–Нет, – категорично отвергла мое заманчивое предложение основательно наревевшаяся Миа, – как только я закрываю глаза, то сразу же вижу маму и этого проклятого Йенса. Знаешь, мама все время боялась, что рано или поздно он напьется до беспамятства, устроит пожар и сгорит заживо в своем сарае, беспокоилась за него, проверяла, как он там… А он ее задушил…
–Всё, Миа, подумай о ребенке! – единственное, о чем я сейчас мечтала, это соорудить самодельный кляп из тканевой салфетки и наглухо заткнуть Мие рот, но старательно гнала подобные намерения прочь, причем, удавалось мне это с каждым мигом всё сложнее и сложнее. Никогда до этого я не ощущала настолько ярко выраженного морального дискомфорта: я разрывалась между голосом разума и зовом сердца. Логика и факты были всецело на стороне Мии, но душа неистово протестовала каждый раз, когда в адрес Йенса звучали обличительные фразы. А еще меня жестоко терзало чувство вины: если Йенс на самом деле убил свою гражданскую жену, то меня впору было привлекать за соучастие – если бы я настояла на своем, если бы я уговорила Йенса уехать, да что там, если бы у меня хватило смелости выйти навстречу Ханне и Эберту, всё непременно сложилось бы иначе. Сколько различных «если», отныне не имеющих равным счетом никакого значения для чуждой сослагательного наклонения истории.
–Да, да, -заключительным аккордом всхлипнула Миа, но вдруг снова зашмыгала носом,– моя малышка никогда не увидит бабушку, и все из-за этого зверя…
Похоже, первая стадия озверения неумолимо подкрадывалась и ко мне самой. Желание схватить Мию за волосы и принудительно отволочь ее в спальню невыносимо жгло меня изнутри, но каким-то нечеловеческим усилием я продолжала сочувственно улыбаться.
–Пожалуй, мне все-таки надо лечь, – надеюсь, Миа не заметила шумного вздоха облегчения, бесконтрольно вырвавшегося у меня из груди,– Беата, ты ведь посидишь со мной?
–Конечно, дорогая! – с энтузиазмом кивнула я, помогла девушке встать и заботливо взяла ее под руку. Грузно переваливаясь с ноги на ногу, Миа медленно доковыляла до спальни и в изнеможении упала на постель.
–Беата, если я усну, а мне вдруг позвонит Лукас, или сестра, ответишь на звонки, ладно, – жалобно попросила Миа, -скажешь, что у меня нет сил разговаривать…
–Не волнуйся, я всё сделаю! – пообещала я, – сейчас я закрою шторы, чтобы тебе не мешал свет… Вот и замечательно. Спи, Миа, я рядом.
Довольно быстро девушка забылась чутким, поверхностным сном, а я с ногами забралась в кресло, подтянула колени к подбородку и какое-то время просто наслаждалась долгожданной возможностью побыть в тишине, нарушаемой лишь сопением Мии. Меня всё также неприятно подташнивало, и, машинально обращая взгляд на огромный живот Мии, я постепенно впадала в настоящую панику. В своем нынешнем состоянии я была согласна на любой диагноз, кроме беременности, и слабая надежда на желудочно-кишечную первопричину вышеупомянутых симптомов по-прежнему теплилась у меня в душе. Я не планировала оставаться в Германии ни при каком раскладе, и, если подозрения Мии оправдаются, я готова была пойти на самые радикальные меры. С моим браком было формально покончено еще вчера, и лишь благодаря неудачному стечению обстоятельств, Эберт до сих пор считал меня своей женой. Я собиралась поговорить с ним этим утром, но страшная новость всё перевернула вверх тормашками, сейчас я толком не знала, с чего начать. Расставить все точки в отношениях с Эбертом или прежде всего попытаться прояснить судьбу Йенса.
В хаотичное течение моих разрозненных мыслей ворвался телефонный звонок. Я рывком схватила трубку и пулей вылетела из спальни, чтобы не разбудить Мию.
–Миа, ты? – басовито уточнил Курт и, судя по всему, уже вознамерился выложить стандартный набор банальных утешений, но я вовремя оборвала собеседника на полуслове.
–Миа отдыхает, это Беата, -сообщила я, – Эберт попросил меня побыть с Мией до приезда родственников.
