Моя голова взорвалась от боли. Я отбросил меч, упал на колени, схватился за голову и застонал.
Я не видел, как Урук снова занес секиру. Но я услышал лязг, с которым она врезалась в череп, пробила его, раздробила, словно это действительно была древняя кость. В моей голове творилось сущее безумие – или это я сходил с ума. Должно быть, тварь, пытавшаяся овладеть мною, увидела, что произошло. С невнятным бормотанием я рухнул ничком, а болезненный, обжигающий глаза свет кружил, окутывая меня.
Я никогда не узнаю, как долго на меня давила воля Тарги. Но где-то еще оставалась частица Йонана, отступившая в укрытие. И теперь эта частица меня прежнего вышла из укрытия, наверное, от отчаяния. Я оцепенел и застыл, но все же был еще жив, и путы Тарги больше не сковывали меня. Я собрал остатки воли и попытался шевельнуть рукой, просто чтобы доказать, что мне это по силам. А потом кое-как встал, невзирая на боль во всем теле.
Меня окружал очень серый свет, и он внушал страх, хотя в нем осталась лишь тень той угрозы, что витала здесь раньше. Неподалеку лежал Урук, а за ним, там, где прежде валялось покинутое тело Тарги…
Неужели эти обломки крошащихся костей, этот прах действительно когда-то был человеком или хотя бы его подобием? От хрустального черепа, господствовавшего в этом зале и пытавшегося завладеть нами, не осталось даже осколка. Но я увидел еще кое-что – рукоять меча без клинка, такую же тускло-серую, как и свет вокруг.
Я подполз к Уруку. С его секирой ничего не случилось. Она осталась целехонька, и Урук так и сжимал ее в руке. Я нащупал у него на шее пульс. Он был жив. Я нашарил на поясе фляжку с водой, отстегнул, устроил Урука так, чтобы его голова опиралась на мое плечо, и тонкой струйкой принялся лить воду ему в рот. Наконец он сглотнул, закашлялся и открыл глаза.
На миг он уставился на меня так, словно впервые видел. Потом нерешительно спросил:
– Толар?
Я покачал головой. Отложив фляжку, я дотянулся до рукояти меча и показал ему.
– Я Йонан – ты сам меня призвал.
Губы Урука дрогнули в едва заметной улыбке.
– И ты вернулся и спас нас. Каким бы великим чародеем ни был Тарги, а контролировать еще не рожденного не смог. Так, значит, Ледяное Жало покинуло тебя, к добру или к худу?
Внутри у меня забурлил смех.
– Я думаю, к добру. Хватит с меня зловещего оружия и древних битв, хоть проигранных, хоть выигранных. Я намерен творить будущее.
Тут я вспомнил – мы всё еще в прошлом? Лишь прах Тарги позволил мне надеяться, что смена времен завершилась.
Урук, должно быть, заметил, как я взглянул на почти исчезнувшие останки, и понял мою мысль.
– Я думаю, мы в твоем времени, Йонан, ставший чем-то бо́льшим. По крайней мере, Тарги мертв. А сокрушение его Силы вполне могло выбросить нас обратно. Если это так, мы все еще можем пригодиться Эскору. Ну что, попробуем выяснить?
Рукоять Ледяного Жала была мертва. Я чувствовал, что он никогда больше не сыграет никакой роли в людских замыслах и интригах. Я положил ее на широкое основание постамента, на котором прежде возлежал череп. Тарги попытался меня использовать. И не сумел. Пускай никто, кроме меня, этого и не видел, но я этого не забуду. Я – не Толар, но некая его часть навсегда останется со мной, оттачивая мою сущность и делая ее лучше, как заботливый воин точит свое оружие. Я не могу этого отрицать, да и не хочу. Но я был Йонаном – и этого я тоже не хочу ни отрицать, ни забывать.
Возможно, время действительно вынесло нас обратно – так многое выносит на берег прилив. Если это правда, будут другие мечи и другие битвы, и будет новая жизнь, и я должен отыскать свое место в ней и познать себя глубже, чем способна понять бо́льшая часть людей.
