Несмотря на то, что архитектурная наука еще не выделила историософию в самостоятельную область, многие историософские вопросы постоянно оказываются в поле зрения исследователей. Первым среди них следует, вероятно, назвать вопрос об общем характере историко-архитектурного процесса, о его единстве и множественности. В XX веке архитектурной наукой были выработаны две противоположные позиции по этому вопросу. Монистическая позиция связана своим происхождением с функционалистски ориентированной историей архитектуры. Исследователи этой ориентации видели в истории архитектуры лишь один процесс, одну закономерность – ту, которая привела к возникновению функционализма. История архитектуры предстает здесь как крайне схематизированный однолинейный процесс, где единство абсолютно преобладает над многообразием. В таком телеологическом представлении об истории архитектуры, к примеру, для А. Гауди или А. У. Зеленко не находилось понятного места в дискурсе о модерне, понимаемом как предтече функционализма или конструктивизма, зато на первый план выдвигались такие фигуры, как О. Пере и А. В. Кузнецов.
Другая, плюралистическая, позиция разделяется большинством сторонников постмодернизма. С этой точки зрения история архитектуры представляет собой множество слабо связанных процессов, которые принципиально не могут быть сведены к некоторому единству. Плюралистический взгляд на историю архитектуры, дробя её на ряд локальных процессов, по существу, ориентирует исследователей на чисто эмпирический метод, и ставят под вопрос саму возможность теоретического обобщения. По-видимому, задачей науки является разработка такой модели историко-архитектурного процесса, которая позволила бы охватить все многообразие действительной истории и одновременно увидеть ее единство в общей закономерности. Эта задача связана с проблемой соотношения внешних и внутренних факторов развития архитектуры.
В современной архитектурной науке эта проблема выступает как противостояние двух методологических принципов изучения истории архитектуры. Первый принцип заключается в рассмотрении архитектурного процесса с точки зрения «саморазвития», изучении внутренней логики смены предыдущего последующим. Именно на этом пути видится возможность воспроизведения закономерности историко-архитектурного процесса. Как правило, при таком подходе исследователь сосредотачивает внимание на специфике истории архитектуры, как бы вычленяя ее из общей истории. При этом очевидная взаимосвязь архитектуры с развитием материальной и художественной культуры, как правило, не получает должной оценки.
Второй методологический принцип предполагает рассмотрение многочисленных внешних связей архитектуры, и источник ее развития видится вовне. С этой точки зрения пути развития архитектуры определяются совокупностью влияющих на нее внешних факторов. К этому типу методологического мышления следует отнести и широко распространенный в настоящее время культурологический подход. При всех его достоинствах и научных достижениях его сторонников он имеет существенный недостаток – специфика архитектуры растворяется в общехудожественном и общекультурном контексте, собственные особенности архитектуры отодвигаются на задний план, а то и вовсе исчезают из поля зрения исследователя. Конечно, в чистом виде и тот и другой подход встречаются редко. Чаще всего приходится иметь дело с достаточно эклектичным их соединением. Между тем подлинное решение этой проблемы может быть найдено только за пределами историко-архитектурной науки – в области общей теории развития.
С этой теорией согласуется традиционное представление об «органичности» архитектуры. Применив его к развитию архитектуры и уподобив историю архитектуры «истории» биологического организма, можно увидеть внутреннее единство рассмотренных методологических принципов. Действительно, развитие биологического объекта подчинено генетической программе, реализация которой означает осуществление внутренней закономерности развития организма. С другой стороны, реализация внутренней программы целиком зависит от связи организма со средой и вне неё немыслима. В каком-то смысле организм и есть среда, поскольку его материальное тело состоит из вещества среды, но, вместе с тем, организм не есть среда, поскольку он развивается по своим законам. Аналогичный подход можно использовать и при изучении истории архитектуры. Хотя данная аналогия ни в коем случае не должна рассматриваться как обоснование метода, представляется, что она доказывает принципиальную возможность диалектического объединения исследования внутренней логики развития архитектуры с изучением воздействующих на нее внешних факторов.
Методическим выводом из этой общей установки является относительно простая процедура изучения любого историко-архитектурного феномена: сначала изучаются истоки явления, то есть этап развития, на котором данное явление существует потенциально; затем рассматриваются те новые условия, при которых данное явление возникает как актуальная действительность. Разумеется, эта схема сама по себе не может очертить хотя бы приблизительно весь круг проблем, стоящих перед исследователем, но, на наш взгляд, способна правильно его сориентировать.
Проблемы, подобные рассмотренным выше, могут быть отнесены к группе наиболее общих историософских проблем архитектурной науки. Наряду с ними существует группа проблем более частного порядка, входящих в круг историко-теоретических вопросов. Одним из них является определение основных категорий истории архитектуры.
