Монументальное здание Лефортовской полицейской части на углу площади перед Лефортовским дворцом было выстроено без малого полтора века назад из тесаного камня со стенами толщиной в три четверти сажени,3 что помогло дому сохраниться в пожаре тысяча восемьсот двенадцатого года, когда сгорели более, чем две трети всех городских построек. Принадлежал особняк вначале суконных дел мастеру Вильяму Громею, а затем Матвею Григорьевичу Мартынову, бывшему придворному обер-фейверкеру, сумевшего дослужившемуся до чина генерал-поручика и принимавшего участие в допросах разбойника Емельки Пугачева в составе сенатской комиссии. После пожара восемьсот двенадцатого года дом приобрел директор Московского отделения Государственного ассигнационного банка Александр Иванович Нестеров. А у него особняк выкупила казна для устройства Лефортовской полицейской части. После значительной реконструкции особняк, ставший трехэтажным, получил над мезонином деревянную и весьма высокую пожарную каланчу. В доме разместилась полицейская часть с арестантскими камерами, пожарное депо, казармы полицейских, канцелярия и прочие помещения, включая извозчицкую, женскую комнату и комнату повивальной бабки, в услугах которой время от времени случалась нужда, ежели, к примеру, у какой женщины возникла потребность рожать…
Морг появился при полицейской части вместе с деревянной часовенкой для отпевания. Правда, помещение у часовенки для размещения неопознанных покойников чаще называлось не моргом, а «хранилищем». И никакой речи тогда еще не могло быть об исследованиях трупов с признаками насильственной смерти. Однако возрастающая необходимость требовала решить этот вопрос и вскоре при часовне возникли две новых комнатки для опознания умерших и внешнего осмотра покойников на предмет причины их смерти. Затем в комнате внешнего осмотра трупов появилась парочка секционных столов и канализация. И покойников с признаками насильственной смерти стали осматривать и внутренне, то есть проводить вскрытие, чтобы распознать истинную причину смерти. Занимался этим полицейский врач, который квартировал опять-таки в доме полицейской части.
В одна тысяча девятьсот втором году деревянную часовенку с моргом сломали и на их месте поставили новую каменную часовню с главой-луковкой, венчающейся крестом. Помимо основного помещения часовни, имелась еще досмотровая комната и небольшой закуток с механической подъемной машиной. Под часовней находилось два помещения: ледник и собственно морг. В него-то и опустились Воловцов и Гавриков, для того чтобы взглянуть на неопознанное тело, найденное на берегу Яузы.
– Ну, что? – спросил Гавриила Ивановича Воловцов. – Он?
– Нет, не он, – уверенно ответствовал Гавриков, мельком глянув на лицо покойника и отойдя с сторону.
Собственно, как только полицейский врач откинул край простыни, прикрывающий лицо трупа, Иван Федорович понял, что перед ним отнюдь не судебный пристав Щелкунов. Владислав Сергеевич по описанию был выше среднего роста, нос имел римский, то бишь слегка удлиненный с немного загнутым кончиком, волосы прямые и светлые. Еще в словесном портрете Щелкунова, который к этому времени Иван Федорович знал, как «Отче наш», было примечательно то, что мочки ушей у судебного пристава были удлиненными. У мужчины же, найденного на берегу Яузы, уши были оттопыренные и заметно заостренные кверху, как у рыси. Росту покойник был среднего, и хотя волосы его имели светлый оттенок, зато нос был вовсе не римский, хотя и с горбинкой. Словом, на секционном столе морга лежал отнюдь не судебный пристав Щелкунов.
Когда Воловцов и Гавриков выходили из морга, Гавриил Иванович спросил Ивана Федоровича:
– Как вы думаете, Владислав еще жив?