– Время было, время есть, время будет, – сказал Урук. Нет, не сказал – слова возникли у меня в сознании. И меня захлестнула пьянящая радость. Моя давняя мечта исполнилась, и за это мне следовало поблагодарить Толара. Я встал и протянул руку Уруку, чтобы помочь ему подняться.
Время будет – эти слова пели в моей душе, пробуждая нетерпение. Ледяное Жало больше не держало меня, и меня ждал весь Эскор!
Часть III
Меч Тени
1
Ночь была тиха – ни шороха, ни звука, но мне казалось, что на грани слышимости и видимости что-то движется. Я крепко сжала ладони и стала дышать глубоко и медленно, призывая на помощь не только мужество, но и ту странную часть моего разума, которую я никогда не понимала, хотя всегда, даже в раннем детстве, осознавала ее присутствие. Мне казалось, что она могла бы изменить для меня весь мир, если я сумею использовать ее должным образом. Но научить меня было некому, и приходилось полагаться лишь на свое чутье, весьма несовершенное.
Я посмотрела на свои сжатые руки. Я видела их липкими от глины и… нет, я не собиралась об этом думать. Если слишком глубоко погрузиться в воспоминания, можно открыть дверь – наподобие самых страшных Ворот Древних – тому, что рыщет снаружи.
Но там таились те, кто сейчас подбирался ко мне. Они были готовы убрать защиту, которой страшилась Тень, чтобы окружить меня своей собственной защитой. Во мне таился изъян. И этот изъян, неведомо насколько сильный и опасный во время моего бодрствования, был частью моих снов и иногда делался настолько силен, что я резко просыпалась и лежала, вся дрожа и думая, что́ я могла натворить, пока мой разум спал.
В моем народе на многих женщинах лежит это проклятие. Большинство сказало бы, что это благословение – но только не я. В Эсткарпе тех, у кого есть Дар, выявляли в малолетстве и забирали для обучения, причем учили и всем мерам предосторожности, необходимым тому, кто имеет дело с Силой, пусть даже в самой малости.
Но я родилась во времена хаоса, мой народ бежал из Карстена через горы, ведь мы были последними потомками Древней расы и правитель Карстена объявил нас вне закона. И даже если бы нас оставили в покое, я могла так никогда и не освоить свой необъяснимый Дар, потому что в Карстене не было колдуний, способных отыскать и обучить себе подобных. Живущие среди нас Мудрые женщины не связывались с более мощными Силами – лишь с меньшими, ибо несли в себе лишь долю Дара.
Меня вырастила леди Крисвита после того, как моя мать и ее сестра умерли от болезни – как я теперь думаю, по своей воле, потому что мать не могла жить в мире, где ее супруг мертв. Говорили, что после родов она отвернулась лицом к стене и даже не взглянула на меня. Одно можно сказать точно: мой отец погиб, защищая ее во время бегства от банды орудующих на границе карстенских налетчиков.
Но леди Крисвита была великодушна и нашла для меня уголок в своем сердце. И в эти неспокойные времена она заботилась не только обо мне. Еще был Йонан, сын ее близкой подруги, наполовину сулькарец, наполовину потомок Древней расы. А ведь еще был ее собственный сын, Имхар, наследник Дома, леди Далхис и леди Миган – они обе были старше и еще в юности вышли замуж за вассалов лорда Хорвана. Но я была другой…
Сперва они думали, что я наделена лишь целительским Даром. Я могла посмотреть на человека или зверя и каким-то образом увидеть поразившую их болезнь. А с животными у меня было некое родство, и потому со временем я не смогла есть мясо и хорошо относиться к охотникам. Но этой своей тайной я ни с кем не делилась.
Когда колдуньи Эсткарпа совершили свой последний и величайший подвиг, передвинув силой своей объединенной воли сами горы и отгородившись от Карстена, казалось, что нас ждет новая, более мирная жизнь. Война шла, сколько я себя помню, и очень странной казалась наконец-то простиравшаяся перед нами мирная жизнь.
И я задумалась: а как теперь будут жить люди вроде Имхара? Ведь он был рожден для войны и не знал ничего другого – да и знать не хотел, я уверена. Я очень мало знала о нем, хотя он должен был стать моим супругом и тем самым надежнее объединить наш род. Но мне казалось, что это мало для него значит, и я беспокоилась.
