– Он мне вовсе не друг, – с усилием выговорила Скарлетт. – Мы поссорились во время осады, после вашего отъезда в Мейкон. А где… где он находится?
– В пожарном депо, около городского сквера.
– В пожарном депо?
– Ну да! – Питтипэт согнулась от смеха. – У янки теперь там военная тюрьма. Они разбили лагерь вокруг ратуши в сквере, а депо в самом конце улицы, вот там и держат капитана Батлера. Да, Скарлетт, я вчера услышала презабавную историю про него. Не помню, кто мне рассказал. Ну, не важно. Ты же помнишь, как он всегда был ухожен, вылощен просто, настоящий денди, – а тут его держат в депо и не дают помыться, а он настаивает, что должен принимать ванну каждый день. И вот, представь, выводят они его из камеры в сквер. А там такая длинная поилка для лошадей, в ней целый полк мылся, в одной воде! И ему говорят, что он тоже может тут помыться, а он отвечает: нет, он предпочитает не смешивать свою собственную грязь южанина с грязью янки, а они…
Веселый лепет все журчал и журчал, Скарлетт слышала, но не слушала. В голове у нее отложились две идеи: что у Ретта гораздо больше денег, чем она могла надеяться, и что он в тюрьме. Тот факт, что он сидит в тюрьме и, вполне возможно, кончится все виселицей, некоторым образом менял дело, в смысле – задача выглядела проще, а перспективы – блистательными. Она не слишком переживала по поводу того, что его могут повесить. Ее так отчаянно прижала нужда, что все остальное вообще не имело значения, тем более какой конец приготовила Ретту судьба. Кроме того, она разделяла мнение доктора Мида, что виселица – это еще слишком хорошо для него. Да любой мужчина заслуживал бы болтаться на виселице, если бы бросил женщину в затруднительном положении, одну, среди ночи, между двумя армиями – и все из-за какой-то прихоти! Приспичило ему, видите ли, идти сражаться за Правое Дело, уже, кстати, проигранное!.. Вот бы ухитриться женить его на себе, пока он в тюрьме. Тогда все эти миллионы перешли бы к ней, к ней одной – если его казнят. А если брак исключается, то, может быть, ей удастся получить у него заем, пообещав выйти за него замуж после освобождения или пообещав… Ох, да что угодно можно наобещать! И если его повесят, то для нее день расчета не наступит никогда!
Ее воображение воспламенилось мыслью стать вдовой по милости благодетельного вмешательства правительства янки. Миллионы золотом! Да на эти деньги она смогла бы восстановить «Тару», нанять работников и целые мили засадить хлопчатником. И чудесно бы одевалась, и ела бы что захочется. И Сьюлен с Кэррин тоже. И Уэйда кормили бы хорошо, как и полагается кормить детей, чтобы впалые щечки опять стали пухленькими и румяными; у него была бы теплая одежда, гувернантка, учитель, а впоследствии университет. А то вырастет босоногим невеждой, как крекер. Папу наблюдал бы хороший врач, а для Эшли – чего только она не сделала бы для Эшли!
Монолог Питтипэт прервался неожиданно, полувопросом:
– Да, Мамми?
Вернувшись с неба на землю, Скарлетт увидела Мамми: она стояла в дверях, руки сложены под фартуком, глаза настороже, так и стараются проникнуть насквозь. Скарлетт прикинула, давно ли она там стоит и много ли успела услышать и заприметить. Судя по блеску в старческих глазах – все.
– У мисс Скарлетт усталый вид. Не пора ли ей в постель? – Мамми не спрашивала, она утверждала.
– Да, я устала, – вздохнула Скарлетт, поднимаясь и заготавливая специально для Мамми по-детски беспомощную мордашку. – И боюсь, не подхватила ли вдобавок простуду. Тетя Питти, вы не возражаете, если я завтра отлежусь немного и не пойду с вами наносить визиты? Для визитов у меня еще будет время, но я очень хочу попасть завтра вечером на свадьбу к Фанни. А если моя простуда разыграется, я не смогу пойти. Денек в постели будет для меня самым лучшим лекарством!
Мамми потрогала руки Скарлетт, внимательно к ней присмотрелась; подозрительность сменилась легким беспокойством. У Скарлетт определенно был больной вид. Возбуждение, вызванное мечтами, быстро прошло, оставив ее бледной и дрожащей.
