Маргарита Черкасова
Универсальный принцип
1 Часть
Страна, исключённая из международной кодовой системы, чья буквенно-числовая комбинация продолжала оставаться в памяти лишь одинокого архивариуса-пенсионера, его винтажного-тамагочи и негодного к перепрошивке робота-модератора, с каждым годом становилась всё меньше. По мнению внешних наблюдателей, она походила на сжимаемый от бессилия кулак, который, без сомнения, принадлежал боксёру, жалко корчащемуся на войлочном полу ринга после проигранного боя.
В свою очередь, местные жители, изнутри следящие за процессом спрессовывания, напротив, видели причину исключительно в желании триединой Группы Главнокомандующих обезопасить население, спрятав его внутри богатырского кулака, который на всякий случай периодически грозился в мировую пустоту, вздёргивая кверху средний палец.
В старом городе, стоявшем на восьми высохших реках, население жило новой жизнью. Новая жизнь, правда, пока ничем особенным не отличалась от старой, но все были уверены в обратном. Самому городу совершенно не нравилась эта бессмысленная суета, но с позором лишённый права голоса и столичного титула много десятилетий назад он униженно безмолвствовал и лишь робко надеялся, что население его покинет ввиду «повсеместной обветшалости, непригодности и опасности для жизни» и даст умереть спокойно. Но какие бы безнадёжные отчёты об аварийном состоянии старого города ни писали эксперты, как бы старательно журналисты ни распыляли информацию за его пределами, с каким бы умным видом чиновники ни потирали толстые переносицы – ничего не менялось.
В среду к восьми утра на деревянную террасу Городского суда №1 начал медленно стекаться народ. К восьми тридцати приехал Судья, заглянул в душный маленький зал Судебных заседаний, где тесными неровными рядами стояли скамейки, а в проходах валялись стулья, и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Там, в длинном полутёмном коридоре, грузная женщина в грязном переднике, стоя на четвереньках, тёрла серой тряпкой пол. Судья покашлял. Женщина повернула к нему своё безразличное лицо и тяжело встала:
– Доброе утро, Ваша честь.
– Доброе-доброе. Иди, внизу убирайся, через полчаса начнём.
Женщина подняла тяжёлое ведро с водой и направилась вниз по лестнице. Судья прошёл в конец коридора и протиснулся в узкую комнату, плотно заставленную старой мебелью, вынул из принесённого портфеля документы и принялся их внимательно изучать.
Через четверть часа приехала скрипучая машина с прицепом. К прицепу гигантскими болтами крепилась ржавая клетка, в которой сидела худосочная седая женщина. Заспанные солдаты помогли женщине вылезти, прикрикнули на неё для порядка и повели в здание суда. На террасе стояла толпа зевак, процессия замешкалась, остановилась. Женщина медленно подняла глаза, высокий солдат с силой ткнул её прикладом в щёку:
– В землю смотреть, с-с-сука.
В толпе заулыбались и довольные расступились. В маленьком зале были открыты окна, неспешный ветер повременно залетал узнать, как продвигаются судебные дела. Худосочную женщину посадили на крепко привинченный к полу деревянный табурет с массивными железными кольцами и приковали к ним наручниками. Два солдата встали по бокам. Женщина какое-то время озиралась по сторонам, а потом уставилась на подол платья, приговаривая:
– Пыльная-то я какая с дороги!
Спустя пять минут в Зал вошли Общественный обвинитель и Защитник. Оба внимательно посмотрели на присутствующих и кивнули в знак приветствия. Защитник сел за приготовленный специально для него стол, недалеко от прикованной женщины, вынул из толстой папки бумаги, разложил, аккуратно сделал какие-то пометки наточенным карандашом и, покончив с приготовлениями, с озабоченным видом подошёл к солдатам:
– Доброе утро. Скажите, а нельзя ли Подсудимую посадить на стул со спинкой? Я полагаю, ей будет крайне сложно высидеть всё заседание на табурете, не имея возможности облокотиться.
