такой легкой задачей – светлой и манящей мечтой. Может, действительно, бегающие возле юрты на излучине Керулена маленькие дети, его и Наргиз, – это все, что нужно душе. Но как загнать Наргиз в ту самую юрту? Похоже, единственная возможность усадить девушку на белую кошму
26
– Тот, кто противостоит водам, подвергает себя опасности. Монголы не зря избегают дождя: промокшие быстро получают горячку и потом долго кашляют кровью. Воды священны – не следует испытывать Небеса.
– Ты разве не крещенная? – спросил Ван Юань в темноту. – Или у тебя своя вера, не разрешающая окунаться в крещенскую купель? Может, тогда и в поход тебе не стоит идти? В моем курене найдется новая юрта из белоснежного войлока и большой казан, никогда не бывающий пустым, – о чем еще мечтать женщине?
Говоря это, Ван Юань довольно едко шутил, но все же в своих словах чувствовал железную логику и правоту и даже неизвестно на что надеялся. Но слишком ничтожными были сети, чтобы ими уловить ветер.
– Дорогой, я твоя женщина… Ты можешь мной располагать, можешь меня побить, если пожелаешь, – кротко произнесла Наргиз. – Но я не твоя жена.
– И что, ничего нельзя изменить? Давай умчим в степь… Степь, она большая. Говорят, на севере есть города, где крыши домов из чистого золота. А на юге – родина моих предков, и там никогда не видели снега.
– А еще есть город Бога – Христа, а в нем врата в Царство Небесное, – продолжила Наргиз. – Мы войдем в них… И там будем вместе навсегда!
Если бы по холму ударила молния, Ван Юань не испытал бы подобного потрясения. Наргиз не шутила, у нее была своя ясная цель, почти недоступная для понимания; молния таки ударила, освещая на миг край иной реальности – неземные Райские сады…
От удара у него чуть не треснула голова. По лицу стучали крупные капли и текли слезы. Мир померк и стал ничем.
– Не понимаю, почему мы не можем быть вместе, – сказал Ван Юань, когда темнота в глазах прошла. – Здесь тоже бывает весна, и душа способна чувствовать и любить, а сердце верить и ждать, и видеть великое в малом. Гроза пройдет, наступит рассвет и птицы запоют.
– Когда человеку дано слишком много, и он видит, из чего состоит мир, у него не остается выбора. Ему необходимо быть воином до конца. Ты спрашивал, крещенная ли я? Сейчас в степи, почитай, все крещенные и верят в Царство Небесное, предпочитая при этом ежечасно царство земное. И почти не найдется среди них тех, кто сумел бы сделать решительный выбор, раз и навсегда – переступить черту и не возвращаться обратно.
– Разве Бог требует от человека каких-то непосильных жертв? – возразил Ван Юань. – В степь не раз приходили лжепророки, пытаясь увести монголов в горы, – их кости давно изгрызли собаки. Имея степь и Небо над головой, монголы не доверяют пустым обещаньям: все, что необходимо, у них есть, а их вера во Христа – это благодарность Небу за его щедрость. Раньше они смотрели в Небо и видели бесконечность, теперь они знают Отца Небесного и Сына-Христа, и им этого достаточно. Отец и Сын на Небе, и каган на земле – вся власть. Монголы приняли Дух и стали непобедимыми. Это уже нераздельно, а любое дробление – откровенная порча целого. Не бывает двух вер, в этом сила монголов. Поиски внутреннего смысла и докапывание до сути приводят к раздорам, уж лучше иметь то, что есть, пускай и без вычурности, но не отвергающее жизнь.
– Может, оно и к лучшему… – согласилась Наргиз, – Но нельзя сварить две головы в одном казане. Я не монголка, вернее, лишь наполовину… Вторая часть меня – это бездна, раскрыв ее однажды, уже не могу стать прежней. Впрочем, как и ты… Пока храбришься, но обязательно, рано или поздно, столкнешься со своей бездной и поймешь, что нет дороги назад.
– Вера во Христа преодолевает все преграды, – с уверенностью произнес Ван Юань.
– Ну, а я о чем… Хотя люди несовершенны и в повседневности стараются жить своей жизнью. Кому-то это удается, а кому-то нет… Узнаешь себя получше, не будешь задавать глупых вопросов. Или тебе неизвестно, что излишнее любопытство привело людей к падению. Степь удерживает монголов в относительном неведении – тем самым они постигают мудрость жизни. Но в других странах они сталкиваются с настоящими безумствами, там открывается бездна преисподней, и трудно выдержать меру… Мои предки по материнской линии испокон веков занимались магией и были настоящими исчадиями ада. Неужели ты желаешь получить за мной такое приданое?
В один момент Ван Юань почувствовал, что ему не хватает воздуха, вернее, его слишком много чтобы сделать просто вдох. Дыхание перехватило.
– Но какое ты имеешь ко всему этому отношение? – он с трудом проглотил очередную порцию воздуха. – Ты ведь крещеная?
