– Как это? – удивился Тимур.
– А вот так! То, что художник увидит в человеческой сущности, вытянет это из него и запечатлеет на полотне, это не случайность, не совпадение, а отражение человеческой души. Некоторые художники могут увидеть и нарисовать то, что обычный человек и не заметит, иногда даже будущее.
Дед внимательно посмотрел на внука:
– Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Не верю я в эти сказки! – Тимур пожал плечами.
– Понятно, – разочарованно вздохнул дед. – Знакомая у меня была. Красивая такая, вся при своем баба. Захотела она себе заказать портрет маслом. Несколько лет писал с нее картину один художник, восторгался ее красотой, а в итоге получилась женщина, словно карлица, ручки маленькие, жадненькие, прижимает крепко к груди.
– И что дальше с ней стало? – спросил Тимур.
Дед обрадовался, наконец-то увидев огонек интереса в глазах внука.
– Как подменили бабу, жадная стала до невозможности, такая меркантильность в ней развилась, что весь свой круг общения растеряла и обросла совершенно новыми знакомыми, такими же, как и сама она, бездушными, черствыми людьми.
– Так это просто совпадение, – отмахнулся Тимур. – Весь мир кишит жадными и бездушными, и совсем не обязательно, что их кто-то когда-то нарисовал.
– Не обязательно, – согласился дед. – Но подсказки, которые идут в руки человеку, слушать надо, анализировать и задумываться над ними.
Тимур пожал плечами.
– А на это что скажешь? – продолжил старик образовательную речь. – Тоже, кстати, с работой художника связано: нарисовал один мой знакомый женщину, красивый портрет получился, прямо ангел на полотне, но вот сережки, что были в ее ушах, он запечатлел не в виде камушка с золотой оправой, а в образе впившегося в ухо паучка.
Тимур обратился в слух, потому что сам, будучи портретистом, иногда неосознанно, следуя порыву души, пририсовывал к готовому рисунку какие-либо детали. Например, мог нарисовать в ладони у человека яблоко или цепочку на шее.
– Ну, так это же нормально, дополнять образ вспомогательными элементами! Нас этому учили в «художке», ничего особенного в этом нет!
Дед прищурился.
– Так ты не дослушал историю, когда поймешь ее, может, станешь просматривать жизненную ситуацию человека, предвидеть развитие событий его жизни и будешь осторожнее себя вести в подборе символа, который можешь налепить ему, как клеймо.
– Ну… – задумался Тимур. – Давай, рассказывай дальше.
– Женщина спросила художника: «А почему вы в виде паучка мои сережки нарисовали?» Он ответил, что так их увидел. Портрет смотрелся замечательно, и женщина не стала возражать. Только через несколько лет она сумела понять видение портретиста. Когда она перестала носить серьги, в которых была во время позирования, у нее ни с того ни с сего умер муж.
– И при чем тут серьги? – растеряно спросил Тимур.
– А при том, что проанализировав ситуацию, женщина поняла, что в образе паука художник запечатлел ее мужа, который жил, паразитируя на ее жизненных ресурсах. Понял?
Тимур переваривал информацию: сомнения, что все это фантазии пожилого человека, исчезали, и возникала уверенность – факты из его жизни и творчества подтверждали дедовы слова.
– Но в моем случае тогда что произошло? – спросил он. – Я нарисовал женщину здоровой, что я сделал не так?
– А ты дал возможность прочувствовать ее физическому телу жизнь без изъяна, для того чтобы она сумела понять, по какой причине получила данный недуг и благодаря чему может избавиться от него. Ведь для того чтобы излечить от бельма по-настоящему, надо сначала выяснить, из-за чего страдает её душа. Что такое она совершила? Свои деяния, неугодные окружающим, неугодные жизни, она должна вспомнить, проанализировать, постыдиться за них, попросить прощения, раскаяться. И только тогда она может надеяться на телесное выздоровление. А ты вмешался в ситуацию, и она не покаялась, не осознала ужаса содеянного, и поэтому именно ты наказан, потому что каждый человек должен сам нести ответственность за свои прегрешения. Наказания, посланные свыше, могут быть разными, в зависимости от тяжести преступления, совершенного этим человеком против другого живого существа.