«Вряд ли», – уже хотел было ответить Воловцов, однако вслух произнес следующее:
– Я не знаю, милейший…
Глава 4. Новое сокровище Рудольфа Вершинина
В тот день, когда Эмилия Бланк вошла в комиссионерскую контору, у ее директора Вершинина в жизни наступил, можно сказать, критический момент: от последнего пятисотрублевого выигрышного билета пятипроцентного займа, внесенного в качестве залога одним из новых служащих конторы по фамилии Матевосян, оставалась всего пара сотен рублей. Были потрачены и все деньги компаньона, находящегося в отъезде. Все, милостивые государи, больше тратить было нечего. Комиссионерская контора первого разряда «Гермес» в скором времени должна была с треском лопнуть с объявлением несостоятельности, то бишь банкротства. Что будет с ним дальше – Рудольф Залманович не ведал и не хотел думать, поскольку будущее ничего хорошего не сулило. И тут – появление этой девицы с соблазнительной порочностью во всем: взгляде, манерах, голосе… Надо было видеть, как она вошла в кабинет и как спросила, директор ли он. Герцогиня, да и только. Причем, прехорошенькая герцогиня. С такой ладной фигуркой, каковую он уже давненько не встречал и не заключал в объятия. И еще возникло ощущение, что судьба или провидение ниспослали ему эту девицу в роли ангела-спасителя, который поможет ему выкарабкаться из почти безнадежной ситуации и не свалиться в уже уготованную для него яму…
Она сказала, что прочитала объявление об открывшейся вакансии управляющего новым магазином и желала бы занять это место. На что она рассчитывала, не имея ни рекомендательных писем, ни суммы залогового обеспечения? Наивно полагать, что прелестница действительно намеревалась занять место управляющей магазином, на что у нее не имелось никаких шансов. Значит, был какой-то иной интерес, а сделаться управляющей магазином было лишь поводом для ее появления в кабинете Вершинина. Скорее всего, она рассчитывала понравиться директору комиссионерской конторы. Что ей, надо признать, удалось.
Звали девицу Эмилией Бланк. Когда Вершинин предложил ей пообедать вместе с ним, она согласилась.
Говорили за обедом немного, но Эмилия все же успела разоткровенничаться о том, что ее выгоняли из гимназий, и о сеансе гипноза, устроенном ее отцом, а также о негоцианте, соблазнившим ее и бросившем, уехав за границу. А что? Хорошенькие и ладненькие барышни тоже кому-то надоедают…
Слушая все это, Рудольф Залманович мотал на ус, покуда еще не ведая, как использовать девицу в своих интересах. Впрочем, один свой интерес Вершинин вскоре реализовал, пригласив Эмилию к себе в меблированные комнаты. Она согласилась и на это, а когда он в запале страсти стал срывать с нее одежды, она с не меньшей неистовостью стала срывать одежды с него. Упоение друг другом длилось долго. Эмилия исполняла все прихоти Вершинина, причем с явным удовольствием. Несмотря на юность, она была поистине совершеннейшим орудием сладострастия. Рудольф Залманович долго не мог насытиться своим новым приобретением и успокоился только к утру. И первой мыслью, что пришла к нему в голову после его пробуждения, была та, что нельзя допустить, чтобы Эмилия могла ускользнуть от него в ближайшем будущем. Успокоило его то, что девушка была совершенно без средств, и ей попросту негде было ночевать. Что ж. Покуда она от него зависит, ей никуда не деться…
* * *
Девять месяцев назад Рудольфу Вершинину стукнуло сорок восемь лет. К этим годам у нормальных людей уже имеется семья, положение и достаток. У Рудольфа Залмановича из перечисленного не имелось ничего. Если не считать положения директора комиссионерской конторы, во многом дутого, поскольку конторе осталось жить совсем немного. А ведь у него когда-то имелась и семья, и деньги. В двадцать два года ему посчастливилось жениться на доброй кроткой женщине с более, чем хорошим приданым. Ну чего еще желать? Казалось бы, живи, да радуйся. Впрочем, Вершинин так и поступил: стал жить и радоваться. Жить невероятно широко, а радоваться весьма бурно и часто. Через несколько лет просадил женино приданое на липовых коммерческих предприятиях, но более всего – на радостях с хорошенькими женщинами и дамами полусвета. На крохи, оставшиеся от приданого, Рудольф Залманович завел винокуренный заводик, и дела его вроде бы пошли неплохо. Однако неудачные спекулятивные предприятия и опять-таки слабость на женщин заставили его залезть в большие долги, в результате чего винокуренный заводик был продан с торгов, что отнюдь не покрыло всю сумму долга.