– Мы действуем по инструкции.
– Я понимаю, а что в вашей инструкции говорится про нестандартные ситуации?
Солдаты задумались и почти одновременно отрапортовали:
– Инструкция не содержит в себе упоминаний о нестандартных ситуациях.
– Понятно. А жаль. У нас сейчас именно такая ситуация. Константин Ипатьевич, – обратился Защитник к Общественному обвинителю, – может быть, позволим Подсудимой сидеть на стуле со спинкой?
Константин Ипатьевич в это время стоял, навалившись всем своим полным телом на подоконник, и смотрел в заброшенный палисадник. Потом медленно обернулся и, чеканя каждое слово, произнёс:
– Карл Фридрихович, насколько я знаю, все Подсудимые в этом зале всегда сидели на этом табурете, с какой стати сегодня мы будем нарушать эту традицию?
– Но как же ваш щедрый Принцип снисходительности? Почему бы нам сегодня не последовать этому принципу и-и-и не позволить пожилой Подсудимой во время заседания сидеть на стуле со спинкой? И, кстати, позвольте напомнить, наша Подсудимая вот уже три месяца содержится в карцере, что крайне неблагоприятно сказывается на состоянии её здоровья.
– Карл Фридрихович, мне не нравится ваше ироничное нравоучение и вы, может быть, сомневаетесь, но я профессионал своего дела, поэтому не надо напоминать мне о деталях, которые я изучил в полной мере. Принцип снисходительности – единственно возможная сегодня форма политического и социального существования. Я снисходителен к вам, именно поэтому я разговариваю с вами даже вне судебных заседаний. Так и вы будьте снисходительны ко мне и отстаньте от меня с вашими дурацкими просьбами! Запомните, подсудимые не достойны снисхождения! Их чудовищные проступки – безусловный симптом пренебрежения основополагающим государственным Принципом! – рассержено закончил Общественный обвинитель.
– Уважаемый Константин Ипатьевич, а давайте проявим снисходительность к Подсудимой авансом!
– Быть снисходительным к Подсудимому авансом – опасно… Ответная реакция может быть совершенно неожиданной.
Защитник развёл руки в стороны:
– В таком случае мне совершенно непонятен этот принцип!
– А мне в таком случае это совершенно безразлично!
Подсудимая подалась вперёд и зашлась в долгом приступе кашля, синхронно позвякивая цепями наручников. Защитник вышел из зала суда и вернулся со стаканом воды:
– Анастасия Поликарповна, выпейте, пожалуйста.
Подсудимая взяла чуть трясущимися руками стакан, сделала несколько отрывистых глотков и снова закашлялась. Защитник посмотрел на Константина Ипатьевича долгим тяжёлым взглядом. Общественный обвинитель сел на своё место и углубился в изучение каких-то бумаг. В Зал суда вошёл опрятно одетый Секретарь с маленькой рыжей бородкой:
– Доброе утро. Господин Судья сказал, что через пять минут можем начинать.
Подсудимая перестала кашлять, допила воду и отдала стакан Карлу Фридриховичу. В Зал стали медленно сходиться люди. Они рассаживались на скамьях и стульях и, устроившись, с любопытством изучали Подсудимую. Многим не хватало мест, они громоздились на подоконниках, вставали вдоль стен. На улице загудел мотор, кто-то выглянул в окно:
– Журналисты приехали!
Заспанные журналисты почти вбежали в маленький зал. Засуетились, в поисках свободных пространств, зашуршали блокнотами, загромыхали техникой. Старые, обшарпанные, с оторванными сегментами, замотанные скотчем видеокамеры, фотоаппараты и диктофоны замелькали в журналистских руках. Спустя пару минут в дверях появился Судья, Секретарь подбежал к нему и взволнованно зашептал:
– Ваша честь, у нас компьютер сломался! А другого нет, я везде поискал… Только на чердаке нашёл старый монитор…
Судья махнул рукой:
– На пишущую машинку всё набьёшь.
