Общество сороки. Одна к печали - Наталья Болдырева 3 стр.

Эти слова заставляют меня задохнуться на мгновение. Произошедшее все еще кажется нереальным. За все те годы, что я учусь в этой школе, мы ни разу не сталкивались с трагедией такого масштаба. На сцене стоит мольберт, накрытый красным бархатным покрывалом. Я почти жду, что Лола выскочит из-под него, будто это все – одна большая шутка. Если бы она все еще оставалась с нами, все было бы совсем иначе! И на сегодняшнем собрании царствовали бы радость и веселье, а не мрачное уныние. Я стояла бы рядом с Лолой, выполняя ее поручения, тогда как она занималась бы обязанностями старосты среди девушек. Я никогда не возражала против того, чтобы взять ей утром кофе или помочь с курсовой, ведь это значило проводить время с ней, что мгновенно поднимало твой авторитет. Лола была так притягательна, так непринужденно красива, что практически все любили ее. Но не только внешняя красота делала ее привлекательной. Лола была теплой и очаровательной, и каждое слово, слетавшее с ее языка, имело вес. Ее смех заставлял улыбаться так, что болела челюсть. Находиться рядом с ней казалось так же радостно, как отдыхать на пляже, слушать шум волн, ощущать песок между пальцами ног и холодок от бутылки сидра в руках.

Без нее так пусто.

Я поворачиваюсь, моргая, и провожаю последних старшеклассников на их места. Со смерти Лолы минуло много недель – целое лето – и много закатов, знакомств, разрывов и тропических ливней Кента. Время все тикает.

Чувствую укол зависти при виде сокурсников, которые выглядят спокойными. Они улыбаются и приветствуют друг друга, как будто это обычный день возвращения в школу, как будто смерть Лолы не потрясла их так, как потрясла меня. Я поклялась, что начну новый учебный год, не позволяя этому событию влиять на меня слишком сильно. Но по тому, что я чувствую, вновь увидев лицо Лолы, ясно, что ничего не получится.

Я занимаю свое место в конце ряда, рядом с Тедди. Он – еще один префект Дома Гелиоса… и мой парень. В некотором роде. Он сжимает мой кулак, а я – поглаживаю его пальцы, но мы не встречаемся взглядами. Я могу сорваться, если сделаю это, а я не хочу сейчас расклеиваться.

По деревянной сцене стучат каблуки, и я на секунду закрываю глаза.

Миссис Эббот выходит на середину сцены и вертит в руках микрофон. Наблюдаю, как Араминта и новый староста среди мальчиков, Ксандер Тамура, встают рядом с миссис Эббот, словно ее телохранители. Один из учеников играет на пианино, стоящем на краю сцены, «Stuff We Did». Это песня из диснеевского мультфильма «Вверх», одного из любимых фильмов Лолы, и мелодия эта очень красивая и нежная. Я играю на пианино с тех пор, как подросла достаточно, чтобы сесть за клавиши, и теперь по выходным учу воспитанников школы.

– Разве вы с Кловер не играли когда-то эту песню вдвоем? – шепчет Тедди. – Этот парень играет гораздо хуже, чем вы двое.

– Да, играли. – Я улыбаюсь при упоминании Кловер. Она на два года младше меня – мой птенчик, – и к своей миссии ее наставника я отнеслась очень серьезно. Она наверняка где-то за кулисами, регулирует свет и прокидывает кабели в своей вызывающей футболке с какой-нибудь грубой надписью, надетой под пиджак. Не знаю, как ей это удается, но я откровенно восхищаюсь ее смелостью. Все знают Кловер. Если вдруг возникнет пикет по поводу количества воды, которое потребляет школа, или того факта, что в столовой недостаточно блюд для веганов, будьте уверены, Кловер возглавит его с каким-нибудь мудреным лозунгом, а иногда – в те редкие моменты, когда он не заперт в офисе миссис Эббот, – еще и с ее мегафоном.

Мы с Кловер очень разные. Она любит медитацию, пение в хоре и может днями ходить, не брея подмышки и ноги, просто чтобы доказать, что женщины не обязаны соответствовать ожиданиям социума. Она как горчица: ты либо любишь ее, либо ненавидишь – но ей на это плевать. Я восхищаюсь страстью, которую она вкладывает во все, что делает. В этом мы с ней родственные души, а следовательно – друзья.

