Что касаемо дипломного проекта И. Милорадова по ударному генератору «Модель генератора ударной мощности», то это была тема новая, расчетных методик не было, и многое приходилось додумывать студенту с его руководителем, но не всегда удачно. И вот с одним вопросом получился казус. Дипломная работа была уже готова и сшита. И в это время Игорь решил, что один раздел рассчитан неверно. Пересчитал по новым формулам, переписал страницы, вырезал из работы неверные, по его мнению, листы и подклеил новые. Про защиту, замечания рецензента и реакции комиссии ГЭК написано в статье…
Малогабаритный вентилятор для обдува аппаратуры в системе «метеор»
История с преддипломной практикой и проектированием рассказана Игорем Александровичем в статье «Из института меня выгоняли два раза». В целом институт мы закончили в 1961 году успешно и начали трудовую деятельность в научно-исследовательском институте в г. Томске (НИИЭМ). Институт был новым, специалисты в основном молодые комсомольского возраста. Сразу получили серьезные разработки – проектирование новых электромеханических устройств специального назначения. Полная разработка касалась пакета технической и конструкторской документации, испытания стендовые и в реальных условиях. Первая разработка Игоря Александровтча – малогабаритный вентилятор для обдува аппаратуры в системе «метеор».
В 1963 Игорь Александрович поступает в аспирантуру в НИИ ядерной физики при Томском политехническом институте к молодому тогда еще кандидату технических наук Ивашину Виктору Васильевичу. Здесь он работал над темой «Вентильно-механическая коммутация машин постоянного тока».
Макет ускорителя "Сириус" в музее ТПУ, 2011 год
Защита кандидатской диссертации состоялась через два года успешно, и Игорь Александрович остался работать в НИИЯФ в секторе импульсных схем питания ускорителя «Сириус».
В 1973 году Игорь Александрович принял решение поддержать своего руководителя доктора технических наук профессора Ивашина В. В. о переезде вместе с его школой импульсной электромеханики в политехнический институт г. Тольятти. Приехали шесть человек и началось освоение педагогического мастерства, а также бурная научная работа.
Сначала он работает доцентом на кафедре, а затем заведующим кафедрой электрических машин. В 1987 г. защитил докторскую диссертацию «Импульсные и кодоимпульсные невзрывные источники сейсмических колебаний с индукционно-динамическим приводом для геологоразведочных работ».
И. А. Милорадов был соруководителем девяти аспирантов, защитивших кандидатские диссертации. Им опубликовано около двухсот научных и общественно-политических статей, 20 авторских свидетельств на изобретения.
Профессор Милорадов И. А. являлся одним из лучших лекторов электротехнического факультета, пользовался большим уважением за исключительную принципиальность и честность в деловых вопросах.
С 1990 г. активно занимался политикой, выступал с аналитическими статьями в местной печати. В 2002 г. И. А. Милорадов возглавил Проектно-аналитический центр университета, в основные задачи которого входила разработка стратегии развития образовательного процесса.
Что касается зрения – оно действительно стало никаким. Но современные технологии лечения глазных заболеваний позволили поддерживать минимально удовлетворительный уровень, а против сетчатки мы бессильны. Игорь Александрович освоил компьютерные программы типа «говорилка» и пользовался ими для чтения любых текстов, включая письма, статьи и книги.
Галина Милорадова«Из политехнического меня исключали два раза…»
Воспоминания о студенческой жизни
Дорогой Геннадий Антонович!
По Вашей просьбе рассказываю несколько историй из моей студенческой жизни. Историй, которые сегодня выглядят забавно, но в свое время они такими вовсе не были. Почти у каждой из этих историй есть маленькая мораль, и я некоторые из них с удовольствием рассказываю своим нынешним студентам – в воспитательных целях. Чтобы они научились делать выводы из того, что с ними происходит. И не делали слишком поспешных и трагических выводов из происходящего, даже если вначале оно кажется им трагичным.
