Хелен утерла глаза и подошла ко мне.
– Но ведь его можно ушить по тебе.
– Каким же это образом? Я ведь в нем тону! – И я смерил свое злополучное отражение свирепым взглядом.
Моя супруга энергично затрясла головой:
– Не скажи! Я прямо вижу, как замечательно он будет сидеть на тебе. Во всяком случае, я отнесу его мистеру Бендлоу и попробую улестить его, чтобы он долго не тянул.
При мысли, что наш городской портной поторопится, я скептически усмехнулся.
– Хочешь сотворить чудо?
– Как знать? – возразила Хелен. – Надо попытаться.
Вечером она сообщила мне, что материал и покрой произвели на мистера Бендлоу неизгладимое впечатление и он обещал сразу же взяться за дело.
Но это было потом, а после обеда, едва я отправился по срочному вызову, треволнения из-за костюма вылетели у меня из головы.
Голос Теда Ньюкомба в телефонной трубке звучал напряженно:
– Гвоздичка у меня… Телится, а только голова высовывается, и все. Я попробовал добраться до ног, и ни в какую. Не теленок, а великан какой-то. Как раз то, что мне требуется. Помните?
– Конечно помню.
– Сможете побыстрее приехать, мистер Хэрриот?
– Сейчас выезжаю.
Гвоздичка была лучшей телкой Теда Ньюкомба, и случил он ее с элитным быком. Для Теда, чья ферма находилась высоко в холмах, потеря теленка означала катастрофу. Я крикнул Хелен, куда еду, и бросился бегом к машине.
Небольшая ферма Теда казалась серым мазком под самой вершиной. Туда не вела никакая дорога, и «Остин» затрясся, взбираясь по зеленому склону, а у меня за спиной позвякивали и дребезжали инструменты и склянки с лекарствами. Мощеный двор и постройки с на редкость толстыми стенами насчитывали не одну сотню лет. Собственно говоря, никто, кроме такого бедняка, как Тед, и думать не стал бы о том, чтобы поселиться в столь глухом и труднодоступном месте. Однако арендная плата была невелика, а платить больше ему было не из чего.
Когда я подъехал, Тед как раз выходил из коровника. Высокий, худой, примерно моих лет, отец двоих детей – мальчика и девочки, которые каждый день спускались с холма и проходили две мили до школы. Он озабоченно хмурился, но все-таки улыбнулся мне.
– Машина что надо, мистер Хэрриот!
Он с преувеличенной почтительностью потер рукавом сверкающий капот. Но на этом (что было типичным для него) все приветствия и закончились.
Я последовал за Тедом в небольшой коровник и сразу понял, почему ему было не до шуток. Улыбка мгновенно исчезла и с моих губ, едва я взглянул на красивую молодую корову, которая тужилась, постанывая. При каждой потуге из влагалища выглядывала угрожающе крупная мордочка.
Такое зрелище приведет в трепет любого ветеринара. Ведь дело было не в неправильном положении плода, а просто слишком большой теленок не находил выхода наружу.
– Я пробовал, – сказал Тед, когда я, раздевшись, погрузил руки по плечи в ведро с горячей водой. – Только ног так и не нащупал. До копытец там миля, не меньше. Вот вы как-то сказали, что голову надо назад запихнуть, чтобы до ног добраться. Я пробовал, только Гвоздичка посильнее меня.
Я кивнул. Хотя фермер был очень худ, в его руках чувствовалась жилистая сила. Но что он мог сделать?
– Никакому человеку, Тед, не справиться с таким могучим животным.
– И я все время думаю, жив ли теленок. Его же там давит уже не знаю сколько времени.
Это тревожило и меня. Я намылил руку и ввел ее вдоль массивной головы, но только коснулся плеча, как Гвоздичка поднатужилась, и несколько мучительных секунд мою руку сжимало как в тисках.
– Бесполезно! – еле выговорил я. – Там и дюйма свободного пространства нет; попытаюсь вдвинуть голову.
Я прижал ладонь к мордочке и надавил, усилив нажим, когда голова подалась на несколько дюймов. Этим мои успехи и исчерпались. Новые потуги – и я оказался в исходной позиции.
Я вымыл обе руки до плеча.
