Было ли ей одиноко? Ни капельки. Она познакомилась с двумя дружелюбными женщинами из Пемброкшира, отдыхавшими вместе, и они несколько раз приглашали Джини выпить с ними коктейль и поужинать. Персонал отеля был безупречно добр: ей приносили напитки, пока она загорала в шезлонге; советовали посетить вечер кабаре, оставляли самые красивые тропические цветы на ее подушке, когда разбирали ее постель по вечерам. Она даже немного потанцевала на дискотеке «Музыка шестидесятых» под мелодии группы Martha and the Vandellas, как будто ей снова было двадцать лет. Понятно, что ее чемодан уже был полон сувениров для обожаемых внуков. Она не смогла удержаться в магазине подарков. Джини обожала быть бабушкой, и одной мысли об улыбках внуков было достаточно, чтобы успокоить ее в самые мрачные моменты.
До этого момента Джини всегда была занята. Она вырастила четырех детей, двадцать пять лет работала преподавателем игры на фортепьяно и при этом готовила, занималась домом и совершала покупки. Когда дети выросли и вылетели из гнезда, Джини оставалась активной, работала волонтером в местном благотворительном магазине и помогала с детьми в детском саду недалеко от дома. Их с Гарри дом оставался открытым для всех Мортимеров. По субботам они собирались на ужин, в день рождения каждого члена семьи она устраивала специальное чаепитие: настоящий йоркширский чай со сливками и домашние сконы[8], а также пирог по выбору именинника. Никогда Джини не была счастливее, чем в те минуты, когда ее семья была рядом с ней, все в безопасности, все наслаждались ее ужинами и пирогами, а она могла с восхищением смотреть на замечательных людей, которыми стали ее дети.
– Не представляю, как тебе это удается! – восклицали все три сестры Гарри. – Откуда ты берешь силы? – Они угощали гостей магазинным тортом «Баттенберг»[9], в лучшем случае печеньем Wagon Wheel.
Что ж, Джини находила силы, потому что любила готовить для своей семьи. Таков был простой ответ, даже если, честно говоря, в последнее время семейные сборища давались ей непросто. Она оставалась без сил после всей этой беготни по магазинам, выпечки и приема гостей. Но, разумеется, в этом Джини никогда бы не призналась никому, кроме Гарри. Нет, потому что это того стоило.
Ох, Гарри, печально подумала она, поворачиваясь на бок в огромной кровати и прижимая к себе подушку. Его неверность, его предательство как будто отрезали ее от всего этого. Как он мог нанести такой ужасный удар семье? Почему он начал искать внимания на стороне, в объятиях другой женщины, когда она, Джини, всегда любила его всем сердцем? Гарри разбил ей сердце. Он разрушил их семью. Как она сможет вернуться и посмотреть им всем в лицо, когда их брак в руинах, когда будущее наполнено неуверенностью? Сможет ли семья по-прежнему наслаждаться вечеринками или совместными субботними ужинами после всех этих открытий? Они с Гарри так долго были парой, пережили столько бурь между ними, но это… это ощущалось как ураган. Один из тех ужасных ураганов, которые показывают в новостях. Они сметают все на своем пути: деревья, дома, жизни, все отброшено в сторону.
Джини со страхом ожидала следующего дня, когда отпуск закончится. Ее пребывание на Мадейре было похоже на побег в сияющую капсулу, полную кратковременных удовольствий, далекую от боли и стыда, оставленных дома. В этой капсуле за ней ухаживали, ее баловали, здесь она была защищена от боли реальной жизни. Но следующим утром все это закончится. Ей придется собрать чемоданы, отдать ключ от своего номера и на автобусе отправиться в аэропорт, где она будет ждать рейса домой – со страхом, с покорностью. Ей придется выслушать извинения Гарри, возможно, даже сразу по прилете, если ему действительно так отчаянно хочется вернуть ее расположение. А потом, как только она окажется дома, ей придется столкнуться со всеми соседскими сплетницами. Как только они ее увидят, их лица засияют, они потянутся к ней, словно железные опилки к магниту. Новости уже распространились среди соседей, как лесной пожар, слухи передавались из дома в дом. (Вы слышали? У него ребенок на стороне. Да, у Гарри Мортимера. Кто бы мог подумать? Она оставила его в аэропорту, вы представляете? Она правда так поступила.)