–Я в шоке, Беата, – признался Курт и многозначительно добавил, – когда мне только сказали о смерти Ханны, я сразу понял, что это Йенс сделал. Он там давно свихнулся в своем Хорнебурге, но никому и в голову не приходило, что он зайдет настолько далеко. Бедная Ханна, пригрела змею на груди… Йенс всем казался безобидным, ну пил, ну жил, как свинья, так кто же знал, что он на такое способен? Беата, как Миа?
–Пойдет, – без подробностей ответила я, – разбита, опустошена, но держится. Курт, а ты случайно не в курсе, как все произошло? Мне Мию неудобно расспрашивать, ей и так больно…
–Вот бабье любопытство, – неодобрительно хмыкнул Курт, – моя жена такая же, пристала, что да как. Тут человека убили, а вам, бабам, лишь бы языком почесать. Что я тебе расскажу, сам не так много знаю… Хайнц Майстер договорился с Ханной, что с утра они встретятся в Хорнебурге и вместе поедут выселять Йенса. Около шести Хайнц приехал, Ханны нет, двери нараспашку, ну а дальше уже и так все знают: Хайнц с порога наткнулся на труп, попробовал Йенса разбудить, а тот даже не ухом не повел, так нажрался с вечера… Довольна теперь?
– Курт, а если это не Йенс ее убил? – попыталась осторожно прощупать почву общественного мнения я, – ты же сам сказал, дверь нараспашку, хозяин пьяный спит, заходи и убивай, ведь так?
–Беата, ты чего вообще городишь? – возмущенно пробасил Курт, едва ли не оскорбленный в лучших чувствах содержанием выдвинутой мною гипотезы, – ты часом тоже не выпиваешь? Это что ж по-твоему получается, Ханну сам Майстер задушил и на Йенса спёр? Ты хоть соображаешь, какую чушь только что ляпнула? Твой муж вчера своими ушами слышал, что Йенс открыто угрожал Ханне. Кстати, Эберт сейчас как раз по этому делу показания дает, я ему на мобильный набрал, а он говорит, меня на пути с Дортмунда комиссар вызвонил, пришлось в участок завернуть. Я ему…
–Черт! – выругалась я, весьма невежливо перебив Курта, – прости, я не могу говорить, пока.
– Беата, что за муха тебя укусила, вот же баба дурная, – начал было Курт, но я решительно нажала отбой, пару мгновений посомневалась, а затем обреченно махнула рукой и бесшумно выскользнула из дома. К счастью, Миа так и не проснулась, и мое бегство осталось незамеченным. Наверное, меня следовало бы публично заклеймить позором, но по уровню тяжести угрызения совести, которые я, бесспорно, испытывала, покидая дом покойной Ханны и подло бросая Мию в одиночестве, не выдерживали ни малейшего сравнения с этой дикой болью, что непрерывно мучила меня с того момента, как я проявила трусливое малодушие и покинула убогое жилище Йенса.
Полицейский участок располагался на приличном отдалении от моего текущего местонахождения, и учитывая отсутствие автомобиля, на дорогу я потратила в разы больше времени, чем хотелось бы. Я практически бежала по вымощенным брусчаткой улочкам Ор-Эркеншвика, ловила на себе недоуменно-осуждающие взгляды привыкших к размеренному темпу жизни горожан, отбрасывала падающие на лоб волосы, на секунду останавливалась, чтобы перевести дыхание, и снова продолжала свой торопливый бег. Я не чувствовала ни промозглой сырости обжигающего легкие воздуха, ни оседающей на плечах мелкой измороси, ни холодных порывов встречного ветра, хотя в левом подреберье давно и навязчиво покалывало, а из рта густыми клубами валил горячий пар.
–Что случилось? – сходу насторожился дежурный, когда, запыхавшаяся, и распаленная я локальным смерчем ворвалась в участок, – на вас напали?
–Мне нужно срочно поговорить с комиссаром, который расследует убийство Ханны Леманн! – без прелюдий потребовала я, – передайте ему, что меня зовут Беата Штайнбах и я хочу дать показания по делу.
–Извините, фрау Штайнбах, но вам придется немного подождать, – не спуская с меня подозрительного взгляда, ответил дежурный, – комиссар Берггольц сейчас занят, он как раз беседует с …я так думаю, с вашим супругом. Эбергардт Штайнбах –это ваш муж?