– Дед, а от чего умер отец? – Тимур схватил старика за руку. Тот взглянул на него и начал рассказ, направляясь к лавочке в центре сада:
– Он погиб. Покрылся такой же вот сыпью, как у тебя, и упал замертво после того, как отработал с человеком. Не выдержал, сил не хватило. Людмила видела это. У нее на глазах все произошло. А после того, как похоронили твоего отца, она взяла тебя, маленького, пять лет тебе было всего, и уехала в город. Сказала, что ни в жизни, ни одним словом перед тобой или кем-либо еще не обмолвится о том, что произошло. Не хочу, мол, потерять единственного сына. Только «хочу – не хочу» не работает здесь, внучек. У тебя дар. Много веков это у нас из поколения в поколение передается. Ты не мог его избежать. И не скрыться тебе от него. Придется научиться жить и лечить людей.
Старый Аким присел на деревянную лавочку, где до этого рисовал Тимур, и замолчал.
– Почему ты не помог отцу?
– Я не успел. Аким торопился, хотел с вами поскорее уехать отдыхать. Взял на себя слишком много, не соблюдал правила. Не очищал себя должным образом. Твоя мать – как вулкан, ей невозможно было ничего объяснить. Она никого не слушала. Лет через семь после этого мы с ней впервые поговорили. Я просил ее привозить тебя, хоть изредка, но она отказалась. Тогда я просто стал ждать. Я знал, что жизнь сама приведет тебя. Но я не думал, что дар именно так даст о себе знать.
Тимур задумался. Где-то далеко за холмом находилось море. Его шум не был слышен, но влажный солоноватый запах, который ни с чем не спутать, присутствовал в горячем летнем зное. На лбу у Тимура выступил пот.
– Иди, ляг, я говорил, что ты не полностью оправился от болезни, – дед Аким встал и проводил внука в свою келью. Несмотря на жару, там было свежо и прохладно. Дед уложил Тимура на низенькую кушетку и прикрыл пледом. – Закрой глаза и постарайся не думать сейчас об этом.
– Скажи только, дед, за что всё-таки я получил наказание?
– Представь себе, что ты пришёл в дом, где в углу стоит провинившийся ребёнок. Ты подходишь к нему и, даже не спросив, за что его поставили в угол, снимаешь с него наказание. Он рад, веселится, но до тех пор, пока не появятся родители. Они накажут тебя, а его снова поставят в угол. Понятно? Так вот и Всевышний тебя покарал за то, что ты снял Его наказание… – спокойно объяснил Аким и уже у двери добавил: – Тебе придется найти эту женщину и объяснить, что болезнь вернётся. Не надо ждать, когда она снова появится у тебя в доме с бельмом на глазу и претензиями…
* * *
Очередь у квартиры Тимура растянулась почти на два этажа. Это были люди, желающие получить волшебный портрет. Ожидающие шушукались, сплетничали и всячески пытались выяснить, к чему готовиться во время встречи с белым магом-живописцем, как окрестили Тимура в городе.
– Говорят, он ей бельмо с глаза убрал… – было слышно где-то в центре очереди.
– Да что вы? Тогда, вероятно, он сможет вывести мою бородавку под мышкой. Мешает, зараза, что ни побриться, ни помыться не дает, да и руку высоко не поднимешь – каждую секунду помнишь о ней! – жаловалась женщина в шляпе.
– А вы знаете, что сначала бельмо пропало, а потом вернулось, а потом снова пропало? – вмешалась в разговор третья. – Так что, может, он и не так хорош, как о нем говорят. Я вот пришла сначала на него глянуть. Сегодня никакой портрет заказывать не буду, присмотрюсь. Моя болячка посерьезнее вашей бородавки будет. Не хочу рисковать!
– Что значит посерьезнее? – возмутилась женщина в шляпе. – Посерьезнее – идите к врачу, а не к художнику! Может, он вас вежливости научит! – фыркнула она.
– Да никакой он не художник! Колдун он! Я слышала, отец его колдуном был и от колдовства же своего и умер! – заявила дама с серьезной болячкой.