– Бессмысленно, Тед. Теленок не сдвинется, пока мы не повернем ноги, а до них не добраться. Она крепкая, сильная корова, и нам с ней не справиться.
– Черт! – Тед растерянно уставился на меня. – Что же нам делать? Кесарево сечение? Так ведь это же какая работенка!
– Может, и обойдемся, – ответил я. – У меня есть в запасе еще кое-что.
Я поспешил к машине и через пару минут вернулся со шприцем и раствором для местной анестезии.
– Беритесь за хвост, Тед, – скомандовал я. – И двигайте им вверх-вниз, точно воду качаете. Вот так. – Я нащупал эпидуральное пространство между позвонками, ввел десять кубиков раствора и приготовился ждать.
Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже через минуту Гвоздичка расслабилась, точно все трудности остались позади.
– Глядите-ка! – воскликнул Тед, кивая на нее. – Перестала тужиться.
– И хотела бы, да не может, – объяснил я. – У нее анестезирован спинной мозг, и она ничего не чувствует. И даже знать не знает, что у нее там происходит.
– Значит, раз она теперь сдавить нам руки не может, мы запихнем голову обратно?
– Вот именно.
Я еще раз намылился, нажал на широкую мордочку, и… Какое блаженство ощутить, что голова, шея – весь теленок отодвигается внутрь без малейших помех. Теперь места оказалось достаточно, чтобы ввести петлю, зацепить одну ногу, затем другую… И вот уже наружу высунулись два раздвоенных копытца. Я ухватил их обеими руками, потянул, мордочка теленка выглянула наружу, и, к величайшему своему облегчению, я заметил, что ноздри подергиваются. Я засмеялся.
– Тед! Теленок жив!
– Слава богу! – Тед перевел дух. – Теперь, значит, и за дело можно взяться?
– Да, но тут есть одна трудность. Тужиться она не в состоянии, и мы должны все сделать сами.
Проход все равно оставался тесным, и мы бились добрые полчаса. Осторожно тянули за ноги и за голову, то и дело прибегая к смазыванию. Скоро с нас уже градом катил пот, но Гвоздичке и горя было мало: она безмятежно брала сено из кормушки, как будто только это ее и интересовало. До последней минуты я терзался страхом, что таз теленка окажется слишком широким. Но вот еще одно усилие, и малыш появился на свет; я успел подхватить скользкое тельце.
Тед заглянул под заднюю ногу.
– Бычок! Ну да и так ясно было, уж очень крупный оказался! – Он весело улыбнулся. – Вообще-то, я телочек предпочитаю, только за этого можно будет хорошую цену взять как за производителя. Родословная у него прямо отличная с обеих сторон.
Он принялся растирать соломой ребра и голову. Теленок в ответ задрал мордочку и фыркнул. Гвоздичка мигом обернулась и испустила негромкое радостное мычание – с удивлением, как показалось мне. Она ведь ничего не знала о наших маневрах и явно не могла взять в толк, откуда появился этот восхитительный малыш. Мы подтащили его к ее морде, и она принялась усердно вылизывать мохнатую шерстку.
Я улыбнулся. Такие минуты мне не приедаются – минуты, вознаграждающие ветеринара за все трудности и невзгоды.
– Приятно смотреть на них, Тед. Вот бы все отелы так кончались!
– Черт, мистер Хэрриот, вы верно говорите. И уж не знаю, как вас благодарить. Я же думал, задохлика получу на этот раз, не иначе. – И он дружески хлопнул меня по спине, когда я снова нагнулся к ведру.
Вымыв руки, я обвел взглядом стойла с ухоженными коровами. За несколько месяцев Тед полностью обновил коровник – срубил старые деревянные перегородки и заменил их металлическими трубами, оштукатурил стены, выкопал булыжник и залил пол бетоном. Все это он сделал сам и один.
Тед проследил за моим взглядом.
– Ну как вам тут у меня теперь?
– Вы просто чудеса сотворили, Тед. И молочную построили отличную.
– Мне бы министерскую лицензию получить, вот что! – Он потер ладонью подбородок. – Только не все тут нормам точно отвечает. Расстояние между задней стенкой и стоком поуже положенного. И тут ничего не сделаешь. Ну и еще кое-что в таком роде. Но если министерство выдаст мне лицензию, так я с каждого галлона молока буду на четыре пенса больше получать, а это, знаете ли, разница!