Несколько лет Вершинин перебивался мелкими коммерческими сделками, позволявшими ему поддерживать видимость прежнего достатка, затем он удачно провернул одну спекулятивную операцию и разжился кое-какими средствами. После чего, вступив с одним коммерсантом в товарищество, открыл с ним на паях комиссионерскую контору, занимающуюся посредническими сделками по предоставлению услуг по торговле и приобретению земли под строительство, сдаче и найму жилья, его приобретению и продаже, реализации строительных материалов и многого другого, что могло бы принести прибыль. Одними из последних дел являлись посреднические услуги по продаже тридцати меблированных комнат на Арбате за двенадцать тысяч рублей и реализация двух мест длиною девять и шириною пять аршин4 на кладбищах Донского и Новодевичьего монастырей за девятьсот рублей каждое. Деньги, полученные конторой за эти сделки, Вершинин давно профукал, затем залез в карман отсутствующему компаньону и истратил большую часть денег от обеспечения, внесенного в качестве залога одним из служащих конторы. Дальше было уже некуда. Хоть стреляйся! И вдруг – удача: девица Эмилия Бланк. Настоящее сокровище! Ведь красота, молодость и порок всегда имеют спрос. И на этом очень даже легко можно делать хорошие деньги…
* * *
Салон Софии Морель, вдовы капитана Федора Петровича Мореля, в доме на Домниковской улице близ Докучаева переулка можно было бы назвать борделем, если бы в нем имелся штат блудниц, предоставляющих мужчинам платные интимные услуги. Но таковое в салоне капитанши Морель не практиковалось. Это был не дом терпимости, а дом знакомств. Или некий рынок наподобие большого базара женщин в Стамбуле, где любой желающий мог приобрести для себя правоверную мусульманку, кавказскую девственницу, пленницу-славянку, а искушенный сластолюбец, жаждущий экзотики – стать хозяином покорной китаянки или воинственной негритянки.
Собирались в салоне любители новых знакомств, предполагающих в скором времени интимную связь, которая по обоюдному желанию сторон могла либо продолжаться, либо закончиться сразу после первого раунда услуг. Посещение салона было платным. Для мужчин. Мужчины же, приведшие в салон женщин, получали обязательный табльдот,5 равно как и женщины, посетившие салон. Все остальные платили за еду и выпивку из собственного кармана.
Рудольф Вершинин был одним из «посвященных» и в салоне капитанши Морель считался своим. Когда он первый раз посетил салон Софии Морель с Эмилией, она если не наделала в салоне фурор, так несомненно обратила на себя внимание многих мужчин. В первый же вечер (естественно, с молчаливого согласия Рудольфа Залмановича) с ней свели знакомство молодой князь Георгий Асатиани; семнадцатилетний сын сахарозаводчика Терещенко Яша и престарелый маркиз де Гильи. Причем последний был крайне настойчив и тотчас предложил Эмилии содержание и разовое вспомоществование «на обустройство» в размере полутора тысяч франков.6 Казалось, вот она, «жар-птица», держи ее за хвост двумя руками! Однако Рудольф Залманович не счел нужным хвататься за первое попавшееся предложение, торопиться с решением не стал и задумал поводить покуда сластолюбивого старикана за нос, хотя Эмилия и была готова дать согласие на предложение престарелого распутника. Как опытный комиссионер, Вершинин решил попридержать товар с тем, чтобы какое-то время позже получить за него значительно большую цену. И не просчитался! В следующее посещение салона капитанши Морель, когда Рудольф Залманович, увидев, что Эмилии оказываются повышенные знаки внимания, удалился из салона под предлогом якобы неотложного дела, маркиз Антон де Гильи, едва не пуская слюни, предложил Эмилии, помимо содержания, уже две тысячи франков разового вспомоществования. Проинструктированная Вершининым Эмилия сделала вид, что не понимает, о чем идет речь и приняла предложение князя Георгия Асатиани скоротать вечерок в его загородом доме в Пушкине. Вкупе с вечерком Эмилия скоротала с князем и страстную ночку, после которой вернулась к Рудольфу Вершинину в меблирашки, имея в своем ридикюле восемь сторублевых банкнот и вексель на сумму двести рублей. На следующий день комиссионер с любовницей, сдаваемой в аренду, выехали из меблированных комнат, сняв пятикомнатную квартиру на той же Ильинке в пятиэтажном доходном доме подворья Троице-Сергиевой лавры.