Категориальный аппарат истории архитектуры существенно меняется со временем. Меняется смысл понятий, появляются новые понятия, чаще всего заимствованные из смежных наук. Изменение категориального аппарата – процесс прогрессивный и неизбежный. Вместе с тем относительная устойчивость категориального аппарата, однозначность применяемых терминов обеспечивают преемственное развитие архитектурной науки, делают возможным адекватное понимание научных текстов. Это требует особого внимания к использованию терминологии и в ряде случаев введения определений применяемых понятий.
Неотъемлемым правом исследователя является право на использование новых терминов и придание нового смысла терминам старым. При этом, однако, не следует забывать о последствиях произвольного изменения смысла традиционных терминов. В этой связи хочется обратиться к ситуации, возникшей в российском архитектуроведении вокруг трактовки термина «архитектурный стиль». Это один из наиболее употребительных и важных терминов, относящихся именно к историко-теоретической сфере. Он относится к тем основополагающим категориям архитектурной науки, которые в принципе не могут быть окончательно определены. Поскольку история архитектуры не закончилась, постольку неизбежно изменение содержания этой категории. Причем изменение это не произвольно, – оно выражается в «накоплении» содержания, в обогащении смысла и лишь в весьма незначительной утрате прежнего значения.
Теория искусства и архитектуры XIX столетия уделяла огромное внимание категории стиля. Без преувеличения можно сказать, что проблема стиля была центральной для искусствознания XIX – начала XX века. Стиль, с точки зрения науки того времени, означал некое формальное единство произведений искусства. Что касается архитектуры, то в работах крупнейших теоретиков этого периода понятие стиль выступало противоположностью понятия эклектизм. Своего высшего развития учение о стиле достигло в работах Г. Вёльфлина, которые, по существу, подытожили эволюцию искусствознания в XIX веке. Однако в XX столетии учение о стиле пережило известный кризис. Дальнейшее развитие искусствознания и архитектуроведения обнаружило ограниченность традиционного представления о стиле. Требовались дальнейшая углубленная разработка теории стиля, приведении ее в соответствие с новым уровнем развития искусствоведческой науки. При этом некоторые исследователи на том основании, что между последовательными стилями зачастую невозможно провести четкую грань, решили вообще отказаться от этого понятия, лишая себя тем самым основного инструмента в изучении историко-архитектурного процесса. Другие пошли по пути резкого расширения смысла понятия «стиль» (большое число приверженцев этого подхода находятся в российском архитектуроведении).
В отличие от теоретиков XIX века, например, Э. Виолле ле Дюка, который считал, что стиль в архитектуре может быть, а может и отсутствовать, нынешние ученые полагают, что стиль в архитектуре существует всегда. Соответственно и эклектика вопреки всей предшествующей научной традиции была объявлена стилем. Понятие стиль в этой трактовке приобрело главным образом культурологический смысл и практически утратило смысл историко-архитектурный. Рассуждая абстрактно, такая операция над понятием стиль вполне правомерна. Как уже отмечалось, исследователь вправе давать собственную трактовку любым терминам. Однако в данной конкретной ситуации такое изменение содержания термина «архитектурный стиль» вызывает серьезные возражения.
Дело в том, что понятие стиль в его традиционной трактовке лежит в основе всего архитектурного мышления XIX – начала XX века. С этим понятием были связаны устремления и чаяния всех архитекторов, оказавших хоть какое-то влияние на архитектурный процесс. Как известно, смысл новаторских направлений архитектуры эпохи модерна заключался в попытке преодоления бесстилия эклектики на путях создания «большого стиля» – восстановления стилистического единства архитектуры и декоративно-прикладных искусств. Если же принять новую трактовку понятия стиль и, следовательно, допустить, что эклектика являлась стилем, то весь драматизм, весь пафос борьбы выдающихся новаторов от У. Морриса до П. Беренса свёдется к глупой ошибке, а история архитектуры превратится в театр абсурда.
Сказанное выше о термине стиль, разумеется, не значит, что необходимо сохранять без изменения смысл всех традиционных терминов и отвергать всякую их корректировку. Следует, однако, помнить, что история архитектуры в широком смысле – это и история архитектурных терминов, изучать и знать которую совершенно необходимо. Нельзя понять мотивы, которыми руководствовались архитекторы прошлого, не зная точного смысла применявшихся ими понятий, – смысла, который может существенно отличаться от современного.
Рассмотрение эволюции историко-архитектурной науки позволяет предположить, что она выходит на качественно иной уровень, который позволит сопоставить её с наиболее развитыми науками гуманитарного цикла. Важную роль в этом процессе должно играть формирование теоретического раздела истории архитектуры – центрального раздела фундаментальной науки об архитектуре.