Голос миссис Эббот возвращает меня к реальности.

– Добро пожаловать, студенты Иллюмен Холла. Вполне уместно будет начать наш год с того, чтобы уделить минуту и вспомнить об огромной потере для нашей маленькой общины: Долорес Рэдклифф, или, как многие из вас звали ее, Лола. – Миссис Эббот переступает с ноги на ногу. Голос у нее дрожит. – Я также хочу воспользоваться возможностью поблагодарить тех из вас, кто помог полиции своими рассказами о произошедшем и свидетельскими показаниями. Представляю, насколько трудным стало это лето для многих из вас.

То тут, то там по всему залу слышится тихое сопение, и по кругу щедро расходятся бумажные салфетки. Близкие подруги Лолы, Джейн и Элоиза, сидят справа от меня, громко всхлипывая и сморкаясь. Ее действительно все любили. Она обладала способностью заставлять людей чувствовать свою принадлежность к школе: даже при том, что члены ее семьи учились в Иллюмен Холле почти со времен его основания, она этим не кичилась.

Лола видела что-то во мне. Сложно объяснить наши отношения… Я не считалась одной из ее лучших подруг, но равнялась на нее, а она меня опекала. У меня всегда присутствовало чувство, будто я знаю ее… может, даже лучше, чем те, с кем она постоянно проводила время. Официальная причина смерти, названная полицией, – несчастный случай, поскольку Лола не оставила никаких записок семье. Но всех нас снова и снова предупреждают об опасности прогулок вблизи скал, особенно ночью. Говорят, чтобы мы не ходили туда специально, не приближались к краю – так что слово «самоубийство» само собой приходит на ум в итоге всех размышлений на эту тему. Думаю, невозможно угадать, что за демоны обуревают твоего ближнего.

Я так крепко стискиваю кулаки, что на ладони отпечатываются маленькие полумесяцы. Доктор Кинфелд не обрадуется… может, мне придется записаться к ней на еще один сеанс терапии, хотя я уже официально выписана.

– Но хотя мы скорбим и пытаемся научиться жить с чувством утраты и печали, мы должны также помнить, что Долорес Рэдклифф не хотела бы, чтобы мы вспоминали о ней только со слезами, потому что в нашей жизни она была источником света и красоты. Поэтому я с радостью сообщаю, что при поддержке родителей Лолы, мистера и миссис Рэдклифф, в этом году мы переименуем в ее честь бассейн.

Зал разражается громовыми аплодисментами, когда миссис Эббот указывает на мистера и миссис Рэдклифф, которые, как я теперь вижу, сидят в первом ряду. Миссис Рэдклифф по-прежнему одета в траурное черное платье с красным пятном шарфа на шее. Мистер Рэдклифф рядом с ней выглядит печальным. Сбоку от него – красивый старший брат Лолы, Патрик, которого я не видела с тех пор, как он много лет назад уехал в университет. Он был старостой, когда я только поступила в Иллюмен Холл. Рэдклиффы являлись знатью Иллюмен Холла. Даже их родители познакомились тут.

Лола станет единственной, кто никогда не окончит эту школу.

– У нас также есть прекрасный портрет Долорес, который я попрошу ее родителей продемонстрировать в конце сегодняшнего собрания. Его повесят у входа в Дом Гелиоса, где она провела столько счастливых лет. Если кому-то нужно будет поговорить со школьным психологом, прошу, договоритесь об этом через своего тьютора или подойдите прямо ко мне, – продолжает миссис Эббот. – Помощь доступна каждому, кто в ней нуждается, поэтому, пожалуйста, не страдайте безмолвно.

Теперь она переходит к стандартной части своей речи, которую мы слышим каждый год. Эти слова звучат успокаивающе. Они – привычная часть жизни в Иллюмен Холле. Они – словно страховочная сетка. Я прямо чувствую, как расслабляюсь, мускулы расплываются по стулу. Я и не осознавала, какое напряжение вызвали эти разговоры о смерти Лолы.