Александр Акимович Воробьев
Меня исключали из института несколько раз. Два раза – вполне серьезно. И оба раза судьба моя пересекалась с тогдашним ректором – знаменитым на весь Томск и Сибирь Воробьевым Александром Акимовичем. Первое мое несостоявшееся исключение случилось в 1956-м, когда я был всего лишь абитуриентом. Я благополучно сдал два из пяти положенных в ту пору вступительных экзаменов, когда на медкомиссии, которую я проходил параллельно с экзаменами, окулист заявил, что в техническом вузе мне учиться нельзя из-за плохого зрения, что я-де не выдержу работы с чертежами и скоро стану инвалидом по зрению. Иди, сказал он, в университет, там попроще будет. Наверное, он был в чем-то прав, да и медицинские нормы требовали от «технарей» хорошего зрения. А у меня было, как помнится, минус пять с половиной, наполовинку больше, чем допускалось. Я, конечно, сходил в университет, чтобы познакомиться. Не знаю, что бы со мной было сегодня, если бы я окончил университет, а не «политех», но случилось вот что: в главном корпусе университета тогда шел ремонт, и мне из-за этого пустяка университет абсолютно не понравился! Разве можно было сравнить шикарный главный корпус ТПИ с его мраморным входом и главный корпус университета с его линолеумом и строительными лесами!? Да никогда! И тогда я написал заявление на имя А. А. Воробьева, в котором, как мог, объяснил ситуацию. И через день получил совершенно царскую резолюцию: «Пусть учится», – написанную почти нечитабельным почерком ректора. Вот так и вышло, что я все-таки кончил политехнический, а не университет. Мораль этой истории проста, как валенок, но я ее запомнил на всю жизнь как руководство к действию: молодым людям всегда надо давать шанс проявить себя, даже если при этом нарушаются некие ведомственные инструкции. И я это делал всегда, когда сам стал начальником, от которого зависят судьбы молодых людей.
У этой истории было забавное продолжение. В 61-м, после окончания института, кафедра хотела оставить меня в институте, но не на самой кафедре, а в НИИ ядерной физики. И мне надо было для приема на работу снова пройти медкомиссию. Институтскую, которая одновременно проверяла и абитуриентов. И что вы думаете? Окулист, может быть, тот же самый, приняв меня за абитуриента, снова заявил, что учиться мне в техническом вузе нельзя, что я в нем потеряю зрения и стану инвалидом… В общем, история почти повторилась, но в виде фарса. Но, может быть, именно окулист «виноват» в том, что я не остался в НИИ, а пошел на работу в Томский филиал ВНИИЭМ. О чем нисколько не жалею, ибо опыт, приобретенный там, сыграл огромную роль в моей профессиональной жизни. Забавно и то, что через три года я таки оказался в НИИ ЯФ, но уже в его аспирантуре. Пути господни, понял я, действительно неисповедимы!
Второй раз меня исключали из института на пятом курсе, в пору дипломирования – редкий случай в вузовской практике. Причина была простой и вместе с тем сложной. Диплом я делал по ударному генератору, этой темой тогда «болела» вся кафедра и ее заведующий, Сипайлов Г. А. А практику должен был проходить на заводе «Сибэлектромотор» у Э. Гусельникова (впоследствии доктора наук и профессора). Естественно, на заводе никто и понятия не имел об ударных генераторах, и задача моя, как я ее понял, состояла в том, чтобы за время практики подготовить комплект чертежей на двигатель, в габариты которого предполагалось «вписать» впоследствии рассчитанный мною ударный генератор. У меня на это дело ушло недели две-три, а потом я перестал ходить на завод, полагая, что свою задачу выполнил. Не помню теперь, согласовывал ли я это дело со своим руководителем, а им был К. Хорьков, много позже ставший и доктором наук и профессором, кстати сказать, как раз по ударным генераторам. Скорее всего, я проявил полную и малополезную самодеятельность, которая закончилась тем, что деканат решил меня исключить – за нарушение графика учебного процесса и, как это принято, в назидание другим. По «наводке» того же Э. Гусельникова, который почему-то сильно обиделся за свой завод: какой-то студент заявляет, что на этом заводе, видите ли, ему нечего делать! Решающую роль, однако, как мне тогда казалось, сыграли мои неприязненные отношения с одним из заместителей декана, который задолго до того «точил на меня зуб». Так ли, нет, теперь уже не узнать, да это и не слишком важно. Важно другое: я снова оказался в приемной А. А. Воробьева. И попал к нему на прием. Он при мне позвонил Г. А. Сипайлову, о чем-то с ним поговорил, а потом, уставившись на меня, сказал: «Что-то, молодой человек, я не вижу, что вы так уж хотите учиться в институте…». На что я ему нагло так заявил: «Мне что, Александр Акимович, на колени перед вами пасть, чтобы доказать обратное?» Основания для такой наглости, как мне казалось тогда, у меня были – мы с лучшим моим в ту пору товарищем – Ю. Галишниковым (теперь доктором наук и профессором) – твердо решили бросить этот «проклятый» институт и податься на строительство Братской ГЭС, чтобы познакомиться с жизнью в гуще этой самой жизни. Ректор, похоже, несколько оторопел от такого нахальства, а по некоторому размышлению сказал: «Ну ладно, ступайте – учитесь». И я пошел. И закончил-таки институт. Мораль у этой истории тоже есть: у молодых наглость – иногда всего лишь следствие безысходности. И взрослый человек должен уметь это видеть и прощать. Этим простым правилом я потом пользовался всю жизнь, защищая студентов даже в тех случаях, когда они, по мнению многих и моему тоже, вели себя предельно нагло. И многим моим студентам это помогало выжить, вопреки обстоятельствам и собственному излишнему самомнению.