Хуже того, в определенный момент, когда они больше не смогут это откладывать, им с Гарри придется начать разговор, принять какое-то решение. Гарри скажет ей, как он намерен поступить с ней, а Джини придется в ответ рассказать о своих чувствах. Неделей раньше она заявила: «Она или я», – а Джини не из тех, кто отступает от своих слов. Что, если Гарри выбрал ее, эту его новую дочку? Что, если скажет, что все это время любил Кэти? Их брак никогда не оправится от такого удара.
От такой перспективы в голове Джини зазвучали минорные ноты. Все это было настолько ужасно, что не выразить словами.
Повернувшись на другой бок и уютно устроившись среди мягких удобных подушек, Джини закрыла глаза, не желая больше думать ни о Гарри, ни о его предательстве. «Если бы я только могла остаться здесь, – с тоской подумала она. – Остаться здесь и никогда больше не возвращаться…»
Глава восьмая
«Мать не выходила на связь всю последнюю неделю, и это было очень странно», – думала Пола, паркуя машину на стоянке аэропорта в воскресенье. Они с Джини всегда были близки, каждый день не раз говорили по телефону или обменивались сообщениями, а то и встречались. Когда Пола в первый раз стала мамой, Джини была для нее путеводной звездой в первые недели материнства. Она часами катала коляску с крошечным Льюком, мучившимся от колик, давая дочери возможность хоть немного поспать. Разумеется, Пола всегда любила мать, но, только увидев, с какой нежностью и с каким терпением Джини обращается с внуками, она по-настоящему поняла, насколько крепкими могут быть семейные узы и какой сильной может быть любовь между поколениями. Но в последние семь дней мать не прислала ни одного жизнерадостного сообщения, не позвонила, не выложила никаких забавных фото в семейную группу в Ватсапе. Без Джини в жизни Полы образовалась дыра.
И не только Пола попала в зону молчания. Никому из семьи мать не писала и не звонила. Пола сначала отправляла ей сообщения, текстовые и голосовые, чтобы поддержать, но они оставались без ответа. Потом она начала волноваться, что ее мама сбежала в самоволку во время пересадки или произошло что-то плохое. Спустя два дня Пола в панике позвонила в отель, так как ее мучило дурное предчувствие: А что, если?… Если с мамой что-то случилось, когда она была одна, Пола убила бы папу за это. Убила бы собственными руками. Но… «Ваша мать в отеле и говорит, что с ней все в полном порядке, – заверил ее менеджер на очаровательном неуклюжем английском. – Она прекрасно проводит отпуск, но не хочет ни с кем говорить».
Вот оно как. В конце концов, можно было понять, если Джини захотелось ненадолго отключиться от реального мира. Но только… ее мама была гордой женщиной, и путешествия в одиночестве были совершенно не в ее характере. Пола догадывалась, что Джини, должно быть, рыдает в белоснежную гостиничную подушку, отчаянно одинокая, испытывающая неловкость оттого, что ей все приходится делать одной. «Скажите им, что со мной все в порядке». Пола представила, как мама с заплаканным лицом шмыгает носом, когда к ней в номер стучится менеджер. (Что подумает персонал отеля о семье Мортимер, которая допустила подобное? По мнению Полы, Гарри следовало бы лететь на Мадейру следующим же рейсом, умолять ее о прощении. Но вместо этого он вернулся в Йорк и гостил в доме Дэйва в Клементоре, потому что не мог оставаться один. «Хоть об этом бы подумал, когда изменял маме», – сердито сказала себе Пола.)
– Я отвезу папу в аэропорт, – предложила Пола Дэйву накануне вечером. Средний брат был ей ближе всех по возрасту, и она любила его сильнее остальных братьев за доброту и серьезность. Джон, самый старший, всегда бросался вперед и первым все делал. Стивен, самый младший, был бунтарем, постоянно замышлял всевозможные шалости. Дэйв и Пола были средними в семье, послушными детьми, уравновешивавшими ситуацию. – Я просто хочу сама встретить маму, понимаешь, о чем я? Я по-настоящему без нее скучала.
