Мислик слабо мерцал в полутьме. Готовый в любую секунду отпрыгнуть в сторону, я выстрелил. Мислик попятился. Я выстрелил еще раз. Продолжая отступать, мислик проник в шлюзовую камеру. Я устремился за ним, и это едва не стоило мне жизни. Внезапно мислик кинулся на меня, и лишь каким-то чудом мне удалось увернуться от него в тесной камере. К счастью, мой усилитель был включен, и я знал заранее, когда он бросится, по усиливавшимся волнам ненависти. Необычная коррида продолжалась добрых пять минут. Наконец мислик скользнул через туннель в крипту, и я последовал за ним.
В туннеле я столкнулся с роботом, выносившим безжизненное тело хисса, и потерял порядка десяти секунд. Эта непродолжительная задержка едва не стоила синзунам жизни. Когда я проник в крипту, моему взору предстало жуткое зрелище: Ульна стояла, прижавшись к стене, Акейон заслонял ее своим телом, а в нескольких метрах от них мислик уже приподнимался, чтобы взлететь и раздавить обоих. Я выстрелил шесть раз подряд. Мгновенно повернувшись, мислик ринулся на меня. Я еще успел увидеть ослепительную вспышку, но затем почувствовал страшный удар и провалился во тьму.
Я вынужден пропустить в своем рассказе примерно с месяц по той простой причине, что все это время был без сознания и не имел ни малейшего представления о том, что происходит вокруг. Лишь потом мне сказали, что мислик едва не расплющил меня, сломав с десяток костей, и разорвал скафандр, из-за чего оказалась обмороженной почти половина тела.
Очнулся я на кушетке, в незнакомой комнате с металлическими стенами. Я лежал на спине, а сверху огромный квадратный отражатель с легким гудением изливал на меня потоки лиловатого света. Я ощущал ужасную слабость, но боли не чувствовал. Попробовав пошевелиться, я заметил, что руки и ноги у меня в гипсе. Тогда я позвал по-хисски:
– Есть здесь кто-нибудь?
Вошел незнакомый мне синзун. Его волосы были белыми, но не с платиновым отливом, как у хиссов, а того тусклого белого цвета, какими становятся наши под воздействием старости. Он склонился надо мной, взглянул на что-то невидимое для меня, улыбнулся и произнес несколько слов. Гудение стало выше тоном, свет приобрел ярко-фиолетовый оттенок. Я почувствовал покалывание во всем теле; казалось, ко мне мало-помалу возвращаются силы. Синзун вышел, и я остался один. Догадаться о том, что произошло, было нетрудно: судя по всему, я был тяжело ранен и теперь находился в каком-то синзунском госпитале, вероятнее всего на борту звездолета.
Я снова впал в приятную полудрему. Прошло какое-то время – уж не знаю, сколько минут или часов, – и синзун появился опять, на сей раз в сопровождении Сззана. Хисс объяснил мне, что случилось: едва мислик коснулся меня, «горячий свет», который вспыхнул не до удара, как мне показалось, а после, мгновенно усмирил металлического монстра. Ульна и ее брат с трудом вытащили меня, пребывавшего в плачевном состоянии, в шлюзовую камеру.
Когда меня доставили на звездолет, я едва дышал. Синзуны заявили, что позаботятся обо мне сами, во-первых, потому, что по медицинским показателям я был нетранспортабелен, во-вторых, по той причине, что я, по сути дела, спас сына и дочь их командира, и, наконец, потому, что с точки зрения физиологии я, по всей видимости, был гораздо ближе к ним, чем к хиссам. Степень этой близости была сразу же установлена с помощью химико-биолого-гистологического экспресс-анализа, пока аппараты, качественно превосходившие даже все то, что я видел на Элле, искусственно поддерживали во мне жизнь. Оказалось, что у меня точно такая же, как у них, протоплазма, и синзуны без колебаний прибегли к гетеротрансплантации, о чем мы на Земле пока лишь мечтаем. Но они в этом деле мастера и всегда имеют наготове «живое сырье», если можно так выразиться. По правде говоря, если не считать того, что у них всего четыре пальца – при скрещивании с нашим видом этот признак был бы, скорее всего, рецессивным, – они отличаются от нас, европейцев, даже меньше, чем, скажем, китайцы.