– Продолжая, я хотела бы поприветствовать наших новых студентов! Мне жаль, что ваш первый день начался так, но Иллюмен Холл приветствует вас с распростертыми объятиями, и мы рады, что вы теперь здесь.

Как раз в тот момент, как миссис Эббот собирается перейти к вопросу о том, почему Иллюмен Холл – лучшее место для учебы и роста, раздается громовой удар… и электричество отключается. Зал погружается во тьму. Слышатся аханье и вскрики, но голос миссис Эббот перекрывает шум.

– Все сохраняйте спокойствие!

Без микрофона она с таким же успехом могла бы попытаться успокоить стадо антилоп гну, готовящихся к паническому бегству. В зале нарастает напряжение, какое-то желание бежать, двигаться, и ветер бьет в лицо, как будто кто-то уже открыл дверь, чтобы спастись.

Вся эта сцена длится всего пару вдохов, затем раздается еще один хлопок, и свет снова включается.

– Извините, – раздается голос из глубины зала. Словно сурикаты, мы поворачиваем головы все одновременно и видим седого разнорабочего в темно-синем комбинезоне, вытирающего руки о грудь. – Полетел предохранитель. Теперь все в порядке.

– Успокойтесь, пожалуйста, – повторяет миссис Эббот, едва сдерживая раздражение. – Как вы все знаете, в школе ведутся работы, которые скоро закончатся, но пока могут случаться непредвиденные сложности.

Но шум в зале снова нарастает. Тедди сжимает мне плечо.

– Это ты мне дала? – Он поднимает неоново-оранжевый прямоугольник – листовку.

Я отрицательно качаю головой.

– Нет, конечно нет.

– О, и у тебя такая же, – замечает он.

Я опускаю взгляд на колени. Точно, там лежит флаер: прямоугольник розового цвета, которого не было еще несколько минут назад.

Нахмурившись, я поднимаю его и переворачиваю.

5. Одри

Черт. Значит, она – причина, по которой моя комната проклята.

Закрывая глаза, я вижу лишь черно-белое фото глядящей на нас девушки. Долорес Рэдклифф. Должно быть, она действительно много значила для школы – по всему залу плакали ученики.

А потом упали эти листовки. Они напугали меня до смерти. Но я ни за что не пойду на тот сайт. Я приехала сюда, чтобы скрыться от подобных драм.

– Ты в порядке? Выглядишь немного бледной.

Поднимаю взгляд, сердце несется вскачь. Я так долго сидела на своем стуле, что зал успел почти опустеть. Обнаруживаю, что оказалась наедине с двумя девушками, обе – в безукоризненной школьной форме. Я узнаю ту, что стоит ближе, – эта студентка была на сцене рядом с миссис Эббот.

– О да, прошу прощения, – отвечаю я.

– Мы, кажется, еще не знакомы? Я – Араминта Пирс, староста этого года. – Она широко улыбается мне, ее длинные светлые волосы, собранные в высокий конский хвост, слегка покачиваются.

– А я – Бонни, – говорит девушка пониже, стоящая прямо у нее за спиной. – Я в первом классе шестой ступени, как и ты.

– Ты Одри Вагнер, верно? – спрашивает Араминта, присаживаясь на пустой стул передо мной.

– О… – Моргаю несколько раз, ошеломленная. – Это я. Верно.

– О боже! У тебя такой милый акцент! Такое чувство, будто я на съемочной площадке «Нэшвилла» [5].

– Ну разве ты не прелесть, – говорю я, изо всех сил стараясь изобразить Долли Партон [6]. И слышу одобрительный визг Араминты.

– Прошу прощения, я не поприветствовала тебя, когда ты приехала. Я стараюсь приветствовать каждого новенького. Но, уверена, Айви рассказала тебе, как тут что устроено! Она так умна, правда?

– Хотя, может, не так чтобы любит делиться, – подмигивает Бонни.

Араминта смеется.

– Хорошее замечание! Как вы, поладили?

– Эм.

Чем дольше затягивается пауза, тем шире она улыбается.

– О, какая я глупая! Как староста я интересуюсь всеми. Тебе придется привыкнуть к тому, что меня тут очень много и я сую нос во все твои дела. – Она грозит мне пальцем и смеется.

– Ну, мне очень приятно познакомиться с вами, – говорю я.