– Деточка моя, у вас ручки как лед. Ложитесь-ка вы в постель, а я заварю вам травяного чая и принесу горячий кирпич, к ногам устрою, вот и станет вам получше.
– Вот ведь голова какая безмозглая, – причитала пухленькая старая леди, выбираясь из своего кресла и похлопывая Скарлетт по плечам. – Болтаю и болтаю, а о тебе и не подумала. Душенька, тебе надо завтра весь день провести в постели, отдохнуть и поправиться, а мы с тобой вволю посплетничаем. Ах, боже мой, нет, не получится! Я не смогу побыть с тобой. Завтра я обещала посидеть с миссис Боннел. Она слегла с гриппом, и кухарка ее тоже. Мамми, как я рада, что ты здесь. Утром ты должна пойти к ним со мной и помочь.
Мамми заторопила Скарлетт наверх, бормоча что-то возмущенно по поводу холодных рук и легких туфелек, Скарлетт при этом выглядела слабой, вялой и покорной, будучи в душе очень довольна таким оборотом дела. Если только ей удастся усыпить подозрения Мамми и спровадить ее утром из дому, тогда все будет хорошо. Тогда она сможет пойти к янки в тюрьму и повидать Ретта. Пока она поднималась по лестнице, откуда-то издалека донесся глухой раскат грома. Как похоже на осадную канонаду. Скарлетт вся покрылась мурашками. Звуки грозы теперь навсегда будут связаны для нее с обстрелами и войной.
Глава 34
Утром проглянуло солнце. Светило оно, правда, с перебоями: холодный сильный ветер быстро гнал по небу темные рваные облака, по временам закрывая его сияющий лик. Ветер дребезжал оконными рамами, тихонько подвывал где-то в коридорах. Скарлетт воздала короткую благодарственную молитву, что хоть дождь прекратился. Он хлестал всю ночь, она от этого и проснулась, а потом лежала без сна, вслушиваясь в дождь и понимая, что это конец ее бархатному платью и шляпке. Но теперь, ловя летучие проблески солнца, она воспрянула духом. Ей стоило большого труда валяться в постели, изображать томность и старательно чихать, пока тетя Питти с Мамми и Питером не вышли из дому, направляясь к миссис Боннел. Когда же наконец захлопнулась со стуком калитка и в доме осталась только кухарка, напевавшая у себя на кухне, Скарлетт выпрыгнула из постели и сняла с крючков свои новые одежды.
Сон освежил ее и придал сил, а из холодного, твердого ядра, таившегося на дне души, она черпала отвагу. Перспектива схватки на сообразительность с мужчиной – с любым мужчиной – ее возбуждала всегда, это была ее стихия, ее конек. И то, что после многих месяцев обескураживающей, безрезультатной борьбы неизвестно с кем и с чем ей будет, наконец, противостоять реальный противник, кого она может выбить из седла ценой собственных усилий, – о, это бодрило необыкновенно!
Одеваться без посторонней помощи было трудно, но она все-таки справилась со всеми тесемками, шнурками и крючочками и, надев шляпку с задорно торчащими перьями, побежала в комнату тети Питти поглядеться в большое зеркало. Как мило она выглядит! Петушиные перья придавали ей озорной и дерзкий вид, а на фоне тускло-зеленого бархата шляпки глаза казались поразительно светлыми и блистали, как изумруды. А платье – нет слов! Такое богатое, пышное и вместе с тем очень достойное! Великолепное ощущение – опять надеть нарядное новое платье! А как приятно сознавать, что ты ужасно хорошенькая и притягательная! Она импульсивно наклонилась вперед и поцеловала свое отражение в зеркале, а потом засмеялась над собственной глупостью. Она взяла кашемировую шаль Эллен, чтобы закутаться на улице, но старый платок потерял свежесть цвета и не сочетался с мшисто-зеленым бархатом платья, даже придавал ему чуточку потертый вид. Открыв шкаф тети Питти, она достала черную накидку тонкого сукна, надеваемую тетушкой исключительно по воскресным дням, и набросила себе на плечи. В проколотые ушки легко скользнули бриллиантовые серьги, которые она взяла с собой из «Тары». Откинув голову, она оценила эффект. Серьги приятно позвякивали, очень, очень приятно, и Скарлетт подумала, не забыть бы почаще вскидывать голову, когда будет у Ретта. Танцующие сережки всегда манят мужчин, а девушкам прибавляют живости и задора.
