– Дай Бог, не последнюю! – сказал громко – и удивился своему голосу. Оказывается, он уже стал забывать его: не разговаривал даже с собакой. Молчал, почитай что, с начала сентября. И были они с покойным Шариком что-то вроде Герасима и Муму – старый сюжет в современной обработке. У него должен был возникнуть протест по поводу собственной глупости, которая привела к убийству, но Виктор с некоторым удивлением почувствовал, что судьба Шарика трогает его много меньше, чем могла бы. Во всяком случае, старой студенческой фразы «так получилось!» хватило, чтобы не заниматься самоедством и вообще постараться забыть эту историю.
Спирт обжег язык и горло, но Виктор, сморщившись, задержал дыхание и почувствовал, как волна тепла побежала по пищеводу в желудок. Хмель накрыл его быстро, но оказалось, что на холоде тот так же скоро выветривается, и никакой потери сознания, которое случалось прежде от водки, не наблюдалось.
Холода, пришедшие в январе, пережил со спокойствием буревестника, который ищет бури. Валил деревья, пилил их, колол на дрова для печи, и каждый день утром отправлялся по одному и тому же маршруту – по цепочке поставленных капканов.
Февраль выдался удачным. Миграция зверьков на юг началась с новой силой, и количество шкурок в углу землянки постепенно росла. Тогда же Виктор впервые встретился со своими соседями – обросшими за зимние месяцы мужиками. Позже, пощупав собственные щеки, тоже обнаружил огромную щетину. Мужики были профессионалами и однажды подстрелили лося. Патронов у них оставалось маловато, поэтому Виктор с удовольствием выменял часть своих на замороженные куски мяса. Запоздало пожалел, что не встретился с соседями на месяц раньше: возможно, Шарик остался бы жив.
Как бы там ни было, история с собакой дала ему хороший урок. «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Это, кажется, из «Маленького принца». Если вдуматься, правило с легкостью применялось к отношениям между людьми. Прежде он почему-то так не считал, и сказка де Сент-Экзюпери казалась ему глупой и нудной. В результате к двадцати шести годам потерял любимую женщину и погубил дворнягу, доверившую ему свою жизнь. Может быть, здесь имеется какая-то связь, и одно из явлений – причина, а другое – следствие?
Развивать эту мысль Виктор не стал: слишком все запутанно и противоречиво. Его обиженная мужская сущность тянула одеяло на себя, а чувство к Гале, понемногу обнажавшееся и сбрасывающее с себя шелуху будней, отчаянно сопротивлялось. Время расставлять все точки над «i» еще не пришло.
Странно, но за восемь месяцев, проведенных в тайге, он ни разу не ощутил потребность в женщине. Это было тем более невероятно, что в городе почти все время думал о жене, об упругости ее ягодиц, мягкой коже грудей и шелковистых волосах. Может быть, условия на грани выживания отнимали у него все силы?
Пришла весна, прилетел вертолет, и Виктор со своими трофеями вернулся в поселок. Оказалось, поработал он немногим хуже, чем бывалые охотники – во всяком случае, насмешек над собой уже не слышал.
В лето по совету старика с иркутского рынка поехал в район Бодайбо. Устроился на золотодобывающее предприятие и честно отработал там, не высовываясь и не имея дела с криминалом. Поначалу это удавалось с трудом: все-таки народ приезжал разный, большинство – просто работяги-шабашники. Они и думать не хотели, и сдать золотишко налево были горазды. Видел Виктор, как несовершенен процесс переработки, вначале подмывало ему выложить пару-тройку идей руководству, а потом прикинул хорошенько – и промолчал. Не было у него никакой радости от труда, здесь просто время проводил – месяц за месяцем – тоже стараясь ни о чем не думать.
Подговаривали его знающие люди, как можно золото припрятать, а потом, улучив момент, сдать перекупщикам-нелегалам. Только и с этим Виктор связываться не стал. В больших деньгах у него потребности не было. Того, что имел, хватало за глаза, даже счет в банке отрыл.