– У пишущей машинки ленты нет…
– Тогда от руки напишешь.
Секретарь расстроено забормотал:
– Ну да, ну да, – и скрылся за дверью.
Судья тем временем занял своё место и устало посмотрел на присутствующих. Вернувшийся Секретарь положил на свой стол пачку бумаги и три ручки, глубоко вздохнул, одёрнул полы пиджака и торжественно произнёс:
– Встать, суд идёт!
Все встали.
– Садитесь, пожалуйста, – Судья нацепил на нос маленькие очки и принялся зачитывать. – Сегодня мы слушаем дело Макаровой Анастасии Поликарповны, которая обвиняется в убийстве собственной дочери, Макаровой Ефросиньи Ильиничны. Это заседание заключительное. Его, как, собственно, и все предыдущие, буду вести я, Судья высшей категории. Имя моё, в интересах прошлых, настоящих и будущих следствий, разглашению не подлежит. Сторону обвинения представляет Общественный обвинитель Ковров Константин Ипатьевич, сторону защиты – Карл Фридрихович Кляйн-Чулков. Выносить приговор будут представители Снисходительного общественного совета – Представитель номер раз, Представитель номер два и Представитель номер три. Их имена, также в интересах следствия, разглашению не подлежат, – Судья повёл рукой в сторону окна, вдоль которого на короткой скамеечке виднелись неприметные фигурки представителей Снисходительного общественного совета, после чего достал носовой платок и промокнул потный лоб. – Константин Ипатьевич, прошу вас!
Общественный обвинитель засопел, неуклюже поднялся:
– Макарова Анастасия Поликарповна порядковый номер АААПРД-12003967 зарегистрирована с момента рождения и по настоящее время по адресу: ул. Спаммеров, д. 6, кв. 8, за пределы города ни разу не выезжала, ранее имела судимость, но была амнистирована, нареканий и жалоб с места работы не поступало, заключение судмедэкспертизы показывает абсолютную психическую вменяемость Подсудимой.
7 апреля прошлого года в 10 часов 30 минут по местному времени Подсудимая застрелила собственную дочь Макарову Ефросинью Ильиничну из автоматического пистолета винтажной сборки марки «Колибри». Подсудимая произвела один выстрел в голову, от которого её дочь скончалась на месте.
В ходе 33 заседаний суда, предшествующих данному, никаких иных улик или свидетелей, доказывающих невиновность Макаровой Анастасии Поликарповны, обнаружено не было. Все улики и свидетельские показания говорят нам только об одном преступнике, и этот преступник перед нами! – Общественный обвинитель театрально повел рукой в сторону Подсудимой. – Что двигало этой женщиной? Хладнокровие и бездуховность! Вот что! Всяческое отсутствие норм и законов материнства, прописанных в нашей Конституции (часть 143, статья 99, параграф 16, поправка 38)! Всяческое отсутствие норм и законов социального и внутрисемейного сосуществования, прописанных в нашей Конституции (часть 220, статья 47, параграф 5, поправка 157)! Полное игнорирование личностных установок и мотиваций, прописанных в нашей Конституции (части с 903 по 3051, включая все статьи, параграфы и поправки)! И даже попрание гражданских клятв и обязательств, прописанных опять-таки в нашей Конституции (часть 2606, статья с 701 по 711, включая все параграфы и поправки)!
Я, как представитель Общественного обвинения, озвучиваю здесь волю народа и конституционные нормы и законы нашей страны, которые призывают Подсудимую к расплате в виде смертной казни на электрическом стуле или, если у нас опять отключат электричество, через повешение. Конституционные нормы и законы нашей страны не допускают подобного произвола и жестокого обращения граждан друг с другом, мы должны оградить нашу общественность от пагубного влияния таких варварских отношений, мы должны не допустить, чтобы семя ненависти зародилось в нашем подрастающем поколении.
