– К сожалению, сейчас Алекс повторно допрашивают. В перерыве между допросами ее возили на обследование. Ей не дали поспать, а это прямое нарушение условий содержания беременных, – вводит нас в курс Зиновий.
– Алекс беременна? – удивляется куратор.
– Добро пожаловать на борт! – кричу я громче, чем нужно. – Ящик Пандоры в своем репертуаре!
Хлопаю Петровича по плечу, тот одергивает меня и шипит, чтоб я угомонился.
– Врач подтвердил. Срок девять недель.
– Пусть сделают ультразвук. Она ведь и ложно может забеременеть.
И тут Петрович врезал мне в челюсть со всей дури. Ощупываю подбородок и трясу башкой. Кажется, зуб треснул.
С разных сторон доносятся угрозы полицейских вышвырнуть нас на улицу. Куратор извиняется и уведомляет пугливых павлинов, разряженных, как на модном дефиле, что все в порядке, так сказать, запоздалый воспитательный процесс сынка-переростка.
– Ну как? Мозги встали на место? – он упирает руки в бока.
А ударчик у него ничего. Вот тебе и клуб престарелых.
Я бурчу, что бить меня бесполезное занятие – в мозгах у меня дырки, как в сыре, и ухожу на поиск льда. Возвращаюсь ни с чем. К тому времени Авдеев уже выспросил у кого-то новости и вводит куратора в курс событий.
– За ночь они опросили основную массу свидетелей. Все утверждают, что видели, как молодожены ссорились на палубе. Он и раньше ее поколачивал, а тут как с цепи сорвался. Кричал, что она ему солгала. Кстати, это сказал тот самый капитан, что сначала высадил всех гостей, а потом вызвал полицию.
– Делишки свои прикрывал?
– Или получил от кого-то из гостей оплату с просьбой повременить с полицией, – выдаю я свою версию.
– Каким курсом они шли? – интересуется куратор, явно прокручивая в голове какую-то гипотезу.
Авдеев достает карту и начинает показывать маршрут.
– Прилетели во Флоренцию. Вышли в море из Ливорно. Должны были пойти к острову Сардиния, где планировали заночевать. Утром хотели обогнуть остров и высадиться здесь, в Лидо-ди-Остия. Но после звонка из лондонского офиса Эрхард дал приказ разворачиваться и держаться ближе к Риму. Друзьям сказал, что у него была запланирована важная встреча с шишкой из правительства, но из-за пересмотра расписания встречу перенесли на утро. В Лондон они с Сашей собирались вылететь из Рима.
– Труп не нашли?
– Ранним утром спасательная команда прошлась по всему маршруту. Вернулись ни с чем.
– Надо запросить данные по воздуху, – я вращаю пальцем, изображая вертолет. Отекший от пьянки палец похож на сардельку, амплитуда выходит слабенькой, и я поясняю: – С пирса я видел, как над морем летают вертушки. Его могли забрать прямо с судна.
– Хорошая идея, – Авдеев быстро набивает текст в мобильнике.
Куратору нравится, что я подключился к делу. Хлопает меня по плечу, мол, не держу на тебя зла.
– Было бы достаточно, если кто-то из гостей предоставил ей алиби. Но с этим будут проблемы, – Авдеев в нетерпении посматривает на часы.
– Почему? – тревожится Петрович.
– Основная часть гостей – родственники, бизнес-партнеры и друзья Эрхарда. Со стороны Алекс были тетя и дядя из Германии, но они не вышли в море, сослались на морскую болезнь и остались в отеле. От лондонского офиса я узнал: если Эрхарда признают без вести пропавшим, Саша потеряет сына.
– Как это? – куратор подбоченивается.
Я понимаю его озабоченность: отпрыск древнего рода был разменной монетой в обиходе двух сторон. Контора пообещала Алекс вернуть сына после окончания операции. Вернеру же сын давал возможность манипулировать женушкой.
– Кристоф – наследник Эрхарда. Если отец умрет до его совершеннолетия, опекуном должен стать один из родственников мужского пола по линии Гертруды. Утвержден целый список кандидатов. Они вправе отказать матери видеться с сыном. Это, кстати, для нее хорошая линия защиты. Но алиби лучше.