–Да, офицер, это муж, – отчаянно затрясла растрепанной головой я, – умоляю, скажите комиссару, что у меня есть достоверная информация, дополняющая показания Эберта. Это очень важно, офицер, своим бездействием вы препятствуете объективному расследованию гибели моей близкой подруги.
–Хорошо, фрау Штайнбах, я попробую связаться с комиссаром Берггольцем, – неохотно пошел на уступки дежурный, – возможно, он согласится вас принять. Алло, Пауль, тут жена твоего свидетеля, Штайнбаха, просто рвется на допрос. Говорит, у нее есть новые сведения по убийству Ханны Леманн. Сказать, пусть ждет? Хорошо, всё понял. Фрау Штайнбах, проходите, пожалуйста, прямо и налево, там увидите дверь с фамилией Берггольц.
–Спасибо, офицер, – на бегу поблагодарила дежурного я, одним махом преодолела коридор и без стука вломилась в кабинет.
Комиссар Берггольц оказался моложавым, подтянутым мужчиной с торчащим ежиком седых волос и пронизывающим взглядом глубоко посаженных глаз. Вероятно, за проведенные на страже правопорядка годы он с лихвой насмотрелся самого разнообразного контингента посетителей, и при виде тяжело дышащей девицы с полубезумным выражением на раскрасневшемся лице не выразил ни единого признака удивления, чего, впрочем, нельзя было сказать об Эберте. Правильные, идеально симметричные черты моего мужа заметно исказились, а в глазах явственно мелькнуло закипающее раздражение.
–Прошу вас, фрау Штайнбах, присаживайтесь, – пригласил меня комиссар, – ваш супруг уже расписался в протоколе, но, если у вас есть, что добавить, мы оформим ваши показания отдельным приложением.
–Что ты можешь рассказать полиции, Беата, если тебя там даже не было? – вскинул светлые брови Эберт, и я физически ощутила, что лишь присутствие комиссара удерживает моего мужа от того, чтобы взять меня за шкирку и грубо вышвырнуть в коридор.
–Ошибаешься, Эберт! – торжествующе выдохнула я, – Йенс отказался впустить вас с Ханной, потому что внутри находилась я, и Йенс боялся меня скомпрометировать.
ГЛАВА X
–Беата, ты совсем умом повредилась? – после внезапного удара обухом по голове самообладание вероломно изменило моему супругу, и я инстинктивно придвинулась поближе к сохраняющему невозмутимость комиссару, чтобы ненароком не попасть под горячую руку Эберту. Пока еще мой муж до конца не переварил только что сказанные мною слова и лишь потрясенно взирал на меня с откровенным непониманием в холодных серо-голубых глазах. Но следовало отдать Эберту должное, соображал он достаточно быстро, и когда смысл происходящего дошел до него в полном объеме, я непроизвольно втянула голову в плечи. Мое секундное замешательство позволило Эберту моментально перехватить инициативу, и обрести контроль над ситуацией.
–Комиссар, я прошу прощения, но, похоже, смерть Ханны вызвала у моей жены временное помутнение рассудка, – без сомнений пришел к однозначному выводу Эберт, – если у вас больше нет ко мне вопросов, я могу отвезти Беату домой? Вы же видите, ей срочно нужен отдых, а возможно, даже и квалифицированная помощь…
–Ты не посмеешь упечь меня в психушку, Эберт! – я великолепно понимала, что сей ультразвуковой вопль фактически является прямым доказательством в пользу версии о моей душевной болезни, но не сумела сдержать эмоционального порыва и еще теснее прильнула к столу Берггольца в надежде на защиту.
–Беата, о чем ты говоришь? – очень натурально возмутился мой муж, но теперь я лишь укрепилась во мнении, что в точности разгадала его замысел. Эберт искренне считал, что на нервной почве у меня поехала крыша и продолжительное пребывание в обществе Мии, да еще в доме, где всё напоминало о покойной Ханне, сказалось на моей психике далеко не лучшим образом. Конечно, он не ожидал, что я окажусь обладательницей до такой степени тонкой и ранимой натуры, и, быть может, даже испытывал некоторое раскаяние за свое опрометчивое решение оставить меня наедине с безутешно рыдающей Мией. Нет, так не пойдет. Не за тем я, очертя голову, пробежала насквозь весь Ор-Эркеншвик, чтобы в аккурат из участка отправиться в лечебницу.