Какой стыд, что у тети Питти нет других перчаток, кроме тех, что сейчас на ее пухлых ручках! Ни одна женщина не может почувствовать себя истинной леди, если на ней нет перчаток, но у Скарлетт вообще не было перчаток с тех пор, как она покинула Атланту. За долгие месяцы тяжелого труда в «Таре» руки ее загрубели, и назвать их красивыми теперь никто бы не решился. Ну что ж, с этим ничего не поделать. Она взяла маленькую муфточку тети Питти и спрятала свои голые руки. Скарлетт решила, что только этого мазка и недоставало для совершенной, законченной картины элегантности. Теперь никто не заподозрит, что бедность и нужда дышат ей в спину.
Самое главное, чтобы этого не заподозрил Ретт. Он должен думать, что ею движут нежные чувства, и только.
Осторожно, на цыпочках, она спустилась вниз и вышла из дома, пока кухарка беззаботно горланила на кухне свои песни. Оказавшись за калиткой, она кинулась по Бейкер-стрит, дабы избежать всевидящего ока соседей, а за углом присела на каретный камень напротив сгоревшего дома и стала ждать, не поедет ли какая коляска или фургон, который мог бы ее подвезти. Солнце то скрывалось за торопливо бегущими облаками, то появлялось вновь, заливая улицу обманчиво яркими лучами, не дающими тепла, а ветер заигрывал с кружевами панталон. Было холодно – холоднее, чем она ожидала; Скарлетт вся завернулась в тонкую тетину накидку и нетерпеливо передернула плечами. И вот, когда она уже приготовилась встать и пешком пуститься в дальний путь через весь город в расположение янки, появился изрядно побитый фургон. В нем сидела старуха: под носом табак, лицо, привыкшее к любой погоде, на голове – подобие чепца от солнца. Старый мул едва переставлял ноги. Фургон двигался в направлении ратуши, и хозяйка нехотя взяла с собой Скарлетт. Было очевидно, что бархатное платье, шляпка и меховая муфточка не встретили с ее стороны особого одобрения.
«Она считает меня шлюхой, – подумала Скарлетт. – И может быть, она права».
Когда наконец они добрались до городского сквера и впереди замаячил высокий белый купол ратуши, Скарлетт поблагодарила женщину, спустилась на землю и понаблюдала за удаляющимся фургоном. Осторожно оглядевшись – не видит ли кто, она пощипала себя за щеки, чтобы придать им цвет, и покусала губы – с той же целью. Поправила шляпку, пригладила волосы. Потом внимательно осмотрела площадь. Двухэтажное, сложенное из красного кирпича здание ратуши выжило во время пожара, но вид имело запущенный и обшарпанный. Окружая здание со всех сторон и полностью занимая весь участок, центром которого была ратуша, здесь стояли ряд за рядом армейские палатки, истрепанные и заляпанные ошметками грязи. Повсюду слонялись солдаты янки, и Скарлетт поглядывала на них неуверенно, понемногу теряя свой запал. И как это, интересно, она собиралась отыскивать Ретта во вражеском лагере?
Она поискала взглядом пожарное депо. Широкие ворота под аркой были накрепко закрыты тяжеленным засовом, а по обеим сторонам прохаживались двое часовых. Ретт там, внутри. И что она скажет этим солдатам янки? И что они скажут ей? Она расправила плечи. Уж если она не побоялась убить одного янки, тем более нечего бояться просто поговорить с другим.
С большими предосторожностями она перебралась по камням через грязную дорогу и пошла прямо вперед, пока застегнутый от ветра на все пуговицы караульный не остановил ее.
– В чем дело, мэм?
Странно было слышать здесь немного гнусавый выговор уроженца Среднего Запада, впрочем, вопрос был задан вежливо и уважительно.
– Я хочу видеть одного человека, он заключенный.
– Ну, я не знаю, – сказал караульный и поскреб в затылке. – Тут очень придирчиво относятся к посетителям, а… – Он прервался и вперился глазами в ее лицо. – Боже правый! Только не плачьте, леди! Подойдите вон к посту у штаба и спросите кого-нибудь из офицеров. Вам разрешат повидаться с ним, готов поставить!