– Подождите, а как же закон и ее права? Разве анализ ДНК не доказал, что она мать? – вклиниваюсь я с наивняком на роже.
– Да кому нужен этот анализ, – вскипает куратор, – если она с его подачи постоянно находится под наблюдением трех психиатров. С точки зрения закона Алекс – неблагонадежная гражданка и мать.
Поднимаю брови и выпучиваю глаза.
– Почему? Алекс нестабильна?
– Ее трижды находили дезориентированной. С подачи Эрхарда психиатры поставили ей диагноз: послеродовая амнезия. – Петрович поворачивается к Авдееву и спрашивает: – Арест может отразиться на ее визе?
– Сейчас рассматривается запрос вида на жительство. На словах власти заверили Эрхарда, что паспорт она получит в течении месяца, но его аннулируют, если итальянцы официально предъявят обвинение. Вернеры все как один кричат, что на этой поездке настаивала Саша. Тучи сгущаются.
– Главное, дайте ей понять, что я здесь.
– В прошлый раз она даже бровью не повела.
– Тогда был рядом Вернер. Она могла перестраховаться.
Так Алекс сорвалась с поводка? Это плохо. С разведкой шутки плохи. Вот почему Петрович так бледен. Его подопечная не оправдала надежд. Это какая по счету? Третья? Я всегда говорил: бабы – слабое звено!
В вестибюль заходит курьер и закидывает пачку газет в автомат для прессы. На первой полосе Алекс в чем мать родила стоит в окружении двух женщин в белых комбинезонах. Я тыкаю куратора в плечо и показываю на утренний выпуск.
Адвокат кидает монету в автомат и вынимает газету.
– Засужу этих подонков!
Да, дельце Авдееву привалило что надо. Работы непочатый край.
– Возьми газетку, подрочишь на досуге, – шепчет мне в спину Гамлет.
Закипаю в мгновение ока. Куратор тоже его слышит и жестом указывает нам на дверь. Уйти мы не успеваем, из допросной выводят Алекс и ведут в туалет. Она без наручников, вся в крови. Растеряна и испугана. Ищет кого-то глазами.
Авдеев бежит к клиентке, следом направляются еще пять человек в костюмах и с дипломатами, что сидели все это время в полном безмолвии рядком на стульях. У Алекс целая армия адвокатов!
Петрович, отвечая на звонок, выходит из здания. А я, оставшись без присмотра, решаю попасться Алекс на глаза и проверить реакцию. Намеренно она меня не замечает или просто не узнает?
– Куда направился? – жужжит мне в ухо хвостик куратора. – На выход!
Кривлюсь в ухмылочке. Ну подловил, и что?
Выходим на улицу, куратор бледный, как поганка. Вручает мне допотопный мобильник.
– Езжай в отель. Я позвоню, когда понадобишься, – садится в «Инфинити» и машина быстро исчезает из виду.
Как только на горизонте появилась Алекс, Петрович снова держит меня на коротком поводке. Он решил, что и на этот раз я буду пыхтеть в носопырки и ждать со смирением монашки, когда же Фасадная Империя соизволит мне, тугодуму, все объяснить. Но нет, с меня хватит! Нужно нанести визит консулу и поторопить его ведомство с паспортом. Засиделся я в Италии. Пора домой! Интересно, если я без предупреждения чухну и как ни в чем не бывало заявлюсь в управление, меня развернут обратно?
◊◊◊
Приземистого вида комиссар лично ведет дознание в своем кабинете. Жидкие и блестящие от геля волосенки зачесаны назад. Сбритые виски подчеркивают оттопыренные уши. Его английский немного лучше – хоть не глотает согласные и нам не приходится переспрашивать. По одну сторону стола сидят: хозяин кабинета, инспектор, который вел дознание на яхте и стенографистка. По другую – я и Берч.
Приносят капучино с круассанами, но я делаю вид, что не замечаю подачки. Не удивлюсь, если секретарь комиссара плюнула в кофе и прочитала ведьмовское заклятье.
Увертюрой к допросу служит тема наших с Эрхардом отношений.
– Как давно вы женаты? – комиссар листает бумажки.