– Я тоже скучал, – сказал Дэйв, потом понизил голос: – Что касается папы… Честно говоря, он без нее совершенно потерянный. Не знает, что ему с собой делать. Он ни разу за всю неделю не приготовил себе ланч, пока мы с Банни были на работе. Говорит, что не хочет позволять себе вольности.
– Скорее, он не умеет включать тостер, – отреагировала Пола, закатив глаза. Ее папа принадлежал к «старой школе» мужей, которые считают кухню и все находящееся в ней территорией жены. «Но ему следовало бы хотя бы попытаться и что-нибудь себе приготовить, а не сидеть весь день голодным», – с досадой подумала Пола.
Как бы там ни было, теперь Пола и Гарри вместе шли через терминал. Обоим не терпелось встретить Джини.
– Зал прибытия вон там, – сказала Пола, указывая вперед. – Ну, что ты чувствуешь перед встречей с мамой? – поинтересовалась она, с болью в сердце вспоминая, как дрожала нижняя губа мамы в последний раз, когда они собирались вместе. – Ты уже подумал о том, что ей скажешь?
Гарри смотрел в пол, пока они шли, и Пола гадала, не вспоминает ли он сцену недельной давности и то, как поступила Джини.
– Ну, я уже миллион раз это говорил, – ответил он. – Мне искренне жаль, и я люблю ее. И я надеюсь, что она сможет простить меня. – На его лице появилось выражение испуга. – Но, если нужно, я повторю все это снова, как только ее увижу. И я буду повторять эти слова до тех пор, пока она не примет мои извинения.
– А что насчет Фрэнки, она с тобой связывалась? – спросила Пола, испытывая странное чувство, как это случалось всегда, стоило ей подумать об этой неизвестной сестре, загадочной гостье на празднике. Поле не удалось даже взглянуть на нее, но она почему-то все время представляла разгневанную молодую женщину, жаждущую мести. – Тебе удалось ее разыскать?
– Разыскать ее? – Они остановились перед экраном с расписанием прилетов и вылетов, и Гарри уставился на него невидящими глазами. – Ой, я даже не думал… То есть…
– Ты можешь поискать ее на Фейсбуке или загуглить ее фамилию, если знаешь, – продолжала Пола, до конца не понимая, почему она помогает отцу, хотя сама даже не знает, нужна ли ей сводная сестра.
– На Фейсбуке, – повторил Гарри, как будто это была какая-то страна, о которой он слышал, но никогда там не бывал. – Думаю, я мог бы попытаться, если ты считаешь, что это хорошая идея, – неуверенно добавил он. Тут его лицо просияло, и Гарри указал на экран. – Ее самолет приземлился! – воскликнул он. – Она вернулась. Она вернулась!
Гарри выглядел таким по-детски взволнованным, но при этом настолько нервным и уязвимым, что Поле впервые стало его немного жалко. Без мамы папа действительно был беспомощным. Если бы Дэйв и Банни не взяли его к себе, он бы, вероятно, всю неделю питался кое-как. Этим утром Пола заехала вместе с ним в родительский дом и обнаружила, что почта так и валяется кучкой на коврике у двери, комнатные растения поникли, а сливочное масло, оставленное на блюдце с предыдущих выходных, протухло.
– Папа, нельзя допустить, чтобы мама вернулась в такой дом, – сурово сказала она отцу, открыв дверцу холодильника и обнаружив, что он практически пуст. Пола отправила Гарри за продуктами, а сама принялась за уборку, удивляясь его беспомощности. Ничего удивительного в том, что ему хочется, чтобы все вернулось на круги своя. Возможно, после этого он будет ценить Джини чуть больше.
– Нам придется немного подождать, папа. Ей еще надо забрать чемодан и пройти паспортный контроль, – предупредила Пола, но Гарри уже торопливо шел к воротам.