По очереди прокатилась волна охов, и несколько человек ушли. Оставшиеся же продолжали рассказывать друг другу о своих бедах, которые белый маг-живописец, по их мнению, мог легко прогнать одним движением своей кисти…
В это время Тимур, Людмила и Элеонора держали семейный совет на кухне. Наташа уехала на пару недель на море отдохнуть. Пожалуй, она одна из всех ясно понимала, что как было, уже не будет, а как будет – сейчас никто не разберется. Поэтому единственное, что она могла сделать – это совсем не мешать мужу ни своей «помощью», ни даже присутствием.
С тех пор как Тимур вернулся от деда Акима, его жизнь кардинально изменилась. Заказы на новые портреты посыпались со всех сторон. Тимур заканчивал одну картину, выходил покурить на лестничную клетку, а там его уже поджидал следующий заказ. В каждом магазине продавцы рассказывали покупателям про необычного художника с Центральной площади, а покупатели несли этот рассказ по своим домам, их домашние – по домам своих друзей и так далее.
Рассказы обрастали новыми подробностями. На городскую площадь, где Тимур все еще продолжал собирать заказы на обычные портреты, потянулись толпы людей. Многим вообще не нужны были ни исцеление, ни картины. Они хотели своими глазами увидеть парня, который словно холодным душем окатил этот высохший от летнего зноя городок.
Тимур устал. С одной стороны, ему надоела шумиха вокруг него – даже дома преследовали больные и здоровые люди, хотя здоровыми их трудно было назвать… «Ну какой разумный человек попрется к незнакомому художнику за волшебной картиной?» – говорила Элеонора Давыдовна, в очередной раз объясняя просящему принять его в десять вечера, чтобы приходил утром.
– Ты же не «скорая помощь», чтобы по ночам лечить их! – эта фраза уже предназначалась Тимуру, который периодически забывал о том, что ему иногда нужно есть и спать.
Желание испытать свои способности разъедало его изнутри и вместе с накопившейся усталостью наваливалось то внезапным раздражением, то непробиваемой апатией, то невероятной работоспособностью, после чего художник-целитель мог упасть на кровать и не просыпаться сутки, а то и больше. Наконец, Элеонора Давыдовна и Людмила Анатольевна решили, что так дальше продолжаться не может.
– Что тебе говорил дед перед отъездом? – спросила Тимура мать, которой он ничего не рассказывал с тех пор, как с ним произошел тот обморок. – Он должен был сказать что-то такое, что помогло бы тебе сейчас, наверняка ты забыл или не придал его словам значения. Вспомни, сынок! Иначе ты опять заболеешь! Прошу тебя!
Тимур сидел за столом, сжав руками лохматую голову. Он давно не стриг волосы и теперь оброс так, что был похож на взрослого домовенка. Мягкие и в то же время очень мужские черты лица делали его обворожительным, даже когда он был в неухоженном виде. Это играло немалую роль в его растущей популярности. Тем не менее, образу не хватало чего-то, что убрало бы наносное мальчишеское.
– Надо было, Людмила, раньше его к деду Акиму отвезти, может, сейчас бы он не сидел тут весь в сомнениях, прячась от толпы заказчиков, – угрюмо проворчала Элеонора.
– Что сделано, то сделано, Элеонора Давыдовна, чего уж теперь меня попрекать, – отрезала Людмила и снова повернулась к сыну: – Сыночек, что сказал тебе дед?
– Да много чего рассказал…. Про отца сказал, про наказание, про дар! Мне надо к деду! Точно! Я поеду к деду, пусть он меня научит, что я должен делать с ними! Как он различает: кому какой прием применить, как вообще принимает их, что делает. Может, мне их и вовсе рисовать не надо.
Тимур схватил на всякий случай сумку с красками, накинул легкую кофту и побежал к двери. Но вспомнив об очереди, поджидавшей его за дверью, вернулся в комнату. Подошел к окну, прикинул расстояние до росшей под окном березы и прыгнул, ловко схватившись за ближайшую ветку руками, потом повис на ней и спрыгнул на землю. «Все хорошие люди живут на втором этаже», – улыбнулся Тимур, вспомнив, как они с друзьями шутили в детстве, и, довольный собой, быстрым шагом направился к шоссе ловить машину…
– Болезнь – это результат греховности, грешного поведения, – методично объяснял Тимуру старый Аким, глядя на солнце.