Жил он в поселковом бараке – деревянном одноэтажном здании с большой печью на входе и буржуйками в каждой комнате – и друзей не заводил. Почти не выпивал, но уж если случалось – только самогон, продаваемый местными бабками, или разбавленный водой спирт. Иногда вечерами вспоминался ему Андрей Руднев, но даже другу писать не хотелось. За год всего одно письмо отправил на родину – да и то сестре Елене. О себе рассказал скупо, просил не ругать, что чаще не проявляется. Приехать не обещал, спрашивал только, как здоровье матери. И ни одного слова о жене.
Впрочем, какая она ему теперь жена? Разве что по закону. Не разводились – значит, вроде как родня.
Но и эта иллюзия долго не продержалась. Через месяц пришли к нему документы на развод, которые он должен был подписать и заверить у нотариуса. Рассекретили его, стало быть.
С этого момента их с Галей не связывала даже эта тонкая ниточка.
К осени общение по производственным вопросам начало Виктора напрягать. Вторую зиму он опять прожил в тайге абсолютно один. Иногда пытался вспомнить, как вертелся по делам фирмы, обзванивая за день по два десятка людей, встречаясь с ними и широко улыбаясь на американский манер… Бизнес требовал соблюдения определенной формы подачи предложений! И на все это хватало энергии. Та хлестала из него лавиной, пробивая неурядицы и разрушая возникающие проблемы. Откуда только бралась. Может быть, подпитывалась любовью?
Теперь у него был определенный опыт, и Виктор больше не боялся одиночества. Он понемногу становился другим человеком – размеренным, неразговорчивым. От тяжелой работы у него развилась мускулатура, и он, хотя и отдаленно, чем-то походил на местных кряжистым мужиков – угрюмых и настороженных. Тайга не предрасполагает к легкости характеров, поэтому приходилось учиться жить не только с самим собой.
Когда после работы на предприятии он позволял себе расслабиться, лучшим отдыхом для него стало чтение. Записавшись в местную библиотеку – почти разоренную и ютившуюся в неотапливаемом здании – Виктор брал сразу по пять-шесть книг. Предпочитал классику – Моэма, Стендаля, Диккенса; нравились ему некоторые романы Харуки Мураками. Сразу невзлюбил фэнтези и фантастику, немного переносил только научную… А один раз случайно нашел Библию и проглотил за пару вечеров. Признаться, мало что понял, но почувствовал, что в ней кроются ответы на многие вопросы. Его мальчишеская уверенность в знании жизни разрушилась до основания, но на освободившемся месте пока не был заложен даже фундамент будущей постройки.
Впервые фотографию Галины извлек из глубины своего чемодана только через пять лет. Теперь он жил в тайге и летом – работал по договору с одной из старательских артелей. Что называется, свободным художником. С точки зрения закона это было не совсем правомерно, но в любом законе при желании можно было найти удобные местному руководству лазейки. Множество людей потянулись в лес, спасаясь от повальной безработицы.
Тайга понемногу открывала ему свои тайны, он начинал чувствовать ее, иногда даже казалось – сливаться в единое целое. И не боялся, просыпаясь утром в продымленной палатке под стук дождя по брезентовой крыше или далекий волчий вой. Научился стрелять из ружья, тяжелым топором орудовал, как домохозяйка – кухонным ножиком. А лотком для промывки грунта и вовсе играл, будто пушинкой: то ли окреп физически, то ли просто приноровился со временем.
Однажды после такой летней «вахты», сдав золото и получив деньги, вернулся к себе в комнату с бутылкой импортного виски. Откуда она взялась в торговой лавке – одному Богу известно, но стоила недешево и вкусом напомнила Виктору плохо очищенный самогон. Впрочем, он особо не расстроился: здесь, в тайге, у человека появляется привычка пить все, что горит, и главное – не переживать о пропитом.
Когда в голове зашумело, вдруг вспомнил, как однажды они с Андреем Рудневым тоже заказывали в ресторане виски, но пили его со льдом. Тогда оно казалось приятнее, чем сейчас. Может быть, молодость добавляет напитку свой привкус?