– Поженились пять с половиной лет назад, когда родился сын. Из-за постоянных переездов свадьбу решили приурочить к венчанию, – размеренно отвечаю я, скользя безразличным взглядом по кабинету и его владельцу.
– А знакомы сколько?
– Около десяти лет.
Сверив с записями в блокноте, он кивает.
– Когда вы узнали о его странностях? – комиссар щурится, сверлит меня колючим взглядом.
Демонстрирую спокойствие Будды.
– О чем конкретно идет речь?
– Он над вами издевался! Все это сказали! – пыхтит слуга закона, нацепляет очки и зачитывает с листа: – «Схватил за волосы и протащил через гостиную. Закрыл в спальне и не выпускал, пока из больницы не вернулся их сын».
Это сказала Мета, племянница Эрхарда. При ней разыгралась та жуткая сцена. Могло быть хуже, но позвонил врач и убедил мужа, что Кристофу лучше проходить реабилитацию с родителями дома. Эрхарда успокоил бодрый голос сына. Он зашел в спальню, приказал мне привести себя в порядок и встретить наше сокровище.
– Мой муж очень вспыльчивый и ранимый, если дело касается сына. В день, который вам описала его племянница, я оставила Кристофа под присмотром двух нянь и ушла по магазинам. Когда вернулась, сын был в больнице. Оказалось, он бегал в саду, упал, ударился носом, открылось сильное кровотечение. Няньки перепугались и вызвали реанимобиль. Когда Эрхард вернулся со встречи и узнал, что в момент инцидента меня не было дома, сорвался и сделал то, что описала Мета.
Я не стала говорить, что страх потерять Кристофа мог довести мужа до состояния неуправляемой паники или ярости. Поэтому он не может доверить его случайным нянькам или врачам. С сыном работают лучшие специалисты, которые тщательно подбираются адвокатами и экспертами. Не стала говорить и то, что я прощу любую выходку Эрхарда, лишь бы видеть улыбку сына, когда он встречает отца. Меня, к сожалению, он так не приветствует, хотя, конечно же, любит.
– Вас это устраивает?
– Идеальных людей не бывает. Есть особенности характера, с которыми мы можем примириться, – уверенно отвечаю я. – Эрхард редко выходит из себя, но, когда это случается, об этом судачат еще год.
Хотела добавить, что его сумасшествие дружит с моим, но не стала. Если двинется в эту сторону, то, вероятно, найдет вереницу диагнозов, которые мы с Эрхардом тщательно скрывали.
– Что произошло перед тем, как вы упали в обморок? – участливо спрашивает инспектор. По сравнению с комиссаром он ведет себя более профессионально. – Опишите, что помните.
– Мы разрезали с гостями торт. Потом немного потанцевали. Было душно и мы поднялись на верхнюю палубу. Эрхарду позвонили…
– Сколько времени прошло между тем, как вы поднялись, и звонком? – вклинивается с вопросом комиссар.
– Минуты три-четыре. Эрхард сказал, что заказал фейерверк, хотя знал, что я буду против.
– Почему? – искренне удивляется инспектор.
Я вопросительно смотрю на адвоката. Берч кивает, давая понять, что лучше сказать самой.
– Из-за покушения, которое было совершено на меня полтора года назад во время заказанного коллегами фейерверка на мой день рождения.
Комиссар отхлебывает кофе, слышит мои слова, закашливается и вопросительно переводит взгляд на инспектора. Тот пожимает плечами и отводит взгляд.
– Что за покушение? Где? Кто на вас покушался?
– Это было в Москве, где я руководила инвестиционной компанией. Многим не понравилось, что я пошла в разрез с завещанием бывшего владельца. Покушение до сих пор не раскрыто.
– Вы были женой Макса Петровского?
– Нет. Мы с мужем – его наследники. Петровский был близким другом отца Эрхарда. Какое-то время я работала на него бизнес-консультантом.
Меня пытаются насквозь просветить прищуренные глазки комиссара.