В последующие дни Эмилия побывала в любовницах еще нескольких завсегдатаев салона Софии Морель, однако какой-либо значительной выгоды ни себе, ни Вершинину такие объятия не принесли.
Наконец, маркиз де Гильи созрел, и в одно из посещений Рудольфом Вершининым и Эмилией Бланк салона капитанши Морель предложил Эмилии помимо хорошего содержания единовременное вспомоществование «на обустройство» в сумме уже трех тысяч франков.
– Великолепно! – потирая руки, изрек Рудольф Залманович, когда Эмилия сообщила ему о предложении сластолюбивого старикана. – Маркиз предлагает тебе весьма сладкий десерт. Что ж, на такое предложение ты не ответишь отказом. Соглашайся, и мы вместе слопаем его до самой последней косточки!
– Как скажешь, милый, – ответила на тираду Вершинина Эмилия и улыбнулась, сделавшись на мгновение похожей на французскую фарфоровую лисичку, что некогда стояла на комоде в их доме.
Рудольф Залманович кивнул и тоже улыбнулся. Дела складывались в последнее время очень удачно, что не могло его не радовать.
Глава 5. Преступление без трупа
Первая неделя расследования закончилась тем, что Воловцов и Гавриков осмотрели четыре трупа, схожих по описанию со словесным портретом судебного пристава Щелкунова, и ни один из них не явился его телом.
Судебный следователь по особо важным делам Иван Федорович Воловцов в ведении следственных действий во многом руководствовался интуицией или даже инстинктом. То есть некой формой вдохновения, подобного чутью охотничьей собаки, нисходящего как бы случайно, однако не имеющего ничего общего ни с везением, ни с удачей.
Вот и теперь, когда направление розыска выглядело туманным, оставался единственный путь – двигаться на ощупь. Иван Федорович скорее почувствовал, нежели пришел к умозаключению, что смысла искать и надеяться, что судебный пристав Щелкунов еще жив, не имеется никакого. А то, что до сих пор не обнаружен его труп, значит лишь то, что злоумышленник или злоумышленники его хорошо упрятали. И еще возникла некоторая уверенность, что мотивом преступления является не месть и не противостояние служебным обязанностям Владислава Сергеевича, а деньги, что он получил от надворного советника Грацианова в счет судебных издержек и обеспечения затрат на ведение дела. Те самые, что оставил у себя дома…
В воскресенье семнадцатого января Воловцов побывал на премьере "Вишневого сада" Чехова в Московском художественном театре. Не то, чтобы он был заядлым театралом, как, к примеру, его непосредственный начальник председатель Департамента уголовных дел Судебной палаты статский советник Геннадий Никифорович Радченко. Вот тот был настоящий поклонник сцены, не пропускающий ни одного театрального события в Первопрестольной. А тут – премьера! Сам Станиславский в роли Гаева, а Леонидов в роли Лопахина. А каков был Фирс в исполнении Александра Артема! Василий Качалов блестяще исполнил Трофима, а Ольга Книппер-Чехова была неповторима в роли Раневской. Успех «Вишневого сада» был просто неизбежен.