– Как тебе школа пока что?

Глаза у нее такие большие, а лицо такое открытое, что мне сложно солгать.

– Отлично! – отвечаю я, хоть и сквозь слегка стиснутые зубы. Может, все дело в моем акценте, но Араминта ничего не замечает.

– В нее невозможно не влюбиться, – щебечет она, пока Бонни согласно кивает. – Но ты должна кое-что знать. – Староста заговорщически наклоняется ко мне. – В школе существует иерархия. Младшие, мы называем их недолетками, помогают ученикам шестой ступени. Бегают по школе, выполняют наши поручения и все такое.

Я морщу нос.

– Немного странно, нет?

– Полагаю, только если не привык к такому. Но потом ты поймешь, что в Иллюмен Холле многое делается именно так. Все равно недолетки в основном помогают префектам.

– Префектам? – переспрашиваю я.

Араминта театрально хлопает себя по лбу.

– Конечно! Американка, откуда тебе знать. Префекты – это как школьные надзиратели, – со смехом поясняет она. – Ты узна́ешь их по этим маленьким значкам. – Она достает ярко-желтый значок в форме щита с черной буквой «П», выгравированной посередине. – У меня, как видишь, значок немного другой. – Это ярко-красная звезда с золотой буквой «С». – Раньше там были буквы «СД» для старост-девочек и «СМ» для старост-мальчиков, это Ксандер. Но на десятом году обучения наша Кловер подала петицию, что необходимо сделать их более гендерно-нейтральными, так что теперь мы просто старосты. Хотя я все еще называю себя старостой-девочкой, потому что именно так себя и идентифицирую!

Я почти не слушаю, как Араминта трещит о том, что префекты должны «помогать ровной работе домов» и «контролировать занятия младших», что для меня звучит как тяжелая работа. По крайней мере, теперь я понимаю, что за значок видела у Айви. Перевожу взгляд на Бонни, которая смотрит на Араминту так, будто у той из задницы солнце светит. Я подавляю желание хихикнуть при этой мысли прежде, чем Араминта поймет, что я не слушаю. Уверена, она сказала бы, что префекты – это не повод для смеха.

– Так у тебя уже была полная экскурсия?

– Еще нет, – отвечаю я, резко переключая внимание.

– Хотела бы я провести ее сама, но Бонни столько знает о школе. И она учится с тобой, будет приятно видеть знакомое лицо в классе. Я вас пока оставлю! Мне все равно нужно разобраться со всем этим беспорядком. – Встав, Араминта подхватывает одну из этих листовок и тут же с отвращением бросает ее на пол.

Сама я намеренно ни к одной не прикасалась. Я вижу, что многие студенты скорбят о своей погибшей однокласснице, но не могу позволить втянуть себя в это. Уверена, что все это – печальная история и, судя по краткому взгляду на строки, отпечатанные на разбросанных повсюду бумажках, существует много вопросов по поводу смерти этой девушки. Но это не мое… ну, не мое дело.

– Готова? – спрашивает меня Бонни. Когда она улыбается, маленькие ямочки появляются на ее покрытых веснушками щеках. Она кажется довольно милой, и я напоминаю себе, что не стоит бояться заводить новых друзей. Я уверена, они вовсе не похожи на тех, что остались дома. И не все будут такими грубыми, как моя соседка по комнате.

– Полностью. Идем.

Бонни ведет меня из зала по длинным извилистым коридорам в кафетерий или, как она его называет, столовую. Произведения искусства висят практически на каждой стене, от картин с деревьями и странными викторианскими зданиями до бессмысленных абстрактных изображений. Дорога, по которой мы идем, теплая и светлая, но время от времени мимо мелькают входы в длинные коридоры, которые исчезают в тени. Когда я останавливаюсь, чтобы всмотреться в темноту, кажется, становится холоднее.

В этой школе перехватывает дыхание буквально от всего. Столовая светлая и современная, накрыта огромным куполообразным стеклянным потолком, словно теплица с растущим в центре деревом. Бонни поясняет, что есть и более официальный обеденный зал, но по большей части все устраиваются тут. У меня урчит в животе – я не ела с тех пор, как приехала сюда, и отказалась от предложения Айви показать, где тут можно перекусить.