Бесспорно, вина за сломанное сознание Подсудимой и за тяжкое преступление, совершённое ею, лежит не только на совести Макаровой, но и на бездушном, зловонном, трухлявом, изъеденном изнутри всевозможными (и даже невозможными!) беззакониями «государстве», – Общественный обвинитель беззвучно поводил губами, – на «государстве», название которого, согласно действующей Конституции, запрещено к употреблению… На «государстве», в котором Подсудимой (да и многим из нас) довелось родиться и которого, к бесконечной нашей радости и гордости, больше не существует! Замечу, что это единственное смягчающее обстоятельство, которое я упоминаю на каждом слушании этого дела, и которое я традиционно тут же опровергаю.
Опровергаю фактами, опровергаю нашими с вами поступками! Ведь многие из нас тоже родились в том ужасном «государстве», ведь многие тоже страдали и испытывали всяческие лишения, ведь многие тоже вынуждены были наблюдать тотальные беззакония, вести многочасовые монологи с самими собой, дабы разобраться, что есть ложь, а что – правда, что есть зло, а что – добро. Но никто… Никто не совершил подобного жуткого преступления!
– Ваша честь, можно вопрос, – потянулся за своей правой рукой Защитник, привстал со стула и замер в ожидании разрешения.
Общественный обвинитель недовольно оглядел зал и упёрся насупленным взором в Защитника. Присутствующие начали перешёптываться. Секретарь зашикал на кого-то в первых рядах. Судья очнулся от дремоты и поводил ладонью по бумагам, лежавшим перед ним. Защитник повторил вопрос. Судья поспешно кивнул, еле сдерживая зевок, суетливо раскрыл какую-то папку и спрятался за твёрдым переплётом. Защитник встал в полный рост и произнёс, обращаясь к Общественному обвинителю:
– Вы хотите сказать, что Государство не формирует человека? Я вас верно понял? Тогда какой прок в чтении Конституции? Тогда кто вообще для нас Группа Главнокомандующих? Тогда зачем нам эти показательные слушания?
– Нет, вы меня неправильно поняли, – раздражённо заговорил Общественный обвинитель. – Государство изначально, с малолетства и на протяжении всей жизни формирует, указывает правильный путь развития, поддерживает, помогает…
– Но вы же противоречите сами себе! – перебил его Защитник.
– Вы не дослушали меня, а уже выводы делаете. Исходя из этого, я могу предположить, что вы и мою предыдущую речь плохо слушали, а то и вовсе не слушали, а вопросы – задаёте!!!
– Тогда прошу вас расшифровать, что вы имели в виду. Вот тут у меня слово в слово записано всё, что вы сказали. Я конспектирую. И я усматриваю здесь несоответствия. Когда вы говорили о «государстве», в котором многие из присутствующих родились, вы сказали следующее, цитирую…
– Так-так-так, Карл Фридрихович, вы, конечно, извините, что я вас перебиваю, но уж коли вы меня раз перебили, то и мне не зазорно. Я считаю так – всё, что вы намереваетесь сейчас сообщить, к сути дела отношения никакого не имеет. Мы же с вами не государства тут судим. Да и типун мне на язык! Наше Государство благополучно встало, стоит и до конца веков стоять будет. Судить его нечего. А то, в котором мы, к несчастью, родились, оно уже осуждено! Осуждено многократно, пофамильно и поимённо! И я, да будет вам известно, в большинстве тех процессов участие принимал и практически всех негодяев из того «государства» в лицо знаю! И все их подлости знаю, и все их оправдания жалкие! Всё знаю! Поэтому не вам тягаться со мной в подобного рода спорах. Хотите о государствах поговорить – поговорим! Но только не на этом слушании. Позвольте всё же мне закончить мою речь…