Наши отношения с Йонаном были куда более дружескими, чем с Имхаром. Он был потомком двух рас, словно бы созданных для того, чтобы держать в руках оружие и мериться силой с врагами, однако же сам ни на один из них в этом не походил. Он не покладая рук учился владеть мечом, стрелял по мишеням из дротикометов и старался делать все, чего ожидают от мужчины его лет. Однако же со мной он говорил о другом – о древних легендах и странных историях. Возможно, он и сам мог бы стать песнетворцем, да вот только его неуклюжие пальцы справлялись с арфой куда хуже, чем с мечом. Впрямь можно было подумать, что смешение рас в нем каким-то образом исказило, умалило того человека, каким он должен был бы стать.
Что бы случилось с нами, останься мы в Эсткарпе? Время от времени я думала об этом. Может, я вышла бы замуж за Имхара и никогда не узнала о своих сокрытых способностях? Сделало бы это неведение меня счастливее? Иногда мое сердце говорило: «Да». Но что-то в глубине души противилось такому исходу.
Однако же, когда мы строили поместье рода, с востока к нам пришел некий юноша. И его рассказ о том, как в нас нуждаются, столь сильно зацепил наши умы, что мы, почти не подумав, пустились не просто навстречу неизвестности – навстречу войне, более мрачной и темной по сути своей, чем все известные нам прежде схватки.
Так мы пришли в эту Долину среди гор. И я почувствовала себя растением, внезапно обретшим солнце, воду и питательную почву. Ибо я встретила Владычицу Зеленой Долины, ту, которая звалась в наших древних сказаниях множеством имен, но в нынешнее время отзывалась на имя Дагоны. Она и ее народ не принадлежали к нашей расе, а может, и к нашему виду, но они были человекоподобны. И они поддерживали родственные и дружеские отношения с теми потомками Древней расы, которые не осквернили себя сделками с Тенью.
Мы с Дагоной при первой же нашей встрече мгновенно осознали, что идем одним путем. Она приняла меня в свою свиту, и я впервые узнала, как много мне нужно постичь и как мало я могла дать другим из-за отсутствия этих знаний. Я была словно томимый жаждой путник в пустыне, которому предложили фляжку с холодной водой. Но я знала, что мне, как и страдающему от жажды, нужно пить медленно, по глоточку. Потому что Дар, от которого требуют слишком много, мог обратиться против своего носителя.
Долина была осажденной крепостью – крепостью Силы в окружении Тени. В этом краю, Эскоре, во множестве бытовало древнее Зло, творение адептов, решивших, что для них законы Дара не писаны. Их прогнившие души наслаждались, извращая природу. И оно, это Зло – хотя, возможно, и изрядно ослабевшее со временем, – теперь пробуждалось и собиралось с силами, чтобы восстать снова.
Внутри Долины, как нам говорили, было безопасно. Ее охраняли столь сильные руны Света, что сюда не могло проникнуть ничто, несущее на себе нечистую метку Тени. И все же наши люди – вместе с теми, кто не был человеком, но оставался верен Свету, – патрулировали вершины гор и отгоняли нападавших, старавшихся взобраться на утесы и напасть на нас.
А потом однажды утром я проснулась, а руки мои были в глине, точно такой, какую я видела на берегу ручья. И мне было не по себе. Я чувствовала себя виноватой, как человек, открывший двери врагу. А еще я не могла сказать об этом ни леди Дагоне, ни моей приемной матери. Но мне было чем заняться. Йонан получил травму в горах – и мог бы умереть, если бы человек-Ящер Тсали не нашел его в той расщелине, куда он провалился и застрял.
Я радовалась, что должна лечить его лодыжку, и старалась найти себе побольше дел. Потому что хоть я и смыла ту глину со своих рук, мне казалось, что моя плоть по-прежнему запятнана, и это беспокойство продолжало жить в том уголке разума, куда я его заперла. Трижды я пыталась рассказать об этом и всякий раз обнаруживала, что не могу произнести ни слова. Тревога моя росла, и я воспользовалась умениями, которым меня обучила Дагона, но все еще не догадывалась, что Сила Тени преодолела нашу защиту.
