Многие важнейшие данные о противнике не обобщаются и не доходят до заинтересованных частей. Ценная аэрофотосъемка полностью не используется, т. к. ни командиры, ни штабы частей не умеют читать фотоснимки и дешифровывать на них военные объекты.
Неорганизованность, отсутствие централизации и единого руководства разведкой привело в ряде случаев к необоснованным расчетам и необеспеченным и малоэффективным боевым действиям частей авиации.
8. Командование флота, ВВС, командиры соединений показали неумение правильно оценивать обстановку, выбрать главнейшие объекты и поставить задачи частям авиации»[43].
Подобные «крупнейшие недочеты» были характерны и для организации и ведения воздушной разведки ВВС армий, принимавших участие в боевых действиях в ходе «зимней войны» 1939–1940 гг.
Так, в ВВС 9-й армии из трех разведывательных подразделений (33-я ВРАЭ, 34 я ДРАЭ, отдельная разведэскадрилья при штабе ВВС 9-й армии) свои прямые обязанности выполняло, по сути, только последнее, созданное по причине полной «профнепригодности» летного состава 33-й ВРАЭ. Что касается 34- й ДРАЭ, прибывшей 29 февраля 1940 г. на усиление ВВС 9-й армии из Гостомеля (КОВО), то она разведкой и вовсе не занималась.
«В итоге финны могли сосредотачивать свои части, проводить их перегруппировку, почти не опасаясь, что будут обнаружены с воздуха. Командование попыталось поручить разведывательные функции экипажам бомбардировщиков-ночников, но те из-за отсутствия требуемых навыков приносили мало пользы. Тогда за помощью обратились к истребительным авиачастям – и получили нужную отдачу. Истребители совершали бреющий полет без значительного риска быть сбитыми ружейно-пулеметным огнем и чаще, чем экипажи бомбардировщиков и разведчиков-бипланов, выявляли группы финских войск в лесах, места посадки самолетов противника, следы, оставляемые лыжниками-разведчиками. Атакованный противником, истребитель разведчик мог вступить в воздушный бой, чего специализированные разведчики позволить себе не могли.
Вылеты на разведку в истребительных полках проводились, как правило, под утро, так как было замечено, что днем все передвижения в финском тылу прекращались. Разведка часто сочеталась со штурмовкой обнаруженных целей. При разведке населенных пунктов, где предполагалось размещение финских войск, летчики высматривали дом, который мог бы быть использован под казарму, и проводили по нему бомбометание, либо обстреливали из пулеметов. Атака носила скорее психологический характер – чтобы вызвать “оживление” противника, заставить людей выбежать из здания. По числу выбежавших приблизительно подсчитывалась численность расквартированного финского подразделения.
При действиях в тайге большой проблемой оставалось правильное опознавание. В отчете ВВС армии зафиксировано: “с воздуха отличить группу своих войск от финских” оказывалось невозможно. Войсковые командиры, на свою беду, вопросами обозначения подразделений пренебрегали, сигнальные полотнища не выкладывались. “Очень часто летный состав, вылетая на боевое задание по взаимодействию с войсками, не мог толком добиться, где же точно проходит линия фронта”. Но даже когда противник обнаруживался, нанести по нему эффективный удар было не так-то просто»[44].
К пленуму ЦК ВКП(б), состоявшемуся 28 марта 1940 года, то есть две недели спустя после окончания войны, К.Е. Ворошилов подготовил доклад о боевых действиях против Финляндии. Признание, сделанное К.Е. Ворошиловым, в начале своего доклада вызывает недоумение, как можно развязывать военные действия, совершенно не подготовив армию к ним? «Война с Финляндией продолжалась 104½ дня и носила чрезвычайно ожесточенный характер. Должен сказать, – счел возможным отметить К.Е. Ворошилов, – что ни я – Нарком Обороны, ни Генштаб, ни командование Ленинградского Военного Округа вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной. Объясняется это прежде всего тем, что Военвед не имел хорошо организованной разведки, а следовательно, и необходимых данных о противнике; те скудные ведения, которыми мы располагали, о Финляндии, ее вооружениях и укрепленных районах, не были достаточно изучены и обработаны и не могли быть использованы для дела (выделено мной. – М.А.)»[45].
Данный вывод был повторен в докладе еще раз: «Плохо поставленное дело военной разведки вообще отрицательно отразилось на нашей подготовке к войне с Финляндией. Наркомат Обороны, и Генеральный Штаб в частности, к моменту начала войны с Финляндией не располагал сколько-нибудь точными данными о силах и средствах противника, качестве войск и их вооружении, особенно плохо был осведомлен о действительном состоянии Укрепленного Района на Карельском перешейке, а также об укреплениях, построенных финнами в районе озера Янисярви – Ладожское озеро.
…
Предполагалось, что война с финнами будет скоротечна и во всяком случае не представит больших трудностей для нашей армии. В следствие этого мы оказались недостаточно подготовленными для решения самостоятельно стратегической задачи на финском секторе … Уже через 10–15 дней наши войска на Карельском перешейке, упершись в Укрепленный Район, вынуждены были остановиться и перейти к обороне»[46].