Короче говоря, я выжил и совершенно поправился благодаря их знаменитому хирургу Винседому и его хисскому консультанту Сззану, которому в свое время передал немало ценного из опыта земной медицины. Но не следует забывать и про Ульну, которая целыми днями дежурила у изобретенного ею же самой, еще на Арборе, чудесного искусственного сердца.
После того как ко мне вернулось сознание, я очень быстро пошел на поправку. Через три дня я уже мог вставать. С помощью шлема-усилителя я вел долгие беседы с Ульной, ее братом и отцом и даже начал изучать их язык. Так я смог узнать кое-какие подробности о планете Арбор и о самих синзунах.
Несмотря на необычайные успехи науки и техники, у синзунов сохранилась любопытная структура общества, унаследованная от предков. Когда-то все синзунские семейства были благородными, и ни один индивид не занимался физическим трудом, уделом тельмов, низшей расы. Синзуны посвящали себя искусству, путешествиям и войнам. Но последняя война отгремела на их планете семь с лишним столетий назад, и с тех пор энергия синзунов направлена в русло научных изысканий и исследований Пространства. Тот факт, что Землю открыли хиссы, а не синзуны, объясняется лишь случайностью, ведь галактика синзунов является нашей ближайшей соседкой – туманностью Андромеды. Впрочем, у них было немного шансов попасть именно в солнечную систему, затерянную среди миллионов звезд нашей собственной галактики.
Сейчас около двух миллиардов синзунов живет на самом Арборе и примерно триста пятьдесят миллионов – на других планетах их галактики. Их общественный строй сохранил аристократический характер. Хелон, например, брат шемона – это что-то вроде нашего принца. На Арборе всего четыре шемона, все они – главы четырех родов, восходящих к последним синзунским королям. Политическая структура напоминает пирамиду. На вершине находятся четыре шемона – это наполовину наследственная должность, в том смысле, что шемоны всегда избираются из одних и тех же семейств, но не обязательно являются сыновьями предыдущих шемонов. Но Ульна объяснит всю эту сложную организацию лучше меня.
На восьмой день после того, как я очнулся, Винседом заявил, что я могу уже выходить. Я не без удовольствия вышел из звездолета в сопровождении Суйлика и Ульны, потом мы не спеша поднялись по Лестнице человечеств, и я увидел, что хиссы действительно добавили к статуе синзуна мислика. То и дело поглядывая на свои крохотные часики, Суйлик чему-то посмеивался про себя; Ульна тоже загадочно улыбалась. Почувствовав небольшую усталость, я захотел вернуться, но они живо меня отговорили, заявив, что мне следует как можно больше бывать на свежем воздухе, и мы присели на каменную скамью, обращенную к морю. К нам подошел Ассза, посидел немного, поболтал о том о сем и, покинув нас, направился к звездолету. По прошествии базика или около того Суйлик снова взглянул на часы и, сморщив зеленое лицо в хитрую гримасу, проговорил:
– Вот теперь мы можем вернуться.
Когда мы поднимались по наружному трапу, двое вооруженных синзунов, стоявших на часах, отдали мне честь. Я удивился: до сих пор часовые так приветствовали только своих офицеров и членов Совета девятнадцати. Ульна и Суйлик куда-то исчезли, оставив меня одного в коридоре, но почти тут же передо мной предстал Акейон, облаченный в великолепную пурпурную тунику и накинутый на плечи длинный плащ того же цвета; на голове у него сверкал тонкий платиновый обруч.
– Идем! – сказал он по-хисски. – Сейчас состоится торжественная церемония в твою честь, и ты должен быть в праздничном одеянии.