–Комиссар, я действительно плохо себя чувствую, но мои проблемы со здоровьем носят исключительно физический характер, и никак не помешают мне выполнить свой гражданский долг и дать показания, – твердо заявила я и поспешно добавила, пока Эберт не придумал очередной способ заткнуть мне рот, – я уже сообщила вам, что прошлым вечером ночью была в Хорнебурге и лично слышала, что Йенс Беккер не выдвигал угроз в адрес Ханны, а теперь повторяю свои слова для протокола. Йенс лишь напоминал о неприкосновенности частной собственности и обещал позвонить в полицию, если Эберт и Ханна не прекратят попыток самовольно проникнуть в его жилище.
–Беата, это бред какой-то! – Эберт вскочил со стула, но комиссар предупреждающим жестом пресек его дальнейшее продвижение в мою сторону.
–Успокойтесь, господин Штайнбах! – мягко, но убедительно попросил Берггольц, – мои должностные обязанности предписывают мне внимательно изучить все обстоятельства дела и досконально проверить любые сведения, имеющие отношение к предмету расследования.
–Комиссар, Беата не в себе, – красноречиво взмахнул рукой мой муж, – вчера она была в Даттеле, отмечала день рождения подруги… Беата, я знаю, что ты всегда почему-то симпатизировала Йенсу и упорно не веришь, что он мог убить Ханну, но твои попытки его выгородить выглядят смешными и жалкими. Не позорь меня, пожалуйста, поедем домой…
–Господин Штайнбах, – комиссар ненавязчиво взял меня за локоть, подвел меня к стулу и слегка надавил мне на плечи, призывая сесть, – кажется, мы с вами все закончили? Вы свободны, при необходимости я с вами свяжусь.
–Комиссар, я не могу уйти отсюда без своей жены, – Эберт изо всех сил старался не выйти за рамки приличий, но я чувствовала, как растет и ширится его раздражение, – посмотрите, в каком она состоянии, у Беаты нервный срыв, галлюцинации, она не отдает отчета в своих словах. Ей нужен врач.
–А мне нужен свидетель, – отрезал Берггольц, – фрау Штайнбах, вы в порядке?
–В абсолютном, – я окончательно справилась с приступом мандража и больше никого и ничего не боялась. Разве, что Эберта, который вряд ли оставит безнаказанным мой сегодняшний демарш. Да что тут говорить, я два года врала ему в лицо, когда вместо фитнесс-клуба в Даттеле регулярно ездила к Йенсу в Хорнебург.
–Тогда я еще раз попрошу вас покинуть кабинет, – недвусмысленно обратился к Эберту комиссар, но я вдруг осознала, что крайне заинтересована в публичном срыве покровов. Мою честь уже все равно не спасти и скоро весь город будет судачить о моих похождениях, зато у объяснения в полицейском участке имелось одно существенное преимущество: здесь Эберт не обладал надо мной властью и этой возможностью, что называется, было грех не воспользоваться.
–Пусть он останется, -внятно прошептала я, – мой муж тоже должен это услышать.
–Вы уверены? –уточнил Берггольц, и я решительно кивнула в ответ, – хорошо, но никаких семейных сцен я у себя в кабинете не потерплю. Прошу вас говорить четко и строго по делу, фрау Штайнбах. Итак, поясните, пожалуйста, какие отношения связывали вас с подозреваемым Беккером и что за причины привели вас вчера вечером в Хорнебург?
Прямолинейный вопрос комиссара неожиданно застал меня врасплох, и я была вынуждена констатировать, что ни в одном языке мира не найдется подходящей формулировки для описания моих чувств к Йенсу. Мне вдруг стало ясно, что я при всем желании не смогу найти нужных слов, и моя затяжная пауза будет непременно воспринята в качестве признака прогрессирующего безумия, после чего Эберт незамедлительно вызовет за мной бригаду, а Йенс из подозреваемого сменит статус на обвиняемого, а потом и на подсудимого. Что ж, я скажу этим людям то, что они хотят услышать, то, что получит в их порочных душах живой отклик, я скажу им то, во что они готовы поверить. Пусть у меня лучше будет пятно на репутации, чем груз на совести.