В докладе нарком обороны счел возможным один раз косвенно упомянуть об организации воздушной разведки во время первого этапа боевых действий: «В процессе событий недочеты нашей разведки восполнялись данными, которые мы получали от штабов действующей армии и отчасти от нашей авиации. Это давало возможность Ставке Главного Военного Совета ориентироваться в обстановке и своевременно реагировать на события»[47].
Роль авиации наркомом обороны была сведена исключительно к бомбардировке. Характеризуя второй период войны, К.Е. Ворошилов отмечал: «В плане прорыва «линии Маннергейма», главное место отводилось артиллерии и авиации. Было решено наряду с подготовкой войск к прорыву начать систематическую, изо дня в день, артиллерийскую и авиационную бомбардировку переднего края укрепленной линии. Это дало самые положительные результаты»[48].
Самолеты СБ использовали для сбрасывания специальных бетонобойных бомб типа БЕТАБ-250, которые разрушали бетонированные укрепления противника. Всего за период боевых действий бомбардировочная авиация (с учетом самолетов всех типов) произвела 44041 боевой вылет (или 52,4 %), на противника было сброшено 23146 тонн бомб. Потери полков, вооруженных СБ, составили: 113 самолетов, сбитых противником; 27 самолетов пропало без вести и 41 самолет был поврежден и требовал заводского ремонта. Небоевые потери были также значительны – 72 самолета СБ. Общие потери составили 253 самолетов СБ[49]. Слабая огневая подготовка воздушных стрелков и недостатки оборонительного вооружения стали причиной неоправданных потерь бомбардировщиков. К тому же СБ летали с неубираемыми лыжами и их скорость снижалась до 300 км/час, а уйти от истребителей на такой скорости было невозможно.
За «скобками» доклада К.Е. Ворошилова, равно как и в последующем докладов командующих ВВС армий, остался тот факт, что для получения точных данных о системе обороны финнов «было выполнено площадное воздушное фотографирование обороны». Фотографирование выполнялось самолётами, оснащенными спаренными аэрофотоаппаратами. Впервые в боевых условиях было применено ночное воздушное фотографирование[50].
«Зимняя война» сорвала приобретение «в Америке ночного аэрофотоаппарата и осветительных фотобомб» – Рузвельт ввел «моральное эмбарго» на советские сделки с американскими компаниями в сфере аэронавтики[51].
Для дешифрирования материалов съемки был создан фотограмметрический центр, к работе в котором привлекли лучших специалистов аэрофотослужбы, военных топографов, артиллеристов, специалистов инженерных войск. Дешифрованием снимков «линии Маннергейма» руководил полковник, а затем генерал Г.Д. Баньковский[52], имевший хорошую профессиональную подготовку и организаторские способности (в 20-е годы он окончил Высшую аэрофотограмметрическую школу; в 30-е выполнил серьезные исследования в области аэрофоторазведки). В результате было определено точное месторасположение всех важнейших элементов обороны (долговременные огневые точки, сектора их обстрела, искусственные препятствия и другие объекты). Спланированная на основе этих данных наступательная операция завершилась прорывом обороны. Таким образом, для того, чтобы вспомнить роль аэрофоторазведки на войне, потребовался жестокий урок, оплаченный жизнями красноармейцев и командиров[53].
28 мая 1940 г. наркомом обороны СССР был издан приказ № 0105, в соответствии с которым в штабе ВВС организовывался отдел аэрофотослужбы. Во всех приграничных округах вводились отделения, а в авиационных бригадах и полках – начальники аэрофотослужбы[54].
12 августа 1940 года директивой начальника Генерального штаба Красной Армии Б.М. Шапошникова создается Военное аэрофотограмметрическое училище в областном центре БССР – городе Гомеле. Начальником училища назначается полковник Г. П. Никольский. Училище готовило младших авиационных специалистов – механиков и техников по фотооборудованию, фотолаборантов и фотограмметристов-дешифровщиков[55].
Училище создается на «голом» месте. Кадры, учебно-методический материал, многолетний опыт подготовки специалистов соответствовавшего профиля были утрачены после очередной трансформации «Высшей аэрофотограмметрической школы Красного воздушного флота» в 1938 г.
Приказом НКО № 049 от 05.02.41 г. «О переименовании военных авиационных школ и училищ ВВС и переводе их на новые штаты» Военное аэрофотограмметрическое училище переименуется в Гомельскую военную авиационную аэрофотограмметрическую школу, которая была отнесена к «Военным авиационным школам третьего типа». Это была единственная школа среди учебных заведений ВВС, которая готовила фотолаборантов и фотограмметристов-дешифровщиков. и формирование которой, судя по всему, затянулось ни на один месяц. Не однозначно, что первый выпуск состоялся перед началом войны.
Специалистов по фотооборудованию готовили в школах младших авиационных специалистов сроком обучения 6 месяцев. Так, приказом НКО № 0362 от 22 декабря 1940 г. «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом в ВВС Красной Армии» устанавливался следующий порядок присвоения военных званий после окончания военно-авиационных училищ и школ: «д) курсантов, окончивших школы младших авиаспециалистов (авиамотористы, мастера по вооружению, по приборам, электро- и радиомеханики и фотоспециалисты [здесь и далее выделено мной. – М.А.]), после окончания ими шестимесячного срока обучения выпускать младшими авиаспециалистами с присвоением им военного звания “младший сержант технической службы”».
Необходимы были инженеры, способные самостоятельно в полевых условиях оборудовать самолеты фотоустановками, организовывать эксплуатацию фотоаппаратуры, осуществлять обучение летного и технического состава, разрабатывать новые способы фоторазведки и контроля боевых действий авиации. С началом войны времени на полномасштабную подготовку таких инженеров уже не было. Поэтому, учитывая, что теоретические, технические и методические стороны аэрофотосъемки, выполняемой в интересах различных отраслей народного хозяйства и с целью разведки, весьма близки, было принято решение в сжатые сроки подготовить в Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского[56] инженеров по фотооборудованию самолетов из числа студентов старших курсов Московского института инженеров геодезии, аэросъемки и картографии (МИИГАиК).
На основании уроков войны был сделан ряд выводов о развитии разных типов самолетов. В итоговом докладе в Главный военный совет РККА от 19 марта 1940 года о результатах боевых действий ВВС Я.В. Смушкевич отмечал, что «воздушная разведка остается одним из слабых мест нашей авиации»[57]. «Нам необходим также специальный тип самолета-разведчика, – писал Я.В. Смушкевич, – обладающего современными качествами, в первую очередь – скоростью. Использование устаревшей материальной части, которой вооружена наша разведывательная авиация в войне со сколько-нибудь серьезным противником будет невозможно…
Опыт войны еще раз показал, что скорость полета является важнейшим качеством, необходимым для всех типов самолетов. Отсюда мы должны неотложно форсировать строительство скоростной материальной части. В этом отношении мы отстаем от основных капиталистических стран, где в связи с войной лучшие типы скоростных самолетов выпускаются промышленностью в крупных сериях»[58].
Смушкевич также указывал на упущения в подготовке лётчиков: «Война с белофиннами снова подтвердила слабую подготовленность массы летного состава к полетам в плохую погоду, их неумение пользоваться средствами радионавигации». Кроме того, в докладе начальника ВВС Красной Армии были затронуты и другие проблемы: недостаточный ресурс работы моторов, уступающий в несколько раз зарубежным; недостаточное их производство, не восполнившее убыли за период войны; тяжелое положение с горючим, которого могло не хватить в случае продолжения войны и более благоприятных погодных условий[59].
В целом Смушкевич довольно объективно оценил сложившуюся ситуацию и поставил вопрос о необходимости принятия срочных мер для создания по-настоящему боеспособных ВВС.
Именно во время советско-финляндской войны военно-воздушные силы РККА впервые были разделены на ВВС армий и фронта, с выделением им доли 49 % и 36 % от общей численности соответственно (еще 15 % приходилось на ПВО Ленинграда)[60]. В этой связи Я.В. Смушкевич писал: «С полной несомненностью доказана необходимость подразделения военно-воздушных сил на армейскую авиацию, специально предназначенную для взаимодействия с наземными войсками, и оперативную, действующую в интересах операции и войны»[61].
Точка зрения начальника ВВС, что «воздушная разведка остается одним из слабых мест нашей авиации», нашла поддержку в докладе командующего 9-й армии комкора В.И. Чуйкова на совещания в ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии (14–17 апреля 1940 года).
Из стенограммы совещания в ЦК ВКП(б):
«Заседание третье
15 апреля 1940 г. вечернее
…
ЧУЙКОВ (комкор, командующий 9-й армией). Докладываю о действиях 9-й армии, которая имела фронт 450 км, имея в своем составе в первый период три стрелковые дивизии, вернее, две стрелковые дивизии и одну горнострелковую.
Мы не знали и разведка ничего не говорила о противнике (здесь и далее выделено мной. – М.А.). Считали, что 163-я дивизия дерется с отдельными пятью-шестью батальонами, а по существу тут была сосредоточена и вся 9-я пехотная дивизия, о которой мы узнали после 7 января. Прибытие новых частей на участок армии нами не обнаружено. Это, прежде всего, упирается в организацию нашей разведки. Мы говорим, что агентурной разведки совершенно не было за все время войны, сколько бы агентов ни посылалось, они не возвращались. Нужно сказать, что у нас разведывательных самолетов и разведывательных экипажей в авиации нет. Мы разведку вели истребителями, но истребитель остается истребителем, он заметил себе цель и будет пикировать до тех пор, пока не убедится, что она уничтожена, а основную задачу разведки истребители не выполняли. В январе мы начали создавать разведывательный отряд из самолетов СБ, но опять из этого ничего хорошего не получилось. Правда, самолеты СБ работали значительно лучше, но задачи по разведке, которые стояли перед армией, ими выполнены не были. Сосредоточение перед фронтом армии новых частей противника для нас было совершенно неожиданным.