Было у этой истории и несколько любопытных следствий. Первое: на собрании в группе по случаю моего исключения мои товарищи яростно защищали меня, а в ответ деканат в качестве одного из аргументов использовал… мою школьную характеристику, в которой среди прочего говорилось, что я «по характеру – замкнут». Это – в ту пору – было истинной правдой, но правда и то, что я до сих пор не понимаю, какова связь между моей замкнутостью и «недостойным поведением на практике». Когда, много позже, я сам получил право подписывать характеристики на других людей, студентов в том числе, я принципиально не подписывал те из них, в которых отмечались «дурные» якобы стороны характера того или иного человека. Я-то знал, как можно использовать характеристику в качестве орудия давления на неугодного. Полезный опыт, не правда ли? Второе: мой диплом на рецензию попал к тому самому Э. Гусельникову с «Сибэлектромотора». Рецензия была написана на шести, если мне память не изменяет, страницах и содержала аж 28 существенных, по мнению рецензента, замечаний. Никогда в жизни после этого я не видел подобных рецензий, хотя и проработал в вузах почти сорок лет! Мне это нисколько не помещало защитить диплом на «отлично»: рецензент, вполне очевидно, перестарался – большое количество замечаний позволило мне на защите развернуться во всю свою тогдашнюю силу. Небольшую, но достаточную, чтобы председатель ГЭК (Нэллин В. И., мой первый директор, у которого я работал, а потом и замминистра электротехнической промышленности СССР, один из моих учителей «по жизни») отметил мою защиту в заключительном слове. Мораль проста: паши – и тебе многое простится. Даже твои «дурные» свойства характера. Третье: через много лет, уже после окончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации, в том же НИИ ЯФ у одного из аспирантов я обнаружил свой диплом в качестве некоего пособия. Переплет был давно порван, и диплом состоял из отдельных листков, которые я собрал и теперь храню дома. В память об институте и моем ректоре А. А. Воробьеве. Вот такие странные воспоминания и связанные с ними ассоциации возникают у меня, когда я слышу эту фамилию.
Геннадий Антонович Сипайлов
Геннадий Антонович был моим первым, после школы, настоящим учителем, чувство благодарности к которому во мне никогда не умирало. Меня до сих пор потрясают его способности отличать плохих людей от хороших, умных от не очень умных, перспективных от безнадежных. Если с годами я и сам научился двум первым способностям, то последняя – о перспективе – так и осталась для меня тайной за многими печатями. А ведь именно эта способность – первопричина массы докторов наук, вышедших «из-под» Г. А. Сипайлова! Но тут я хочу рассказать о двух других качествах Геннадия Антоновича, о которых частенько вспоминаю, а одно из них даже пытаюсь перенять. Речь о том, как он читал лекции. Это было совершенно удивительное зрелище и слушаще, если так можно сказать о лекции. Он читал нам два курса – «Электрические машины» (на 3-м курсе института) и «Проектирование электрических машин» (на 4-м курсе). И оба раза эффект воздействия лектора на меня был совершенно потрясающим. Причина такого воздействия мне долгое время была непонятна, пока я сам не начал читать лекции и не разобрался, в чем дело.