Они сидели на той самой лавочке в центре сада, где в прошлый раз Тимуру стало плохо от неожиданно свалившейся правды о его таланте. Вперед аллейкой уходили высокие туи, позади, словно зонтик от солнца, свисали ветви старой яблони.
– Дед, я к тебе за советом приехал, а ты мне лекцию про человеческие пороки читаешь! – Тимур нетерпеливо поерзал.
– Да ты без этого знания ни одной линии своей кистью не проведешь! – обычно спокойный, Аким не сердился, но упрямое невежество внука расстраивало. – Если бы твоя мать тогда не забрала тебя, ты бы сейчас не задавал мне вопросов. Но что было, то было. Таков и мой крест.
– Дед, что мне делать с ними? С чего начинать? – Тимур умоляюще посмотрел на старика, предприняв очередную попытку выманить спасительный магический рецепт.
– Да не с ними делать надо! С собой делай, тогда с ними само собой происходить будет. Слушай меня и запомни: первой идет нравственность твоя, а твои мысли затуманены не пойми чем, оттого поступки не честны, да и не чисты. Ты сейчас ни о теле своем не заботишься, – дед кивнул в сторону пачки сигарет, выглядывавшей из кармана брюк внука. – Ни о душе. Вот, куришь, алкоголь пьешь. Ты же женат, а уняться не желаешь, ни одной юбки не пропускаешь. И силы расходуешь, и жизнь свою сокращаешь. А коли нет сил на собственное здоровье, разве ты сможешь другого человека здоровым сделать?
Тимур молчал. Где-то в глубине души он понимал, что ведет себя нелепо. Но все это казалось неважным. Он никогда особенно не задумывался о чувствах Наташи или Марины, да и в своих собственных не стремился разобраться. Он не испытывал ни к одной из них ни особенной привязанности, ни душевной близости. И вместе с тем остро желал почувствовать это. Но будто кто-то за него поставил на всех его желаниях крест.
– Твой отец старался излечить человека, очень много грешившего. Он знал, что это ему не по силам, но не смог победить свое желание. Упрямство. Коварная штука – гордыня. Знаешь, как займет трон в твоей голове, так не слезет с него, до последнего. Нужно быть очень внимательным, чтобы не перепутать истинные возможности с собственной навязчивой идеей.
– Дед, но ведь есть какие-то приемы. Особые приемы, я имею в виду, – Тимур так выделил слово «особые», что старик невольно улыбнулся.
– Я не колдун, мальчик. А магия – она от слова «могу», «мочь» происходит. «Могу» совладать с собой. В ладу с собой жить. А ты можешь?
Тимур задумался. Курить он бросал раз пять, если не больше. С Наташей хотел расстаться, да не смог, потому, что квартира тёщи большая и комфортная, не хотелось возвращаться в убогую мамину хрущевку. Да и искать, усилия прикладывать не особенно желал.
Дед посмотрел на Тимура так, что у него по телу побежали мурашки. Дедовы мохнатые белые брови почти закрывали глаза, но взгляд прожигал насквозь. Казалось, он все мысли человека наперед знал. «Зачем он задает мне вопросы? – думал Тимур. – Ведь я чувствую, как он копается в моих извилинах, а может, и в самой душе…»
В этот момент на туевой аллее показалась женщина с подносом в руках, на котором стоял графин с буровато-красной жидкостью и двумя чашками. Тимур вопросительно посмотрел на деда. В прошлый раз он был так занят собой, что и не заметил, что дед живет не один. О нем с теплом и великим добродушием заботилась пожилая, но для своего возраста очень симпатичная женщина с привлекательными чертами лица. Невозможно было даже предположить, сколько ей лет. Она шла легко и естественно; ничего, кроме простоты и материнской заботы не было ни в ее взгляде, ни в жестах. Впрочем, седина во вьющихся волосах и проникновенно-мудрые глаза заставили Тимура предположить, что она была ненамного моложе деда.