– Яд или заклинание на смерть?
– Не знаю.
Маг кивнул и отвернулся от меня. Наемника погрузили в фургон, забрав заодно два трупа его напарников, и медики уехали. Дальше процедура стандартная: дежурная группа передаст наемника в наш лазарет, там его «почистят» от всех вредных для жизни сил и веществ, зафиксируют его поврежденное колено и поместят в камеру. Я смогу навестить его в лучшем случае завтра с утра, если на нем не обнаружится ничего заковыристого.
Тайрин жестом позвал меня за собой и открыл передо мной дверь своего кара.
– Поехали, прогуляемся.
Села в кар, и мужчина тронул его расслабленно, уже почти вальяжно.
– Рассказывай, – произнес он.
– Да ничего непонятно, – улыбнулась я, одновременно жестами складывая ряд «опасно, секретно, ложь», – иду себе домой, никого не трогаю, и тут на́ тебе, классическая «коробочка» с этим вот кадром во главе.
Магическая слежка могла охватить только звуки. Заклинание прослушивания навешивалось в любом месте на практически любую поверхность и могло транслировать звуки при их произнесении на небольшом расстоянии от «якоря» непосредственно в уши наблюдателя. Сам наблюдатель мог быть и далеко, «связующая нить», соединявшая «якорь» и ухо слушающего, это позволяла.
Визуальную слежку пока не изобрели, слишком огромный объем информации нужно было передавать, не каждый даже сильный маг на такое способен, тем более в течение более-менее длительного времени. Поэтому все секретные техники общения, в том числе и в спецслужбах, были основаны на жестах. Их мог увидеть только прямой наблюдатель, что было практически исключено ночью в движущемся каре.
Тайрин нахмурился, так же молча попросил повторить жесты.
Повторила, продолжая беззаботно вещать:
– Чего хотели, не поняла, гонору много, а по делу так никто ничего и не сказал. Как начали ко мне лапы свои тянуть, так пришлось вот этого оглушить, и остальных валить наглухо.
Тайрин слушал, периодически бросая на меня непонимающие взгляды.
Начальник, соображай быстрее, ночь не бесконечная!
«Секретно, секретно, секретно».
Тайрин наконец жестом предложил включить защиту.
Да!!
И следом показал жестом же «схема три».
Стандартных схем поведения, когда нужна была помощь напарника, но не было времени или возможности оговорить условия, у агентов было с десяток, все их отрабатывали и запоминали еще в Академии. Позже, в сработанных оперативных группах, эти схемы нередко заменялись своими, со своей же нумерацией, но я надеюсь, никакую экзотику Тайрин не имел в виду.
– Ладно, моя милая, я понял, – улыбнулся он и положил руку мне на колено. – Спокойно, все уже закончилось. Сильно испугалась?
Да, судя по всему, стандартная схема «три»: любовники.
Как серьезно он отнесся к моему предупреждению. Что ж, может, он и прав. Да и так наглядно разыграть другие варианты было бы довольно сложно.
Схема один подразумевает жесткую связку «хозяин-раб». По сути изображается тупой исполнительный служака и умный начальник, который только отдает короткие приказы, но никогда ничего не объясняет. Цель – вывести из-под удара того, кому досталась роль «служаки», и переключить внимание противника на «начальника».
Схема два называется «собутыльники». В каких-то ситуациях – друзья не-разлей-вода, в каких-то – закадычные приятели, способные трепаться часами обо всем на свете за кружкой горячительного, в каких-то просто интересные друг другу люди, имеющие общие дела или цели. Выглядит все это примерно одинаково на сторонний взгляд. В подавляющем большинстве случаев так удерживают на себе внимание противника, перескакивая с темы на тему и давая приманку в виде обрывков стоящей информации, и тянут время.