У нас, должен сказать, было много хороших лекторов. Вот, например, в одном из семестров Г. А. Сипайлова частенько замещал Е. В. Кононенко, ставший потом и доктором наук, и профессором. Читал он, откровенно скажу, хорошо – грамотно, гладко, понятно. Но после Г.А. удивительно скучно было его слушать! Сначала я думал, что все дело в эмоциях: Геннадий Антонович – человек ведь куда более эмоциональный, чем Кононенко. Это было видно и невооруженным глазом. Но это было только то, что лежало на поверхности. На самом деле, как я понял позднее, разница была совсем в другом. Разница была в той энергии, биоэнергии, как говорят сегодня экстрасенсы, которую буквально излучал на слушающих наш Геннадий Антонович. Теперь я точно знаю, что для того, чтобы держать студентов в руках два или четыре часа, мне надо перед лекцией сильно сосредоточится. И, боже упаси, не на предмете лекции – его любой лектор знает прекрасно, а на самом себе. Надо собрать в себе столько этой самой биоэнергии, чтобы ее хватило на всю аудиторию и на все время лекции. Мне кажется, что Г. А. Сипайлов такой своеобразной медитацией занимался всегда, перед каждой лекцией. И в этом была причина того, что студенты его обожали. Должен, правда, сказать, что при таком подходе после каждой лекции наваливается усталость, совершенно сумасшедшая, от которой даже говорить не хочется. Может быть, это все мои выдумки, но, насколько знаю, я и сам произвожу на аудиторию примерно такое же впечатление, как Г. А. Сипайлов. Не такое мощное, конечно, но качественно – такое же. Не знаю только, можно ли этому подходу научить других, или это своеобразный дар Божий. Но я, по-моему, именно научился. И научился, вспоминая Г.А.
А еще я каждый год на первой лекции говорю своим студентам примерно следующее: вам, ребята, говорю я, немножко не повезло – лекции вам будет читать заведующий кафедрой, а у него много всяких разных дел, поэтому я буду иногда опаздывать. Вы должны сидеть и тихо ждать – я обязательно буду, насколько бы ни опоздал. А дальше, в качестве примера, рассказываю историю о том, как опаздывал на наши лекции Геннадий Антонович. Было это, по-моему, в 60-м, когда он читал нам курс проектирования. В ту пору, если я правильно помню, он проводил какие-то наладочные работы в НИИ ЯФ на синхротроне «Сириус», магнитную систему которого он сам и проектировал. И по этой, как я понимаю, причине опаздывал на каждую лекцию на несколько минут. Мы из окон 10-го корпуса, где проходили занятия, хорошо видели, как наш Г.А. торопится к нам. И никогда не уходили, потому что знали – он обязательно будет. А потом я обычно добавляю несколько слов о том, кто такой Г. А. Сипайлов, как он читал нам лекции и чем он знаменит. Пробрасываю таким образом связь времен, чтобы молодые знали, на каких людей опирается их курс.
Вот, если коротко, кое-какие мелочи о Г. А. Мы с ним, понятное дело, люди разных поколений, и личного общения у нас было немного, хотя мы и были позднее соседями по лестничной клетке. Даже перед его знаменитым рабочим столом на кафедре я стоял, по-моему, всего однажды – когда проходил «входной» контроль перед защитой дипломного проекта. Стол, помнится, был необъятных размеров, и на нем легко размещались все мои чертежи, но знаменит он был вовсе не этим, а тем, что в его необъятные внутренности Г.А. без видимого порядка бросал всякие запросы из многочисленных вышестоящих институтских инстанций. По свидетельству очевидцев, когда приходило время на них отвечать, Г.А. со словами «Материя не исчезает!» приступал к длительному поиску нужной бумажки, хранящейся где-то в недрах стола. Все это, конечно, мелочи, тут важно другое: что-то от Геннадия Антоновича перешло в меня, а через меня – в моих студентов. Это уже немало, по-моему.
Олег Борисович Толпыго
Олег Борисович Толпыго заведовал кафедрой теоретических основ электротехники и читал нам лекции по ТОЭ. Мы сдавали ему два экзамена и дифзачет, и все три сдачи для меня памятны. Каждая по-своему. О существовании Толпыго мы, я в том числе, узнавали в общаге еще до того, как попадали на его занятия, – каждый электрик знал, что впереди у него будет такой страшный курс – ТОЭ. А сдавать его придется О. Толпыго – буквально «зверю» в человеческом облике, которого на кривой козе не объедешь. Но зато, если сдашь ему экзамены, то можешь считать себя инженером на 100%! Действительность оказалась куда интересней.