Тед засмеялся, будто прочитав мои мысли.
– Может, по-вашему, четыре пенса и не бог весть что, так ведь нам-то денег много не требуется. По вечерам мы никуда не ездим – играем в картишки, лото или домино с ребятками, и других развлечений нам не надо. А коров этих нужно доить, кормить и чистить дважды в день триста шестьдесят пять дней в году, ну, я к месту и привязан. – Он снова засмеялся. – Не помню даже, когда я в последний раз в Дарроуби заглядывал. Нет, нам много денег не требуется, да только сейчас я еле-еле на плаву держусь. А, ладно! После четверга все ясно станет. У них в четверг заседание по лицензиям.
Я промолчал. Не мог же я сказать Теду, что на этом заседании именно мне поручено представить конфиденциальное заключение для Молочной комиссии о нем и его ферме. И все зависит от того, сумею ли я убедить их. Будет ли Тед получать лишние четыре пенса за галлон, зависит от меня! Мне стало страшно. Если ему откажут в лицензии, долго ли еще он сумеет продолжать свою борьбу за успешное ведение хозяйства на этом обдуваемом всеми ветрами склоне, где трава так скудна?
Я собрал свое имущество, и мы вышли из коровника. Вдыхая холодный чистый воздух, я смотрел, как тени облаков скользят по зеленым горбам холмов и по нескольким акрам, заключающим весь мир Теда – обнесенный стенками островок среди волн вереска, грозящих вот-вот захлестнуть и поглотить его. Эти акры необходимо было холить и лелеять, чтобы они не вернулись в дикое состояние, а стенки, покосившиеся и осевшие за века, постоянно теряли камни, – еще работа, которую должен был выполнять один человек. Мне вспомнилось, как Тед однажды сказал, что нет удовольствия больше, чем проснуться ночью, сообразить, что вставать еще рано, перевернуться на другой бок и уснуть.
Я включил мотор, и Тед помахал мне широкой мозолистой рукой. Трясясь по выбоинам вниз по склону, я оглянулся на худую, чуть сгорбленную фигуру возле дома, обсаженного искривленными ветром деревьями, и вновь остро осознал положение Теда. В сравнении с его жизнью моя была просто райской.
Костюм мистера Памфри
Когда я проснулся в четверг, в мозгу у меня теснились фразы, убедительно доказывающие, что Теду можно и нужно выдать лицензию, и в машине, отправившись по ранним вызовам, я бормотал вслух свою предстоящую речь. В местном отделе Министерства сельского хозяйства мне нужно было быть в одиннадцать, и в десять я вернулся домой переодеться.
Я направился к лестнице, чтобы подняться в спальню, но тут вошла Хелен.
– Ты не поверишь! – произнесла она благоговейно. – Мистер Бендлоу увидел меня в окно, когда я проходила мимо, и отдал мне костюм!
– Костюм мистера Памфри?
– Да. Он перешит, и ты можешь его надеть… – Хелен умолкла и посмотрела на меня широко открытыми глазами.
Я уставился на пакет.
– Ну, подобного еще не бывало. Мы уповали на чудо, и наши надежды сбылись.
– Вот именно, – ответила она. – И по-моему, это хорошее предзнаменование.
– То есть?
– Ты можешь надеть его на заседание Молочной комиссии. В таком костюме ты их убедишь в чем угодно.
Слова Хелен попали в цель. Как оратору мне далеко до Уинстона Черчилля, и любая моральная опора была очень кстати. В спальне я торопливо сбросил рабочую одежду и влез в перешитые брюки. Длина их теперь была идеальной, но тут же обнаружилось кое-что, чего я при первой примерке не заметил. Пояс оказался таким широким, что доставал мне чуть не до подмышек и обхватывал грудь. В те дни в моде были такие пояса, удобно стянутые на талии. Вот только талия мистера Памфри располагалась заметно выше моей. Очередное поражение! Я обернулся к Хелен, и у нее задергались губы. Потом она опустила глаза и затряслась от подавляемого смеха.