Опубликовано: Архитектура Петербурга. Материалы исследований.
Ч. 1. СПб.: Ингрия, 1992. С. 39—45
Эклектика или историзм? К вопросу о терминологии историко-архитектурных исследований
Вопрос о значении терминов используемых при изучении истории архитектуры всегда был и остаётся весьма актуальным. Формирование понятийного аппарата науки об истории архитектуры и в прошлом, и в настоящее время является процессом весьма противоречивым, часто зависящим от случайных обстоятельств, к внутренним проблемам науки не имеющих прямого отношения. Это приводит к многочисленным разночтениям в трактовке исследований. Вероятно, идеал общепринятой системы понятий в науке истории архитектуры не достижим. Однако, идущая в этой науке вялотекущая дискуссия о значении тех или иных терминов, вовсе не является столь бесплодной, как об этом принято думать. Очень часто в ней затрагиваются вопросы, имеющие фундаментальный характер, решение которых способно привести если не к единомыслию, то к пониманию различия позиций оппонентами.
К таким вопросам относится, по моему мнению, вопрос об использовании терминов «эклектика» или «историзм» как названий определённого периода в архитектуре второй половины XIX века. Попробуем разобраться в этом вопросе, обратившись к первоначальному смыслу этих терминов и к истории их использования в искусствознании и архитектуроведении. Поскольку использование термина «эклектика» в указанном выше смысле соответствует отечественной научной традиции, которая, в свою очередь, опирается на терминологию теории архитектуры второй половины XIX века, мы начнём с анализа именно с этого термина.
Термин «эклектика» происходит от греческого слова эклектикос – выбирать, выбирающий и в своём первоначальном смысле он означал именно выбор, а не соединение разнородных элементов. Однако позже применение этого термина в качестве философской категории уже допускало, а часто и предполагало, такую его трактовку. При этом, само явление эклектики до середины XIX века не оценивалось отрицательно. Более того, философами Просвещения, например Д. Дидро в его знаменитой Энциклопедии, она рассматривалась едва ли не как единственно возможный метод освоения многообразных объектов и областей знания. Уже сама идея создания энциклопедии, столь популярная в это время, говорит о влиянии эклектики на мировоззрение эпохи Просвещения.
В искусствознании термин «эклектика», вероятно, впервые использовал Винкельман, отмечая случаи соединения различных стилистических мотивов в истории искусства. Однако, он не давал какой либо эстетической оценки этим явлениям. Иная ситуация возникла к середине XIX века. Романтизм, разрушив веру в незыблемые каноны классицизма, открыл для архитекторов возможность как выбора из существовавших ранее стилистических прототипов, так и сочетания различных их элементов в одном произведении. Явление эклектики в архитектуре воспринималось в то время в основном положительно. Отметим, что уже в момент своего становления эклектика стала подвергаться и критике. Причём критика эта, усиливаясь к концу века, стала идейным основанием формирования антиэклектических направлений, совокупность которых в отечественном архитектуроведении получила название «архитектура модерна».
1. Дени Дидро (1713—1784). Худ. Л. М. ванн Лоо. 1765
Критика эклектики велась с различных позиций. Но основной «диагноз», который ставили ей её противники, был общим. Это отсутствие стилистического единства и, вследствие этого, низкое художественное качество эклектики. Именно эта критика и положила начало отрицательному отношению к эклектике в архитектуре. Однако у неё нашлись и защитники, которые пытались обосновать закономерность её возникновения и распространения. В начале второй половины XIX века ими было выдвинуто положение, что «стиль» и «эклектика» есть не только взаимоисключающие явления, но и разнонаправленные тенденции в развитии архитектуры. Одна из них ведёт к устойчивости архитектурного языка, к его нормативности и канонизации, а другая, напротив, ведёт к «размыванию» устойчивых норм, к постепенному отходу от канонов, что обеспечивает возможность изменения и обновления формальных средств архитектуры. Обе эти тенденции постоянно взаимодействуют, обеспечивая развитие архитектуры, попеременно занимая доминирующее положение. Защитники эклектики справедливо указывали на то, что это явление постоянно присутствует в истории архитектуры, и что вовсе не обязательно оно свидетельствует о художественном упадке. В подтверждении этого они часто ссылались на архитектуру итальянского Ренессанса, которая в своих истоках была продуктом механического соединения средневековых и античных форм и, одновременно, достигла высочайшего художественного уровня. С этих позиций эклектика середины XIX века рассматривалась ими как необходимый «инструмент перехода» к новому стилю, обладающий при этом своим собственным достаточно высоким художественным потенциалом. Этот вполне взвешенный и, как показала история, дальновидный взгляд на природу эклектики не получил широкого распространения и негативное отношение к ней сохранилось до начала постмодернистской «контрреволюции» второй половины XX века.