Скарлетт, вовсе не имевшая намерения плакать, одарила его сияющей улыбкой. Он обернулся к другому караульному, который медленно вышагивал вдоль своего участка:
– Эгей, Билл! Давай сюда.
Второй часовой, крупный мужчина, закутанный в синюю куртку с поднятым воротником, над которым злодейски торчали черные усы и баки, зашлепал к ним напрямик, по топкой грязи.
– Проводишь леди к штабу.
Скарлетт поблагодарила и пошла следом за часовым.
– Смотрите под ноги, тут лодыжку легко подвернуть, на этих камнях, – проговорил солдат и подал ей руку. – И лучше бы вам поддернуть немного юбки, чтоб не волочились по грязи.
Голос, исходивший из злодейских усов, обладал той же гнусавостью, что и у первого, однако был приятен на слух; в нем чувствовалась доброта, а в руке – твердость и почтительность. Это что ж такое: янки не все сплошь негодяи?
– Очень холодно сегодня, денек явно не для прогулок, – сказал сопровождающий. – Вы издалека приехали?
– О, можно сказать, с другого конца города, – откликнулась Скарлетт, греясь в тепле его голоса.
– Совсем, совсем не та погодка, чтобы дамы выходили из дому, – пожурил он ее. – Тем более грипп гуляет. Ну, вот и пришли. Командный пост, леди. Что случилось?
– Этот дом… В этом доме и помещается ваша штаб-квартира?
Скарлетт смотрела на красивый старый особняк, выходивший фасадом на площадь, и чуть не плакала. В этом доме она так часто бывала на вечерах во время войны. Это был приветливый богатый дом, здесь было хорошо, весело, а сейчас… сейчас над ним полощется большой флаг Соединенных Штатов.
– Так что же случилось?
– Ничего… Просто… Просто я привыкла к людям, которые здесь жили.
– Да, это очень печально. Я думаю, они и сами не узнали бы своего дома, если б увидели. Там внутри все ободрано. А теперь, мэм, ступайте туда и спросите капитана.
Она взошла по ступеням, лаская ладонью поломанные белые перила, и толкнула парадную дверь. В холле было темно и холодно, как в склепе. Дрожащий часовой прижался к дверям, за которыми в лучшие времена была столовая.
– Я хочу видеть капитана, – сказала Скарлетт.
Он отворил дверь, и она вошла – с бьющимся, как у зайца, сердцем и пылающим лицом. В комнате стоял крепкий солдатский дух: табак, дым, кожа ремней, отсыревшая шерсть мундиров, немытые тела. Ей смутно запомнились голые стены с обрывками обоев, на гвоздях – ряды синих курток, плащей и шляп с обвисшими полями, ревущий огонь в камине, посреди комнаты – длинный стол, заваленный бумагами, и группа офицеров: яркие медные пуговицы на синем фоне.
Она проглотила комок в горле и обрела голос. Нельзя допустить, чтобы эти янки почувствовали ее страх. Она должна быть в своей лучшей форме – ей надо выглядеть и быть неотразимо хорошенькой и совершенно не отягощенной заботами молодой особой.
– Капитан?
– Есть такие, – отозвался толстяк в расстегнутом кителе.
– Я хочу видеть заключенного, капитана Ретта Батлера.
– Опять Батлера? – засмеялся толстяк и вынул изо рта изжеванную сигару. – А на него спрос, на этого мужика! Вы ему родственницей приходитесь, мэм?
– Да, я… я его сестра. Он опять засмеялся:
– Я смотрю, сестренок у него полным-полно, одна из вас была тут вчера.
Скарлетт вспыхнула. Конечно, какая-нибудь из тех, с кем Ретт якшается. Вероятно, та самая Уотлинг. А янки подумали: вот еще одна, такая же. Нет, это невыносимо. Даже ради «Тары» она не может оставаться здесь больше ни минуты и терпеть оскорбления. Разгневанная, она повернулась к двери и уже взялась за ручку, когда рядом с ней оказался другой офицер. Молодой, чисто выбритый, глаза веселые и доброжелательные.
– Минуточку, мэм. Не хотите ли пока присесть возле огня, побыть в тепле? А я схожу узнаю, чем вам помочь. Как ваше имя? Он отказался видеться с той… леди, что приходила вчера.