– Меня крестили, и бездна открылась во всей красе. Я, конечно, летаю над ней… Но странные способности видеть будущее и чувствовать, как твою руку направляет неведомая сила, не оставляют мне выбора. Я должна оставаться воином, в моем положении – воином Света. А тебе нужна добрая надежная монгольская жена, ведь ты тоже висишь над бездной, хотя и обучался искусными учителями выдерживать равновесие.
– А монголы, они как?
– У них есть степь, она изначально, из рода в род, формировала твердую почву под ногами, и они стоят на ней очень крепко. Простота, с которой они смотрят в степь, – гарантия их безопасности.
– Но теперь пришлый мир вторгся в эти заповедные места.
– Да, это катастрофа, – согласилась Наргиз. – Поэтому мы идем в Иерусалим искать убежища на Небесах.
После курултая в степи неизбежно началось «переселение народов». Те, кто поддерживал крестовый поход, стали группироваться вокруг христианских ханов, потихоньку перебираясь в их улусы, передвижения объяснялись приготовлением к походу, что, в принципе, таковым и являлось. Но христиан в степи было почти две трети от общего количества монголов, и многие уходили из своих улусов тайно, под покровом ночи, их преследовали, они огрызались внезапными ударами. И хотя днем в куренях царили мир и спокойствие, ведь все монголы – братья, ночью с легкостью можно было нарваться на острые клинки. А крест на щите стал в степи своеобразным пропуском.
Тысяча Ван Юаня, авангард кэшиктенов, обязана была охранять ставку верховного правителя, но сейчас у них добавилось забот: хан Хулагу, назначенный командовать крестовым походом, медлил, оттягивая на себя силы, и кэшиктены великого кагана стояли в качестве заслонов в степи, где то и дело происходили стычки.
Наряду с крестовым походом начиналась грандиозная кампания по завоеванию всего Китая: степь шла покорять династию Южная Сун
27
28
– Смотри, снова отряд перебежчиков, – указала Наргиз в сторону прохода между горами, когда очередная молния вырвала из мрака долину.
– Это тень от горы, монголы не будут мокнуть понапрасну, – возразил Ван Юань.
– Непогода лучшее время, чтобы сняться и уйти незаметно. Тут уже не до предрассудков. Ты видел, как они смотрели на нас днем, когда мы проезжали мимо их куреней.
– Да, уже нет прежней дисциплины, той, что была при Чингисхане, – согласился Ван Юань. – Мой отец ни за что бы не посмел ослушаться приказа.
– Времена изменились… Когда в других странах наши командиры на добровольных началах набирают себе целые армии, люди в степи сами хотят выбирать себе ханов. Одни желают достичь Райских садов, другие – поселиться у теплой реки, где совсем не бывает снега.
– Степь уже не та. Может, и нам… лучше отправиться в Китай?
– Ты ничего не понял из того, что я говорила, или просто пошутил? – переспросила Наргиз.
В этот момент снова ударила молния – далеко, за горами; гроза ушла на восток, а «тень» заметно приблизилась, двигаясь на запад. И снова было трудно понять – люди это или игра воображения.
– Пора поднимать воинов, – сказала Наргиз.
– Кто-то у нас видит будущее?
– Оно уже стало настоящим! – воскликнула девушка и сильно толкнула Ван Юаня.
Тот кубарем полетел с холма, а над ним просвистело несколько стрел.
Бой был неожиданным и недолгим: натолкнувшись на заградотряд, разведка кочевников быстро ушла обратно в степь, и к следующему удару молнии тени у горы уже не оказалось.
– Будем преследовать или оставим все, как есть? – спросил тысячник Ван Юань у своей помощницы.
– Люди шли на запад, нам стоило их пропустить, – произнесла Наргиз, блеснув крестом на щите в еще неясных бликах зари.
– Меня все больше тянет на Юго-восток, – признался Ван Юань.
– Это лишь подтверждает мои слова – связь с прошлым слишком крепка. Ты еще только начинаешь познавать свою суть; в конечном счете может оказаться, что Райские сады тебе в тягость… Но не беспокойся, лучшее лекарство от этого – долгий путь по знойной пустыне; она иссушит желания, и змии, живущие в сердце, подохнут.
– Разве Бог требует от человека таких непосильных жертв? – снова спросил Ван Юань и понял, что это уже было.
Наргиз ничего не ответила, только стеганула своего коня и унеслась в степь.
Глава 6
Вскоре Ван Юаня вызвали в ставку. Степь поднялась и опустела, он гнал коня и не узнавал знакомых мест.
Верховный каган со своим братом Хубилаем сидели на белой кошме и пили чай, привезенный из Поднебесной. Монголы изначально никогда не питались травой, но теперь многое поменялось: ханы, подражая императорам, пили «напиток Сынов Неба», кривились, закатывали глаза в поисках этих самых небес и все никак не могли добрать вкуса. В конечном счете, каган выплюнул терпкие листья и швырнул чашку в дальний угол. Он щелкнул в воздухе пальцами, и слуга-китаец тут же налил ему кумыса; этот кисловатый бодрящий напиток сразу вернул его в родную степь.