Он увлек меня в одну из кают и помог облачиться в наряд синзунов. Для меня приготовили длинную белоснежную тунику, в которой я казался еще более темным, чем я есть на самом деле, такой же белый плащ и золотой обруч в качестве головного убора.
Следом за Акейоном я прошел в передний зал, расположенный прямо за кабиной управления. В конце этого длинного зала был возведен помост. На нем восседали Хелон и Ульна. На Хелоне была малиновая туника, на Ульне – бледно-зеленая. Все офицеры звездолета, облаченные в черное, и весь экипаж в серых униформах выстроились вдоль переборок. Среди всех этих свободных туник с длинными складками облегающие костюмы Ассзы, сидевшего справа от помоста, и Суйлика, расположившегося слева, выглядели почти непристойными.
Пораженный этим зрелищем, я остановился в нескольких метрах от помоста. Царила полная тишина. Акейон стоял чуть позади меня и не двигался.
Хелон медленно поднялся на ноги и сказал:
– Кто это стоит перед ур-шемоном?
За меня ответил Акейон:
– Вольный и благородный синзун.
– Какой подвиг дает ему право на белую тунику?
– Он спас сына и дочь ур-шемона.
– Какую награду просит этот вольный и благородный синзун?
– Он просит ахен-ретон.
– Что скажут сын и дочь ур-шемона?
– Они согласны! – хором ответили Ульна и Акейон.
– Что скажут вольные и благородные спутники ур-шемона?
– Они согласны! – в один голос отозвались офицеры и экипаж.
– Мы, Хелон, ур-шемон, командир звездолета «Тсалан», находящегося на дружественной планете Элла, от имени всех шемонов Арбора, шемонов Тирана, Сиора, Сертина, Арбор-Тиана и Синафа, от имени всех синзунов Шести Планет, от имени всех мертвых синзунов, от имени всех синзунов, которым еще предстоит родиться, торжественно награждаем синзуна с планеты Земля, который стоит перед нами, и даем ему за верность и мужество звание синзуна-тхена и ахен-ретон седьмой степени.
Ропот удивления пробежал по рядам. Ульна улыбалась.
– Подойди к помосту, – сказал мне Акейон.
Должно быть, я выглядел довольно комично: смуглый и черноволосый, в белом плаще, на голове – золотой обруч и шлем-усилитель с тонкими дрожащими усиками антенн. Я прошел вперед, еще толком не осознавая, что происходит, и остановился у помоста.
И тогда все синзуны хором запели странную и прекрасную песню, ту самую песню, которую я слышал тем утром, когда впервые увидел Ульну, песню Покорителей Пространства. Меня сотрясла дрожь – дрожь восторга, близкого к благоговению. Я почувствовал, как с меня снимают белый плащ и надевают другой. Песня отзвучала. Теперь на моих плечах был розовый плащ с золотой каймой.
– С этого мгновения, землянин, – продолжал Хелон, – ты – такой же синзун, как и мы. Вот ключи от «Тсалана» и оружие, на которое ты отныне имеешь право, если только наши хозяева-хиссы позволят тебе его носить, – добавил он, улыбнувшись Ассзе.
Хелон протянул мне два символических никелевых ключа – в действительности синзуны, как и хиссы, давно уже не пользуются этими примитивными способами открывать двери – и короткую трубку из сверкающего металла.
– Церемония окончена, – добавил он для меня. – Мы надеемся, что сонг Всеволод Клер согласится разделить с нами трапезу.
– Сонг – это твой титул, – пояснил мне Акейон. – Это самый высокий титул после шемона, ур-шемона и витиана. Он дает тебе право взять в жены любую арборийскую девушку, даже дочь ур-шемона. – после этих слов он лукаво взглянул на Ульну, которая тотчас же залилась румянцем.
Глава 2
Кальвено́ вот-вот погаснет!