Виктор усмехнулся. В последнее время его явно потянуло на философию. Это признак старения, похоже. В тот день с Рудневым они праздновали подписание удачного договора, и к ним подсели две девицы. Намерения читались на их лицах очень явно, но Виктор и помыслить не мог о таком приключении. У него была Галя. Руднев со вздохом дал девочкам отбой и пошутил по этому поводу: «Ты от меня всех баб скоро отгонишь!»
Тут Виктор и вспомнил о фотографии. Он поставил ее прямо на стол, прислонив к бутылке, и принялся рассматривать, иногда приближая к глазам, иногда отодвигаясь вместе со стулом. Галина в белом платье, перчатках до локтей и замысловатой фате стояла, облокотившись на его руку. Она выглядела изумительно – даже сейчас, по прошествии стольких лет, Виктор ощутил какой-то магнетизм. Бледная кожа очень гармонировала со свадебным платьем. Наверно, это был ее самый красивый наряд, хотя за те три года, что они прожили вместе, он купил их ей целый шифоньер тряпья.
И тут у него мелькнула мысль, что было бы интересно узнать, чем она занимается сейчас. Ей уже двадцать шесть – самый возраст заводить детей… Странно, что они никогда не заговаривали о ребенке. Может, думали, что еще не пришло время: Гале нужно было закончить учебу, ему – окрепнуть финансово. Если бы родился сын или дочь, оставалось бы у нее время встречаться с другим мужчиной?
Впрочем, теперь это уже не имело значения. Она, наверно, изменилась, особенно, после родов. Но дополнительная «мягкость» все равно должна идти ей, потому что иначе просто быть не могло.
Сам того не желая, Виктор сделал себе вечер воспоминаний. Он допил бутылку почти до конца, но голова оставалась ясной. И только после последней капли спиртного подумал, что все эти годы не знал женщин. В поселке их всегда хватало, потому что здесь водились золото и деньги. Но как-то так получилось, что проститутки не приставали к Виктору. А сейчас у него появилось настроение…
Она была смазлива, но сильно потрепана. Такие морщины на лице не выведешь клерасилом. Лет двадцать пять, не больше, а за плечами годы тяжелой и однообразной работы. За то время, пока девушка провела в его комнате, Виктор не раз ловил себя на мысли, что представляет на ее месте Галю. Это удавалось с большим трудом – слишком большая была разница.
– Ты всегда один, – сказала она после того, как он прилег рядом, считая удары своего сердца. Отвык совсем, что ли, от таких нагрузок? – В поселке говорят, что никого не любишь. Это правда?
– Нет, – ответил он.
– Почему тогда не заведешь себе женщину?
Он подумал, что вопрос очень непростой – самому бы с ним определиться по-честному…
– Наверно, потому что женщина не дворняга, чтобы ее заводить.
Она помолчала немного, потом кивнула:
– А хочешь, я к тебе приду жить. Ты мне нравишься. Не бойся, мне много не надо. Уйдешь в тайгу, а я тебя ждать буду, никого к себе не подпущу. Хочешь?
Херувим, слушая этот разговор, наверно, уснул от скуки. А может, свалился с крыши, держась за живот. Виктор взял девушку за руку и спросил:
– Тебя как зовут?
– Лера.
– Откуда родом?
– Из Шиверы.
– Там учиться негде?
Она пожала плечами.
– А зачем?
– Пропадешь ты здесь.
– Другие не пропадают, почему я пропаду? – В ее глазах вдруг зажегся упрямый огонек.
– Другие тоже пропадут – кто-то раньше, кто-то позже.
– А ты сам?
– И я тоже. Все.
Девушка подняла голову над подушкой и осмотрела комнату. Заметила на краешке стола стопку книг, единственную пустую бутылку, стоящую на подоконнике, и произнесла:
– Странный ты… Не такой, как другие.
На этом, собственно, разговор и закончился. Виктор пользовал девчонку всю ночь, так что она иногда даже испариной покрывалась. Наверно, это было для нее в диковину, но наутро он положил на стол рядом с ней десяток купюр по тысяче рублей. Она торопливо спрятала деньги в бюстгалтер, потом оделась и напоследок сказала:
– Все-таки зови меня, когда скучать будешь. Ненасытный ты, но мать говорила, такие далеко пойти могут, если голова на плечах имеется.