Схема три – «любовники». Любые вариации от интрижки на одну ночь до изображения жениха и невесты или даже супругов, связанных тайным браком, но с сексуальным подтекстом обязательно. Очень удобная схема, почти что угодно можно прикрыть ею, от немотивированной остановки «парочки» в странном месте при наблюдении за кем-то и до скрытой передачи информации под видом любовного шепота на ушко. Вот и нам сейчас удобно так обосновать желание уехать в безлюдное место и опустить непроницаемую защиту, мол, не терпится нам, адреналин играет, и мы собираемся сбросить напряжение самым банальным способом.
Схема четыре – «враги». Скрытая или явная ненависть между оперативниками, имеющая целью выманить на себя противника с предложением предать своего напарника, и дальше, в зависимости от специфики, или организовывать операцию против напарника, изучая людей и организацию противника и/или внедряясь в нее, или от представителя противника начинать разматывать через слежку, слухи и так далее.
Схема пять – «родичи». Связанные общим делом или родством, в зависимости от обстановки, люди, которые могут спорить и ругаться о чем угодно, но по сути всегда стоят друг за друга горой. Применяется в основном для дезинформации противника. На любое сомнительное предположение или фразу, хоть краем цепляющую «родича», не очень трезвый оперативник выдает кучу информации о нем в виде якобы историй из жизни.
Эти пять схем используются чаще всего, и именно их со всеми вариациями отрабатывают все курсанты в Академии, чтобы в случае необходимости понимать напарника с полувзгляда. Остальные схемы очень ситуативные.
– Да как тебе сказать, – устало отозвалась я, – не каждый день все же такие отморозки меня в темном переулке ловят. Вроде и не мне их бояться, да вот… не ожидала я такого.
Тайрин тем временем свернул в парк и остановил кар на гостевой площадке. Здесь темно и давно уже никого не было. Повернулся ко мне, обнял за плечи и почти промурлыкал на ухо:
– Все уже закончилось, забудь. Завтра допрошу лично эту шваль, и, поверь, он пожалеет, что поднял на тебя руку.
Привлекая меня к себе, Тайрин нажал кнопку дополнительной защиты кара. Если это наша стандартная защита, то сейчас все окна становятся непрозрачными, падает магический «щит», отсекая все звуки и всю связь, а сфера «невнимания» отводит взгляды наблюдателей, если они есть.
Тайрин отстранился и вновь внимательно посмотрел на меня.
– Рассказывай, – вновь повторил он.
Излагаю всю историю вновь. На этот раз уже четко и без прикрас.
– Призрак… – задумчиво протянул Тайрин, глядя куда-то вдаль. – Интересно… Почему они пришли к тебе с этим вопросом?
Не сомневалась, что он зацепится именно за этот факт.
Вот только не могу я ему этого объяснить. Или могу?..
– Какой у тебя уровень допуска? – спросила я.
– Если ты о том, что Призрак – твой брат, то это я знаю, – лукаво подмигнул мне начальник. – А вот как они тебя с ним связали?
– Как раз это я и хочу выяснить у наемника, – отодвигая в сторону свое удивление, ответила я.
– Шайна, у тебя нет от меня тайн, – пояснил он. – Я не вхожу в руководство МУР, но о своих людях я знаю все. Просто потому, что должен понимать, где у вас уязвимые места и чего от вас ожидать.
Логично.
Но проверять его я не буду, хотя язык-то чешется.
У меня достаточно тайн и помимо брата.
– Молчишь? – улыбнулся мужчина. – Молодец. Но давай так, чтобы недомолвок у нас с тобой не осталось. Про родителей твоих я тоже знаю. И про отца, и про мать.
Даже так?..
Что ж, видимо, я зря не верила в Тайрина.
Он достаточно молод для должности начальника отдела обеспечения операций, едва ли на десяток лет меня старше. Да и должность, как он верно заметил, не входит в руководящий состав конторы, для которого нет закрытых разделов информации.
Однако аналитик – он и есть аналитик. Информация – его хлеб.
Возможно, лет через десять и я буду знать примерно столько же, невзирая ни на какие допуски.
Я молча кивнула.
– Так, с этим все, – продолжил Тайрин. – Завтра допросим твоего наемника. Соберешься к нему – зайди за мной.