Она последовала за ним, и они стали ждать вместе. Сначала прилетевшие выходили поодиночке, потом хлынули толпой, это был поток загорелых людей, жизнерадостных и окрепших после отдыха на Мадейре. Пакеты из дьюти-фри весело позвякивали. Раздувшиеся чемоданы катились на колесиках. Одна семья направилась к парковке. Другую встречали друзья. Мужчина и женщина в темных очках были явно с похмелья, они держались за руки и улыбались друг другу. Пассажиры выходили один за другим, но Джини все не было.
Через полчаса после того, как самолет приземлился, через ворота, тяжело шаркая ногами, вышел пожилой мужчина с ходунками. За ним ворота закрылись. Казалось, можно было услышать, как бурлит возбуждение Гарри: ворота оставались закрытыми. Он нахмурился и облизнул губы.
– Это странно, – сказал он. – Где же она?
– Мама, должно быть, зашла в дамскую комнату, чтобы подкрасить губы, – предположила Пола. Ведь все знали, что Джини красит ресницы, даже отправляясь работать в саду, а уж эффектные выходы она всегда любила. К тому же если бы сама Пола поссорилась с мужем до такой степени, что в ярости улетела в отпуск одна, она бы уж точно, черт побери, зашла в туалет и проверила прическу и макияж, прежде чем выйти из зоны прилета. А разве большинство женщин поступило бы иначе?
– Возможно, задержка с багажом, – предположил Гарри, глядя на свои часы. – Они же перевозят чемоданы в таких больших тележках, да? Никогда не знаешь, а вдруг одна из таких тележек застряла или… – Его голос прервался.
– Мама появится через минуту, – попыталась подбодрить отца Пола. Но прошла и эта минута, и следующая, и еще одна, и они оба начали сомневаться в этом.
«Все в порядке, мама?» – Пола отправила сообщение матери, пока Гарри шел к стойке информации, надеясь выяснить местонахождение жены. Через несколько секунд телефон Полы пискнул, оповещая о входящем сообщении. Пола прочла его и ахнула.
– Ой… Папа! – позвала она, моргая и снова перечитывая текст, проверяя, не сошла ли она с ума. – Тебе лучше подойти сюда и прочитать это…
– Не может быть! – изумленно выдохнула Робин, когда Джон передал ей последние новости о Джини. – Ее не было в самолете?
– А с ней все в порядке? – с тревогой спросила Банни, когда Дэйв сообщил новость ей. – Что ж… А когда она вернется?
«Какого черта???» – Это было сообщение Стивена. – Нужно ли нам вмешаться?»
– Черт подери, – выпалил Мэтт. Он сидел в шезлонге в патио, когда Пола вернулась домой, все еще не придя в себя от шока, и рассказала ему о самых последних событиях. – И что теперь?
Пола рухнула в кресло рядом с ним. Она никак не могла поверить в то, какое сообщение ей прислала мама. «Я решила остаться здесь еще на некоторое время, – говорилось в нем. Его простота граничила с грубостью. – Отлично провожу время. Не знаю, когда вернусь».
– Что теперь… – повторила Пола, массируя висок, чувствуя, как подступает головная боль. – Папе нужно каким-то образом убедить ее вернуться. Иначе… – она пожала плечами, мрачная, не в силах отойти от потрясения, – иначе ты не хуже меня знаешь, что из этого выйдет.
Глава девятая
«Я помню, ты говорила, что не хочешь об этом знать, – писала Кэти, мать Фрэнки, – но на случай, если передумаешь, вот факты». Письмо было засунуто в альбом с детскими фотографиями, который Гэрет убрал в коробку, когда разбирал вещи в их с Кэти доме вскоре после ее смерти. Фрэнки могла бы не найти это письмо еще в течение многих лет, возможно, вообще никогда, если бы однажды промозглым зимним днем Фергюс не начал оспаривать тот факт, что она и Крэйг тоже когда-то были младенцами. «Нет, – твердо заявил мальчик и замотал головой, отчего густые темные кудряшки пустились в пляс. – Вы мои мамуля и папочка. Не младенцы». Крэйг рассмеялся и нашел свой старый снимок-доказательство, когда он был новорожденным, моргал и не мог даже держать голову. От Фрэнки потребовали тоже найти такой снимок. Письмо, от которого все еще знакомо пахло мамиными духами, выскользнуло из фотоальбома. И с оглушительным треском ящик Пандоры открылся.