Но той ночью мне не хотелось ложиться спать. Я даже хотела, чтобы за мной кто-нибудь присмотрел, но обнаружила, что не в силах попросить об этом.
Этот сон пришел ко мне так внезапно, будто я прошла сквозь какую-то дверь. И он был настолько ярким и достоверным, таким реальным, что в тот момент все, оставшееся позади, больше походило на сон или видение, чем место, куда я попала.
Это был зал, не похожий ни на какой другой зал в Эсткарпе – разве что в древнем Эсе могло найтись нечто подобное. Стены уходили так далеко, что терялись в полумраке. По обеим сторонам стояли высокие колонны, высеченные в форме чудовищ. Здешний зеленовато-желтый свет исходил не от солнца и не от какого-либо светильника, но сами колонны сочились им, и в этом свете все было прекрасно видно.
Там кто-то ждал… кто-то, с кем я должна была встретиться.
Я перепорхнула к отчетливо различимому проходу – я не шла, как обычно, скорее, меня словно несло по воздуху, невесомую, не имеющую сил сопротивляться. Проход завершался круглым пространством. И там в центре, на постаменте лежал череп, размером с настоящий. Казалось, что он вырезан из чистейшего хрусталя. Но ту часть, где должен был бы находиться мозг, заполнял бурлящий и пляшущий радужный свет, и каждый оттенок то тускнел, то разгорался ярче, то перетекал в другой.
И у этой колонны, положив руку на основание постамента, стояла женщина. Она чем-то походила на народ Дагоны, но она меняла цвет. Ее волосы то вспыхивали почти что алым, то темнели, делаясь каштановыми, а кожа в одно мгновение была цвета слоновой кости, а в следующее – уже золотистой от загара. Однако же я знала, что она не из Долины.
Эта женщина излучала Силу, и казалось, будто она направляет эту Силу прямиком на меня. И хотя ее цвета непрерывно изменялись, лицо оставалось застывшим. Полные губы были изогнуты в легкой загадочной улыбке, словно она размышляла о каком-то знании, которым ни с кем не собиралась делиться.
Ее тело было облачено лишь в клубы тумана, который тоже пребывал в непрестанном движении, открывая то грудь с темно-красными сосками, то гладкое бедро, то мягкий изгиб живота. В этом блуждании одежды было что-то чрезвычайно похотливое – и вызывало смутное беспокойство, возможно, у той части меня, что не отзывалась на ее чародейство.
– Крита! – Женщина подняла руку в пародии на дружеское приветствие. И я услышала ее голос не ушами – он прозвучал в моем сознании. – Добро пожаловать, сестричка.
Что-то во мне отпрянуло с отвращением, когда она так небрежно заявила о нашем родстве. Я ей не родня! Нет! И возможно, эта моя вспышка отвращения поколебала то заклинание, что она наложила на меня, потому что женщина перестала улыбаться, и глаза ее вспыхнули гневом.
– Ты будешь той и тем, чем я велю! – Она словно натянула поводок. – И сделаешь, что я скажу! Ко мне!
Сопротивляться этому принуждению было не проще, чем человеку, скованному по рукам и ногам, разорвать цепи. Я подошла к ней.
– Смотри!
Взмахом руки она указала на череп, пылающий изнутри. Его пламя сделалось еще более ярким, резким, живым!
Хоть я и не хотела того, мои руки поднялись и прикоснулись к вискам черепа. В меня хлынула иная воля, властная и могущественная. Она подавила последние остатки моей личности. Мне дали приказ. Я знала, что́ надлежит сделать.
– Ну что, Тарги! – расхохоталась женщина. – Мы сделали неплохой выбор, верно? – Она разговаривала с черепом, словно с живым существом. – А теперь, – она презрительно взглянула на меня, – иди и выполни приказ.
Из-за колонн показались юркие фигурки. Фасы. Подземные жители, такие же, какие однажды уже пытались пробраться к нам. Их вожак схватил меня за руку, и я не смогла вырваться. Он потащил меня вправо.