– Думаешь, еще не потерялась? – усмехнулся Виктор.
– Если и потерялась, то не из-за меня. Женщину тебе надо хорошую, чтобы мозги вправить.
Она оказалась не такой пустышкой, как Виктору подумалось вначале. Возвращаясь из своих таежных походов, он иногда встречался с нею еще, но воспоминания о прошлой жизни почти не тускнели со временем – возможно, потому, что теперь это было его единственной ценностью. Привкус таких встреч напоминал сладость горелого сахара – с горчинкой в конце.
Удивительно, но с годами боль утихла. Она уже не жгла его, как газовой горелке по живому, а вначале теплилась в грудине, при каждом удобном случае раскаляясь – так что впору яичницу жарить. А потом вовсе угомонилась – или нырнув так глубоко, что и не достать, или понемногу растворившись в мелькании дней и насущных забот.
А на смену ей пришла мечта хоть на секунду взглянуть на Галю, перекинуться с нею одним словом. Не для того, чтобы просить невозможного – для покоя в душе. Он так любил ее даже сейчас, что давно простил разрушение семьи (язык не поворачивался сказать – предательство), и единственным его желанием стало, чтобы у нее все было хорошо.
Встречая свой восьмой сибирский новый год в поселке – как всегда, в одиночестве, за пустым столом, – он поднял за это тост.
В тот же вечер к нему пришла Лера и, ни слова не говоря, стала выкладывать на стол какие-то тарелки с салатами и пакеты с шикарно пахнущими беляшами. Она нарядилась к празднику, нацепив бесформенные и скорее всего самодельные украшения из золота, узнав цену которым, светские красавицы из центральной зоны России могли бы испустить дух от зависти. Даже сапожки на ней были с каблуками! Ее ладная фигурка неторопливо сновала вокруг стола, а Виктор неожиданно для себя ощутил что-то вроде благодарности.
– Слушай, – сказала она, закончив накрывать на стол. – Мне тебя жалко. Пропадешь ведь раньше всех.
Он улыбнулся: память в девчонки была цепкой. Ей бы выучиться да профессию нормальную получить.
Это вечер вышел самым насыщенным за последние годы. Они выпивали какую-то бурду, на всякий случай хранившуюся у Виктора в кладовке, и неплохо провели время до рассвета.
– Я приготовила все сама, – сказала Лера, то ли хвастаясь, то ли напрашиваясь на комплимент.
– Здорово получилось, – честно признался Виктор. Он уже отвык от домашней кухни. Образ жизни приучил его к простоте и функциональности в выборе блюд.
– Правда?
– Уже не помню, когда врал в последний раз.
– Так ты ни с кем не разговариваешь! Люди от тебя шарахаются.
Виктор немного призадумался, но потом решил, что это простое преувеличение.
– Скажешь тоже!
– Ты же медведь! Так тебя все и называют. Не веришь? – В этот раз, похоже, она насмехалась над ним, и Виктор принял игру.
– Медведь, говоришь? А вот я тебя сейчас заломаю!
– Ой, ли, догони вначале!
Она снова стала кружить вокруг стола, а он – ловить ее. Ловкости ему было не занимать, поэтому до кровати добрались быстро. Впрочем, тут свою роль сыграло и врожденная бабья хитрость Леры, которую Виктор чувствовал с каждой их встречей все явственнее. Ощущал всем нутром, а противиться – не противился. Что с него было взять, по большому счету? Деньги? Он был к ним равнодушен, потому что ничего, кроме продуктов, не покупал. Однажды приобрел подержанный внедорожник и старенький холодильник, да и то пожалел потом: все равно с апреля по октябрь в тайге бродит. А кроме накоплений в банке, ничего у него не было. Разве что еще сердце разбитое.
Утром, когда он по привычке хотел вытащить свой кошелек, девушка взглянула на него немного сердито и произнесла: