Чтобы оторвать Ярополка от сочувствовавшего ему окружения, Блуд якобы уговорил его бежать из Киева в город Родню, расположенный в устье реки Рось. Войско Владимира обложило его и там. По истечении какого-то времени в городе разразился страшный голод; «и есть поговорка и до сего дня: беда яко в Родне», добавляет летописец. Вот тут-то Блуд и посоветовал Ярополку сдаться на милость брата.
Конец Ярополка, после того как он послушался предательского совета Блуда и вернулся в Киев, описан в «Повести временных лет» следующим образом: «И пришел Ярополк ко Владимиру; когда же входил в двери, два варяга пронзили его мечами под пазуxи. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк». Случилось это 11 июня 979 г.
Блуд, как передает пропавшая летопись, которой пользовался историк XVIII в. В. Н. Татищев, ненадолго пережил своего господина. Вначале обласканный Владимиром, он вскоре навлек на себя гнев князя и был казнен. При этом Владимир будто бы помянул опальному воеводе его недавнее предательство: «Я тебе по обещанию моему честь воздал, как приятелю, а сужу, как изменника государя своего».
«Повесть временных лет» ничего не сообщает о судьбе Блуда, но и не упоминает больше его имени.
Варяжко
Отрок (младший дружинник) и верный слуга великого князя Ярополка.
Некоторые летописи называют его княжеским «милостником». Однако это поздний термин, означающий держателей условных феодальных владений, предшественников дворян.
Имя Варяжко образовано от слова «варяг». Относится к «племенным» или «этническим» именам. Между прочим, косвенно оно свидетельствует о том, что варягов в княжеской дружине Ярополка буквально считали по пальцам, коль скоро для того, чтобы отличить их от других дружинников, достаточно было одного их «этнического» имени.
Сведения о Варяжко крайне скудны.
Известно, что когда Владимир осадил Ярополка в Киеве (или, по другой версии, в полулегендарной Родне), и воевода Блуд, вступив в тайный сговор с Владимиром, стал уговаривать Ярополка встретиться со своим братом, чтобы в личной беседе договориться об условиях мира, Варяжко предостерег своего господина от этого шага, уверяя, что на переговорах его ожидает гибель. Вместо этого он советовал Ярополку бежать к печенегам и вместе с ними идти на Владимира.
Но Ярополк не внял совету верного слуги. Варяжко стал бессильным свидетелем предательского убийства Ярополка, и ничем не смог помочь ему, так как Блуд не дал ему и другим членам Ярополковой свиты последовать за великим князем.
После смерти Ярополка Варяжко не смирился со случившимся и поклялся отомстить Владимиру. Он бежал к печенегам и, возможно, получил убежище у того самого хана Кури, который некогда подсидел в днепровских порогах дружину князя Святослава. Мстя за своего господина, Варяжко неоднократно водил печенежские орды на Русь.
В конце концов между ним и Владимиром состоялось примирение. Вероятно, Варяжко увидел, что убийца его господина пользуется любовью и поддержкой киевлян. Владимир великодушно принял своего бывшего врага на службу, взяв с него клятву больше не мыслить зла.
Федор и Иоанн (варяги-мученики)
В церковной традиции, варяги Федор и его сын Иоанн – первые христианские мученики на Руси.
Дореволюционная (церковная) форма имени варяга-отца – Феодор. Восходит к древнегреческому Феодорос (Θεόδωρος) – «дарованный Богом», «Божий дар».
Свои имена варяги-мученики получили задним числом. Древнерусским памятникам XI—XIII вв. они неизвестны. Так, анонимное Слово на святую Четыредесятницу (вторая половина XI в.) называет их просто «мучениками Христовыми». В этой связи показательно, что на Руси не было храмов, поименованных в честь варягов-мучеников. Свои имена – Феодор (или Туры) и Иоанн, под которыми они поминаются ныне, – первые российские мученики получили уже в позднейшей церковной традиции, опиравшейся, по-видимому, на предания Киево-Печерской лавры.
Василевсы ромеев издавна привлекали «варваров» на военную службу. Почет, который давало покровительство могущественного господина, и хорошее жалованье, выплачиваемое звонкой монетой, чрезвычайно ценились в «варварских» обществах. Со второй половины IX в. в Константинополе появляются наемные отряды русов. Столетие спустя они уже считались традиционной и неотъемлемой частью византийской армии. Те из них, которые принимали христианство, зачислялись в императорскую гвардию. Трактат «О церемониях» Константина Багрянородного содержит описание приема в 946 г. тарсийских послов; охрана императора состояла тогда из «крещеных росов», вооруженных щитами и «своими мечами».
«Варяжский» корпус (корпус «варангов») появился в столице Ромейской державы значительно позднее – не ранее последней трети Х в. Первоначально он состоял из выходцев с территории славянского Поморья (на севере современной Германии, в районе Мекленбурга и прилегающих к нему областей), на языке которых слово «варанг» (warang) означало «меч». Это зафиксировано польским филологом графом И. Потоцким, который в 1795 г. опубликовал в Гамбурге словарь еще сохранявшегося в XVIII в. древанского наречия (древане – славянское племя, на чьей земле возник Гамбург).
В Константинополе этот термин прижился не сразу – «варанги» еще отсутствуют в списке императорских наемников у Константина Багрянородного (905—959). Но звучное иностранное слово не осталось незамеченным. На рубеже X—XI вв. константинопольское простонародье сделало его нарицательным, как явствует из слов византийского писателя Иоанна Скилицы о том, что варанги «назывались так на простонародном языке».
Из сообщений средневековых авторов известно, что славяне и русы почитали меч в качестве священного предмета; в частности, на нем приносились клятвы. Поэтому известие Потоцкого дает право предполагать, что под варангами греки подразумевали меченосцев, давших клятву верности на мече, иначе говоря, славянских дружинников-телохранителей (отсюда славянское слово «варить» – оберегать, защищать). Чиновники императорской канцелярии лишь узаконили это словечко из местного «арго» в качестве официального термина государственных документов – хрисовулов (указов византийских василевсов). Варанги упоминаются в хрисовулах 60—80-х годов XI в., которые освобождали дома, поместья, монастыри, по просьбе их владельцев и настоятелей, от постоя наемных отрядов. Последние перечислены в следующем порядке: хрисовул 1060 г. указывает «варангов, рос, саракинов, франков»; хрисовул 1075 г. – «рос, варангов, кульпингов, франков, булгар или саракинов» и т. д.
Анализ источников показывает, что первое в средневековой литературе упоминание народа «варанков» и «моря Варанк» («Варяжского моря») принадлежит арабоязычному автору – среднеазиатскому ученому аль-Бируни («Канон об астрономии и звездах», 1030 г.), который почерпнул свои сведения из Византии. На Руси слово «варяг» вошло в повседневный обиход не раньше второй половины XI века, то есть позднее, чем в Византии и даже на арабском Востоке. Это обстоятельство и обусловило терминологическую путаницу, породив пресловутый «варяжский вопрос», который, по удачному выражению кого-то из историков, сделался настоящим кошмаром начальной русской истории.
Скандинавы начали пополнять «варяжский корпус» в Константинополе начиная с первой четверти XI в. В «Саге о людях из Лаксдаля», записанной в XIII в. Снорри Стурлусоном, ведется рассказ о Болле Боллесоне, знаменитом у себя на родине, в Исландии, герое. Однажды он решил предпринять далекое путешествие. Сначала он побывал в Норвегии и Дании, где был с почетом принят тамошними конунгами и знатными людьми. «Когда Болле провел одну зиму в Дании, – говорится далее, – он решил отправиться в более отдаленные страны, и не прежде остановился в своем путешествии, чем прибыл в Миклигард [Константинополь]; он провел там короткое время, как вступил в общество вэрингов». Знаток скандинавской истории Снорри Стурлусон добавляет от себя: «У нас нет предания, чтобы кто-нибудь из норманнов служил у константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле. Он провел там много зим и во всех опасностях являлся храбрейшим и всегда между первыми; подлинно, вэринги много ценили Болле, когда он жил в Константинополе».
Таким образом, в исландских преданиях Болле числился первым викингом, принятым в константинопольскую дружину вэрингов-варягов, существовавшую, как видно, задолго до его приезда в Константинополь. Болле Боллесон – реальное историческое лицо. Наиболее вероятная дата его прибытия в византийскую столицу – 1026 или 1027 гг.
Но, возможно, назвав Болле Боллесона первым вэрингом, Снорри ошибся. Сага о Вига-Стире повествует о вэрингах Гесте и Торстейне. Последний был сыном знатного исландца Стира, которого убил Гест. Начинается охота мстителя за убийцей: «Гест видел, что он не в состоянии держаться против происков Торстейна в Норвегии, и отправился на юг в Миклигард [Константинополь] и нанялся там служить с вэрингами; он рассчитывал там быть лучше скрытым». Однако Торстейн настиг его и там; впрочем, объединенные общей враждой к вэрингам, викинги помирились. Историки датируют эти события примерно 1011 г. Расхождение с рассказом Снорри о Болле Боллесоне в общем-то невелико, речь все равно идет о первой четверти XI в. Вместе с тем и здесь норманны решительно отделены от вэрингов.
Шведы упоминаются в числе константинопольских вэрингов, наряду с другими скандинавами, но опять же только в сагах, действие которых происходит не ранее первой трети XI столетия.
Со второй половины XI в. термин «варанг» в Византии стал уже чисто нарицательным, потеряв всякий этнический оттенок. Согласно византийским историкам, к этому времени имя варангов было перенесено на жителей Британских островов, преимущественно кельтов-бриттов, которые, спасаясь от религиозных преследований у себя на родине, массами устремлялись в Константинополь.
«Варяжские» наемники (всех национальностей), как правило, принимали в Константинополе христианство греческого образца (православие). Русы, а потом и варанги имели в византийской столице особую церковь, которая называлась Варяжской Богородицей и была расположена при западном фасаде храма Святой Софии. Найдены свидетельства, что она принадлежала Константинопольскому патриархату.
Все это помогает подвести историческую основу под известия древнерусских источниках о Федоре, согласно которым, он долгое время
служил в Византии, где принял крещение, а затем вместе с сыном переехал жить в Киев. Как видим, «докиевская» часть его биографии вполне соответствует историческим реалиям.
История о варягах-мучениках помещена в «Повести временных лет» под 983 г., хотя, вероятно, когда-то она была частью сказания о борьбе Владимира с Ярополком.
По возвращении Владимира из похода на ятвягов, рассказывает летопись, киевляне собрались на вече, и сказали старцы и бояре:
– Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам.
Жребий, брошенный языческими жрецами, пал на Иоанна, сына Федора, юношу прекрасного телом и душою.
Посланники от киевлян пришли на двор к варягу и сказали:
– Жребий пал на твоего сына, выдай его, и мы принесем его в жертву богам.
Варяг отвечал:
– Ваши боги – идолы, вырезанные из дерева человеческими руками, нынче они есть, а завтра сгниют. А истинный Бог – один, который сотворил небо и землю, звезды, луну, солнце и человека. Не дам сына своего бесам.
Послы поведали обо всем киевлянам. Тогда горожане вооружились и силой вломились на двор к варягу, который вышел им навстречу в сени вместе со своим сыном. Толпа потребовала выдать сына.
– Если ваши идолы – действительно боги, то пусть пошлют одного и возьмут моего сына, – насмешливо ответил варяг. – А вы зачем хлопочете за них?
Обозленные киевляне подрубили сени, на которых стояли отец с сыном, и тяжелые бревна, обрушившись, придавили обоих.
Надо заметить, что богословский спор варяга с киевлянами состоит из общих мест, взятых из современной летописцу антиязыческой церковной литературы. Например, в более позднем летописным рассказе об «испытании вер» (под 986 г.) богословские аргументы «варяга» вложены в уста пришедших к Владимиру папских послов: «вера наша —как свет, кланяемся Богу, который сотворил небо и землю, звезды и месяц, и всякое дыхание, а ваши боги есть древо».
К тому же летописный рассказ противоречит широко известному гостеприимству русов, о котором с большой похвалой отзывались средневековые арабские писатели, и не только они. Вот, например, свидетельство Ибн Русте: «Гостям [русы] оказывают почет, и с чужеземцами, которые ищут их покровительства, обращаются хорошо. Они не позволяют никому из своей среды грабить и обижать таких пришельцев; если кто-нибудь из пришельцев жалуется им на причиненный вред или обиду, они оказывают ему помощь и защищают его». Но ведь киевские варяги – отец и сын – именно и были такими пришельцами, находившимися под защитой закона русского.
Здесь следует обратиться к показанию немецкого хрониста XII в. Гельмольда о человеческих жертвоприношениях главному божеству славянского Поморья Святовиту. Святилище его находилось на острове Рюген, и местные жители (славяне-руги, или ране) «в знак особого уважения… имели обыкновение ежегодно приносить ему в жертву человека – христианина, какого укажет жребий». Эти христиане, приносимые в жертву Святовиту, были захваченными на войне пленниками. О других поморских славянах Гельмольд пишет, что те «приносят богам своим жертвы волами, и овцами, а многие и людьми-христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам». Это единственная аналогия обычаю, о котором ведет речь «Повесть временных лет».
Таким образом, вполне вероятно, что сказание о варягах-мучениках первоначально венчало повесть о захвате Киева Владимировыми «варягами». Только они и могли обращаться с захваченным городом и его жителями, как со своей законной добычей: «Это – наш город, мы его захватили…». Среди того «зла», которое, согласно летописи, пришедшие с Владимиром наемники сотворили киевлянам, было, вероятно, и требование почтить «варяжских» богов христианской кровью, как это было в обычае у них на родине.
Примечания
1
Летописные известия о вхождении Новгорода в состав держав Одега и Игоря носят легендарный характер. Древнейшие городские слои Новгорода датируются лишь 955 г., а в договорах Руси с греками 911 и 944 гг. нет упоминания Новгорода в числе русских городов – субъектов договора.
2
Впрочем, просуществовала она, кажется, недолго. Арабский писатель XI в. Аль-Бекри пишет, что около 1010 г. в плен к печенегам попал мусульманин, «ученый богослов, который объяснил некоторым из них ислам, вследствие чего те приняли его. И намерения их были искренни, и стало распространяться между ними учение ислама. Остальные же, не принявшие ислама, порицали их за это, и дело кончилось войной. Бог же дал победу мусульманам, хотя их было только 12 тысяч, а неверных вдвое больше. И они [мусульмане] убивали их, и оставшиеся в живых приняли ислам. И все они теперь мусульмане, и есть у них ученые, и законоведы, и чтецы Корана». Переход печенегов в ислам подтверждает и арабский писатель XII в. Абу Хамид аль-Гарнати.
3
См.: Цветков С. Э. Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого. М., 2012. С. 253–256.
4
См.: Цветков С. Э. Эпоха единства Древней Руси. С. 148—152.