– Хорошо.
– Куда тебя отвезти?
– В штаб. Там остался мой кар.
Тайрин снял защиту с кара и направил его в центр.
Девять лет назад, Мелар,
Академия МУР
Я бежала по полосе препятствий вместе со своей учебной группой, заставляя себя механически переставлять ноги, и пыталась преодолеть внутреннее отвращение. В целом, к жизни как явлению.
Это был последний экзамен первого курса. Все теоретические дисциплины я сдала, практику мы тоже закрыли, а теперь вот осталась только физподготовка. На первом курсе этот экзамен примитивный донельзя. Никаких боев или стрельб, банальная полоса препятствий, учебные группы на прохождение которой формируются жребием. Группа должна прийти к финишу полным составом и уложиться в определенное время.
Со мной в группу попали четверо парней, и все они с самого распределения косились на меня с плохо скрываемой досадой. После старта они попытались взять высокий темп, но я их порыв не поддержала и даже не потрудилась сделать вид, что пытаюсь. В мой адрес полетело сдержанное пока еще шипение, но явно подгонять никто не решился. Напряженные взгляды на меня кидали постоянно, ждали, когда я совсем сдам, но мне было плевать. Не дождутся.
За этот год я вымоталась так, что мне было уже почти все равно, даже если меня отчислят, хотелось только лечь и умереть. Прямо здесь и сейчас, чтобы не мучиться. И тяжелая сессия была, в общем, всего лишь последней каплей.
Курсанты жили в Академии по двое в комнатах. А первогодки – нередко и по пятеро. Отсев был большой, половина первого курса не выдерживала нагрузок, и люди или уходили сами, или их отчисляли, место постепенно освобождалось. Мне не повезло. В моей комнате как жили четыре девушки с самого начала, так все они и учились до сих пор.
Для эмпата невозможность остаться в одиночестве – это наихудшая пытка из возможных. Я же чувствую чужие эмоции. И не могу от них закрыться. Это как непрерывный зудящий гул разговоров рядом с тобой. Когда громче, когда тише, но они есть всегда. Круглые сутки, каждый день, месяц за месяцем…
Я вяло, хотя на сторонний взгляд во вполне приличном темпе, пролетела по бревну над ямой с грязью, вскарабкалась по одному из свободных канатов на стену, высотой в три роста, и, ни на мгновение не задумавшись, рыбкой нырнула в небольшое искусственное озеро, чтобы преодолеть очередное препятствие под водой.
Выбравшись из воды, оглянулась. Доигрались мальчики.
Со мной на берег вышли только двое из моей учебной группы. Один спрыгнул со стены в воду ногами вниз и только потом нырнул под препятствие. Ему не хватило инерции, чтобы проплыть нужную дистанцию под водой. От нехватки воздуха он всплыл раньше положенного и запутался в низкой сетке с хаотично вплетенными ветками деревьев, натянутой меньше чем в локте над водой.
Чем он слушал вводную лекцию? Тренер же прямо перед стартом описывал нам полосу препятствий и разные варианты наших действий. И по поводу озера он отдельно подчеркнул: если будет не хватать воздуха, всплывать медленно, лицом вверх, под сеткой достаточно пространства, чтобы сделать аккуратный вдох и уйти вновь под воду. А вот полностью высунуть голову, да еще и с ускорением, с каким обычно стремятся к поверхности те, кому не хватает дыхания, не получится. Это классическое упражнение на выдержку и хладнокровие.
Второй парень из отставших пытался выпутать паникера, но тот почуял веревки на лице, шее и плечах, так и не увидел света, надежно перекрытого растительностью, и запаниковал еще больше.
Переглянувшись с парнями на берегу, мы дружно вздохнули и опять полезли в воду. Группа должна прийти на финиш полным составом, своих бросать нельзя – это основное правило МУР, так что вариантов у нас не было. Все, что мы думаем об этом неумехе, мы выскажем ему потом. Сейчас мы – единый отряд, и все отвечают за всех.
В восемь рук мы выпутали бедолагу быстро. Двое парней его фактически обездвижили, а мы перерезали пару веревок, держащих сеть на его тушке. За это на финише полагался временной штраф, то есть мы сейчас фактически сократили свое приемлемое время прохождения полосы, но это не критично. Идем мы достаточно быстро. Несмотря на мое полное равнодушие к результату, базовая подготовка у меня как бы не лучше, чем у парней, и скорость даже в таком состоянии я выдаю вполне неплохую.
Впрочем, это происшествие стряхнуло с меня серую пелену равнодушия. Ненадолго, как и любой всплеск адреналина, потом будет еще хуже, но сейчас я могу включиться и выдать свой максимум. Смысла, правда, в этом не вижу, но могу.
А парни уже начали нервничать. Один даже попытался ускориться и рыкнул на группу, мол, последними из-за вас придем.
Никогда не понимала таких людей. Вот какая разница, первыми или последними, если нам нужно всего лишь уложиться в отведенное время минус штраф? Покрасоваться перед однокурсниками? И ради этого они готовы рвать себе жилы, выкладываться на грани и за гранью, рискуя повредить себе что-нибудь из-за слишком высокого темпа, за которым еще не поспевает внимательность?
Нет, я чувствую, разумеется, и их азарт, и их желание выделиться, и в какие-то подспудные обиды на кого-то, кто что-то там сказал им перед стартом, и раздражение в свой адрес, причем больше на мое равнодушие к результату, чем претензии к реальной скорости, и еще кучу всякой ерунды, – мне никуда от этого не деться. Но чувствовать – не значит понимать. И уж тем более принимать.
Все это вызывало во мне лишь привычное глухое отторжение и защитную реакцию в виде молчаливой агрессии. Да пошли вы к проклятому, я не буду рисковать ради ваших детских амбиций. Какая разница, кто и что сказал? Да плевать я хотела на мнение однокурсников. Сдала экзамен? Сдала. А первой или последней, где мои слабые места и чему мне еще нужно учиться – это я буду с тренером обсуждать, а не с завистливыми малолетками. Кто вы такие, в конце концов? Да я вас за год по именам и в лицо всех так и не запомнила, не нужна мне эта информация. Несколько человек, с которыми я общаюсь постоянно и которые мне интересны, – это одно, а остальные идут к проклятому стройными рядами, нечего мне с вами делить и говорить тоже не о чем.
Так, стоп, Шай, не заводись. Это все от усталости.
Да, я не люблю людей. И никогда не любила. За три года после того, как во мне проснулась эмпатия, я узнала о людях столько, что врагу не пожелаю. Да и как можно было не узнать, если от чужих эмоций я могу скрыться, только физически уйдя куда-нибудь в безлюдное место? На территории Академии МУР таких мест практически нет. Да и свободного времени учеба почти не оставляет.
Первые месяцы после поступления неизбежный фон чужого меня бесил. Бесили дурацкие разговоры ни о чем, которые курсанты могли вести бесконечно, бесили темы, на мой вкус вообще не стоящие упоминания, вроде того, кто как одет, и кто как на кого посмотрел, и что наверняка при этом думал или имел в виду, бесила беззаботная легкость однокурсников, которую я уже давно не помнила на вкус. Хотелось сбежать, скрыться, хоть ненадолго окунуться, наконец, в тишину.
Потом стало страшно. Я пару раз поймала себя на том, что выдала машинально не свойственную мне реакцию в рядовой ситуации, и начала внимательно отслеживать, что говорю и делаю и почему. В какой-то момент пришло понимание, что постоянный фон чужого разъедает меня изнутри. А что-то еще и «осаживается», остается со мной и прирастает к моему внутреннему миру. Вполне органично прирастает, только вот это не отменяет того, что оно – чужое! И у меня нет ни времени, ни возможности спокойно сесть в тишине и одиночестве и разобраться, что мое, а что – нет. Снежный ком нарастает с каждым днем, и я ничего не могу с этим сделать. Просто не успеваю.