Вскоре после этой церемонии принятия меня в синзуны я отправился вместе с ними на Рессан, где заседал Большой совет Союза человеческих миров. Собственно говоря, в совет входило всего по одному представителю от каждой планеты, но на Рессане существовали и целые колонии различных человечеств Союза, насчитывавшие от пяти до двадцати тысяч обитателей каждая. Основное население Рессана – примерно сто семьдесят миллионов – составляли хиссы.
Пять тысяч ксиллов поддерживали постоянную связь между колониями и их метрополиями, однако с теми планетами, где еще свирепствовали войны, хиссы общались лишь в крайних случаях, и человечества этих планет, вследствие Закона исключения, в Союзе представлены не были.
На Рессане находились самые совершенные лаборатории. На протяжении многих веков слияние разных цивилизаций порождало необычайные успехи в области науки и искусства. Почти все Мудрецы Эллы проходили стажировку в университетах Рессана.
Совет межпланетного Союза собирался каждые пять эллийских месяцев. Делегатом от Эллы, который, согласно конституции, является председателем Совета, тогда был Аззлем. В тот раз заседание совпало с прибытием представителей двух новых человечеств, двух первых известных человечеств с красной кровью, и должно было пройти с особой торжественностью, так как эти два новых человечества оказались неуязвимыми для смертоносных излучений мисликов. По правде сказать, будучи официальным представителем планеты, на которой все еще продолжались войны, я, в принципе, не имел права на нем присутствовать.
Мы вылетели на рассвете. Дня за три до этого в той части Эллы, где я жил, начался сезон дождей, и на астропорт обрушился сильнейший ливень. Мне предстояло лететь с синзунами, а не в большом ксилле, пилотируемом Суйликом. Мне уже доводилось летать в ксиллах, к тому же я не без удовольствия думал о том, что полечу вместе с Ульной.
Ты уже, вероятно, понял, что я с первого же взгляда проникся к ней живейшей симпатией. Судя по некоторым признакам – в частности, по многочисленным шуткам ее брата, – она, похоже, отвечала мне взаимностью. Да и потом, несмотря на дружбу с Суйликом, Эссиной и другими хиссами, я все же чувствовал себя чужим среди этих зеленокожих существ, а среди синзунов, напротив, был словно среди земляков.
Звездолет начал набирать высоту под проливным дождем, но уже через несколько секунд мы пробили слой туч и устремились к небу. Я сидел в кабине управления вместе с Ульной, Акейоном и реном – так по-синзунски называется старший помощник командира корабля – Арном, кузеном Ульны, который и управлял судном. В одном отношении техника синзунов все же уступает хисской: хотя в звездолете воздействие ускорения на наши тела сведено к минимуму, устранить его полностью, как в ксиллах, синзунам еще не удалось. Зато сохраняется ощущение колоссальной мощи, совершенно отсутствующее при взлете ксилла.
Полет прошел без каких-либо происшествий. Пройдя вдалеке от Марса, мы взяли курс прямо на Рессан. Эта планета, в силу своей большей удаленности от Иалтара, меньше Эллы и значительно холоднее. Вскоре мы заметили ее на переднем экране – зеленоватый шар, выраставший на глазах.
Сели мы в северном полушарии, неподалеку от Дворца миров. Он стоит на высоком плато, окаймленном снежными хребтами, дикими и обрывистыми. Внизу их склоны покрыты темной зеленью. Вся растительность Рессана зеленая, но не такая, как на Земле, а гораздо более темная, скорее даже зелено-синяя, однако вокруг дворца хиссы посеяли свою желтую траву. Сверху это ярко-желтое пятно выглядело забавно, – казалось, ты смотришь на клумбу золотистых бутонов, раскрывшихся где-то посреди поля.
Синзунов было мало для организации самостоятельной колонии – всего двести семь, – поэтому нас разместили в Доме чужестранцев, расположенном близ дворца, который в промежутках между сессиями Совета обычно пустует. Первое заседание должно было состояться только через неделю – разумеется, эллийскую неделю, восьмидневную, – и какое-то время мы могли чувствовать себя там полноправными хозяевами.