– Прекрати! – воскликнул я. – Да, брюки жутко смешны, я и без тебя знаю. Короче говоря, носить этот чертов костюм я не могу, и дело с концом. В нем я просто пара брюк, из которых торчат ступни и голова!
Я начал стаскивать чертовы штаны, но Хелен меня остановила:
– Погоди… погоди! Надень-ка пиджак.
– Зачем?
– Он застегивается наглухо. Надевай!
Я уныло напялил пиджак и снова повернулся к ней. Хелен ошеломленно оглядела меня.
– Чудесно! – прошептала она. – Просто не верится.
– Что – не верится?
– Погляди на себя.
Я повернулся к зеркалу. Оттуда на меня смотрел лорд Хэрриот Дарроубийский. Несуразный пояс был надежно укрыт от нескромных взоров, и костюм во всей славе великолепного материала и великолепного покроя сидел на мне как влитой.
– Господи! – прошептал я благоговейно. – Что значит одежда! Я выгляжу совсем другим человеком.
– Вот-вот! – подхватила Хелен. – Ты выглядишь как всеми уважаемый, влиятельный человек. Поезжай на заседание комиссии. Ты их всех сразишь наповал.
Умываясь и причесываясь, я тихо радовался, что все встало на свои места, хотя надежды на это, казалось, не было никакой. Последний раз восхищенно оглядев себя в зеркале, я исполнился бодрящей самоуверенности.
Я вышел на холодный пронизывающий ветер – и не почувствовал его. Ничто не могло проникнуть сквозь мою твидовую броню. Да, в этом костюме я мог спокойно отправиться на Северный полюс, ничего не надев сверху.
В машине мне стало жарковато, и я опустил все стекла, а приехав, с наслаждением вдохнул холодный воздух. Однако облегчение было недолгим. Едва двери министерского отдела закрылись за мной, как меня обдало жаром. В прошлый раз, когда я был тут, меня поразило, что люди способны работать в такой духоте, включив отопление на полную мощность. Теперь, проходя по коридору и поглядывая сквозь стеклянные перегородки на машинисток и министерских чиновников, я вновь поразился их теплоустойчивости. Тем более, что было гораздо жарче, чем тогда. Гораздо, гораздо жарче! Ведь я чуть ли не до подбородка был заключен в кокон из двух слоев плотной, как ковер, материи.
Виной всему, разумеется, был пояс брюк, сжимавший мою грудную клетку, точно рука великана. У меня возникло нелепое ощущение, что костюм сам несет меня к двойной двери конференц-зала в конце коридора. В зале было даже еще жарче, и меня охватила паника: мне почудилось, что я перестаю дышать. Но члены комиссии поздоровались со мной приветливо, как всегда, а председатель проводил меня к моему месту у длинного стола, и мне стало легче.
В Молочную комиссию входили человек двадцать: богатые фермеры, чиновники министерства, два крупнейших землевладельца в наших краях – лорд Дарбраф и сэр Генри Брукли, – а также врач и практикующий ветеринар. Практикующим ветеринаром был я. Приглашение работать в комиссии мне очень польстило, и я старался выполнять свои обязанности наилучшим образом, однако это утро выдалось особенным.
Председательствовал сэр Генри. Он открыл заседание, а я мысленно вознес молитву, чтобы оно продолжалось недолго. Ведь в моей твидовой броне я долго не выдержу. Но вопросы рассматривались нестерпимо медленно, и повестка казалась неисчерпаемой. Подробно обсуждались стерилизация, типы хозяйственных построек, болезни рогатого скота, какие-то юридические тонкости – одно за другим, одно за другим, а мне становилось все жарче и жарче. У меня часто спрашивали мое мнение, и я отвечал осипшим от духоты голосом, надеясь, что это останется незамеченным. Но, увы, мое важнейшее сообщение было припасено на закуску. А мне становилось все хуже, и час спустя я уже не сомневался, что вот-вот задохнусь, хлопнусь в обморок и меня унесут отсюда на носилках. Я едва переводил дух, пот ручьями стекал за воротник, и я еле справлялся с искушением расстегнуть пиджак и хоть чуть-чуть охладиться. Но мою руку удерживала мысль о хохоте, каким разразится почтенная комиссия при виде доходящих до подбородка брюк.