– Ваша клиентка, – обращается он к адвокату и тыкает пальцем в мою сторону, – строит из себя мученицу и рассказывает сказочку про отсутствие мотива. Пытается задурить нам голову. А мы не идиоты, как она считает. Мы нашли мотив и не один. Вот! – он придвигает лист и стучит пальцем по выделенному желтым маркером тексту. – Вернеры утверждают, что ее беременность имеет преференции в завещании, но не рожденный ребенок. На рожденных детей она не имеет прав. Это цена за принадлежность ее отпрысков к древнему роду. Так что у нее была причина поторопиться и прикончить муженька, чтобы не потерять и второго ребенка. Этот Вернер, – он крестится на католический манер, будто Эрхард уже мертв, – был жуткий тиран. Руки распускал. Жену держал под замком. Запрещал иметь подруг, общаться с родней. Никто бы такого не выдержал.
Адвокат набирает в легкие воздух и уже готов заявить протест, но комиссар поворачивается ко мне и тыкает в меня пальцем:
– Вы кто?!
Я молчу в недоумении. Он забыл, кого допрашивает?
– Avere la testa quadrata?1 Доктор наук, как и ваш муж?
Комиссар складывает пальцы вместе и качает рукой вверх-вниз. На лице отражается брезгливая гримаса, будто он говорит не о научных достижениях, а об инфекции, которая распространилась среди женщин и отняла их у детей и мужей. Не дождавшись ответа, он громко возвещает, как бы подводя итог всего допроса:
– Она его убила и обставила так, чтобы все думали, что произошел несчастный случай!
Было очевидно, что несчастный случай произошел с его мозгами, скорее всего, в раннем детстве, наверное, мать часто роняла его вниз головой. С Эрхардом несчастный случай в принципе исключен.
Развить тему моей кровожадности комиссару не дают. Приехал Авдеев и весь состав лондонских адвокатов. Я прошу перерыв, чтобы посетить клозет, загаженный арестованными проститутками из Восточной Европы. Возвращаюсь в комнату для допросов, адвокаты уже сидят длинной вереницей вдоль стены и изредка бросают презрительные взгляды на итальянцев. Глава адвокатской конторы Генри Эдвардс начинает речь, видимо, заготовленную еще в самолете, напористо и с вызовом. По мере перечисления причин, по которым он считает задержание его клиентки незаконным, голос нарастает и звучит уже как набат. Апофеозом монолога становится нота протеста, подписанная британским консулом.
Комиссар изучает документ, минуту рассматривает меня крысиными глазками и никак не может понять, какое отношение ко мне имеет Великобритания, ведь на яхту приезжал российский консул. По его словам, ни адвокат, ни я не выказали протест по поводу задержания, поэтому он не видит здесь нарушения закона. Все это выглядит как шапито, моему возмущению нет предела. Но я глотаю обиду, давая адвокатам возможность выполнять свою работу, и они меня не подводят.
Отдавая мой паспорт, комиссар предупреждает, что до результатов предварительного расследования мне рекомендовано не покидать Италию. Личные вещи я смогу забрать только после экспертизы. Конечно, я не собираюсь оставаться в этой стране и ждать, когда квестура соизволит снять меня с крючка, а намереваюсь со всей адвокатской командой немедленно отправиться в аэропорт и вылететь в Лондон. Раз паспорт у меня – я свободна в своих передвижениях.
На выходе из участка меня окружают друзья Эрхарда и наперебой тараторят о подключенных к делу высокопоставленных чиновниках и дипломатах. Со вчерашнего вечера я ничего не ела, у меня кружится голова, и я прошу подать машину.
– Саша, я звонил на аэродром. Самолет на месте. В принципе, мы можем вылететь хоть сейчас. Эрхард не давал о себе знать с момента разворота яхты, —докладывает Олег. – Мы отследили внедорожники секьюрити. Сигнал идет с севера, почти у границы со Швейцарией.
Пожимаю плечами. У Эрхарда явно изменились планы. Но почему он недоступен? Если разозлился на меня, то ответил хотя бы заму.
– Кристоф в порядке?
– Я звонил дважды. Обрисовал ситуацию и приказал усилить охрану и не выпускать Кристофа из дома. Сейчас он играет в своей комнате.
Звук тормозов заставляет нас оглянуться. Перед зданием полиции тормозит фургон с логотипом местного телеканала. Кто-то кричит: