Как же я хочу попасть сюда. В мир моей мечты, моих грез. Где все бросается на чашу весов. Где все кидается на кон. Где приходится идти напролом, не останавливаясь на достигнутом.
Ко мне, застывшей как столб, подлетает девушка в облегающем платье от «Банана Репаблик». Секретарь, сразу видно. Всем юристам «Уочтелла» предписано носить костюмы, а на ней даже пиджака нет.
– Мисс Кохан? – улыбается она. – Сюда, пожалуйста.
– Благодарю.
Мы идем по коридору мимо кубиков-офисов, и я не могу оторвать от них глаз. Стекло, дерево, хром. И непрекращающийся звон денег – дзинь, дзинь, дзинь. Девушка приглашает меня в комнату для переговоров. Внутри длинный стол из красного дерева с графином воды и тремя стаканами. Ничто не ускользает от моего внимания, и я отмечаю, что, вероятно, на собеседование придут два партнера фирмы. Отлично. Превосходно. Я изучила их компанию вдоль и поперек. Да я план помещений могу им нарисовать! Я все знаю наперечет.
Время тянется бесконечно: две минуты, пять, десять. Секретарь ушла. Я раздумываю, не выпить ли мне воды, когда дверь отворяется и в комнату входит сам Майлс Олдридж. Выпускник Гарварда, первый на своем курсе. Редактор «Йельского юридического журнала». Старший партнер «Уочтелла». Живая легенда. Я задыхаюсь от восторга.
– Мисс Кохан, – кивает он, – я с нетерпением ждал нашей встречи, спасибо, что смогли уделить мне время.
– Это честь для меня, мистер Олдридж, – отвечаю я. – Рада с вами познакомиться.
Майлс Олдридж вскидывает бровь. Он приятно удивлен, что я его узнала. Пять баллов, Данни.
– Садитесь, пожалуйста.
Жестом Олдридж указывает мне на стул и, пока я сажусь, разливает воду по двум стаканам. Третий остается нетронутым.
– Начнем, пожалуй. Расскажите немного о себе.
Что ж, это несложно. Ответ на этот вопрос я тщательно продумывала и отшлифовывала на протяжении последних нескольких дней. Итак, я родилась в Филадельфии. Мой отец владел светотехнической компанией, и я лет с десяти начала приходить к нему в офис и помогать разбираться с договорами. Любопытства ради я как-то заглянула в один из них, прочитала и потеряла голову, без памяти влюбившись в сухой язык цифр и деловую лексику, где каждое слово было тщательно подобрано и соответствовало своему истинному значению. Язык юриспруденции показался мне языком настоящей поэзии – поэзии ясной, сильной, могущественной, не допускающей двоякого толкования. Меня озарило: я поняла, кем хочу стать. Я поступила в Юридическую школу Колумбийского университета и окончила ее второй на своем курсе. Устроилась секретарем в Федеральный суд Южного округа Нью-Йорка, и там желание, подспудно зревшее во мне все эти годы, завладело мной целиком и полностью, и я решила стать корпоративным юристом. Окончательно и бесповоротно. Мир высоких ставок, азарта, игры по-крупному, безжалостного соперничества завораживал и манил меня. А еще – что уж кривить душой – меня завораживала и манила возможность заработать уйму денег.
– Уверены?
Да. Я просто рождена для этого мира. Я училась ради него. Ради него я пришла сегодня в «Уочтелл», потому что именно здесь мое место. И вот я в штаб-квартире работы своей мечты. В преддверии рая.
Мы проходимся по моему резюме пункт за пунктом. Олдридж на удивление дотошен, что, впрочем, играет мне только на руку, позволяя показать себя во всей красе. Он спрашивает, почему именно я самый подходящий для них кандидат и какая корпоративная культура кажется мне наиболее уместной. Я признаюсь, что, выйдя из лифта, почувствовала себя как дома в этой лихорадочной суете и бесконечной гонке. «Я не преувеличиваю», – заверяю я. Олдридж смеется.
– Этот мир жесток, – предупреждает он, – а гонка бесконечна. В ней можно и ноги переломать.
Я сцепляю руки в замок и упираюсь ладонями в стол.
– Поверьте, я ничего не боюсь.
Напоследок он задает мне традиционный вопрос. Вопрос, на который у любого кандидата всегда наготове ответ, потому что без него не обходится ни одно собеседование.
– Где вы себя видите через пять лет?
Я глубоко вздыхаю. Слова отскакивают у меня от зубов. И не только потому, что я выучила их наизусть, хотя, разумеется, выучила. А потому, что я говорю искренне. Я верю, что так оно все и будет. Я знаю.
Я начну работать старшим юристом в «Уочтелле». Буду в основном заниматься слияниями и поглощениями. Докажу свою высокую компетентность и невероятную трудоспособность – ничто не укроется от моего бдительного ока. Мне предложат стать младшим партнером.
– А помимо работы?
Выйду замуж за Дэвида, мы переедем в Грамерси и поселимся в квартире, выходящей окнами в парк. У нас будет шикарная кухня и достаточно места для стола на два компьютера. Лето мы станем проводить на морском курорте в Хэмптонсе, а на выходные, при желании, выбираться в горы, в Беркшир-Хилс. Если, конечно, позволит моя работа.
Олдридж явно доволен. Я превзошла все его ожидания. Мы пожимаем на прощание руки, и секретарь ведет меня по коридору мимо кубиков-офисов обратно к лифту. И вот я снова на земле, среди простых смертных. Третий стакан оказался уловкой. Хотели сбить меня с толку. Не вышло.
С собеседованием покончено, и, стало быть, самое время отправиться в Сохо и заглянуть в «Реформацию», мой любимый магазин одежды. Я взяла на работе отгул, так что целый день свободна как птица. А ведь еще только полдень. Полно времени, чтобы подготовиться к вечернему торжеству.
Когда Дэвид обмолвился, что заказал столик в «Радужной комнате», я мгновенно сообразила, чем закончится этот ужин. Помолвку мы обсуждали не раз. Я догадывалась, что он сделает мне предложение в этом году, и все лето ждала его. Но Дэвид выбрал зиму, хотя зимой у него самая горячая пора на работе, да и безумие рождественских каникул подливает масла в огонь. Правда, для меня ничто не сравнится с утопающим в огнях Нью-Йорком, и Дэвид об этом знает. Поэтому помолвка состоится сегодня.
– Добро пожаловать в «Реформацию», – приветствует меня девочка-продавец в черных расклешенных джинсах и белом тесноватом свитерке с завернутым воротом. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– У меня сегодня помолвка, – огорошиваю ее я. – Мне надо что-нибудь соответствующее.
Девчушка пару секунд сконфуженно моргает, и вдруг лицо ее озаряется светом.
– Ах, какая прелесть! – восклицает она. – Взгляните на это. Как вам?
В примерочную я отправляюсь с ворохом одежды: юбками, платьями с открытой спиной, креповыми красными брюками и свободного покроя полупрозрачной кофточкой им под стать. Огненный наряд я примеряю первым. Бесподобно. Дерзко, но не вызывающе. Игриво, но не развязно.
Я всматриваюсь в свое отражение, протягиваю к нему руки и шепчу:
– Сегодня… Вечером…
Глава вторая
«Радужная комната», элитный ресторан с верандами, расположенный на шестьдесят пятом этаже небоскреба Рокфеллер-плаза, 30, – один из самых высоких ресторанов города с потрясающим видом на Манхэттен. Из его величественных окон видны шпили Крайслер-билдинга и Эмпайр-стейт-билдинга, вздымающиеся над океаном небоскребов. Дэвид знает, что я обожаю панорамные виды. На второе или третье наше свидание он пригласил меня на крышу Метрополитен-музея на выставку Ричарда Серры. Под лучами солнца громадные бронзовые инсталляции полыхали, словно в огне пожарища. С тех пор прошло два с половиной года, а у меня от воспоминаний до сих пор мурашки по коже.
Как правило, в «Радужной комнате» проводят только частные вечеринки и для простого люда она закрыта, однако для особых гостей ее двери порой отворяются и посреди недели. «Радужной комнатой», как и помещениями на нижних этажах, владеет и управляет компания «Тишман Шпейер», где работает Дэвид, поэтому возможность зарезервировать столик в первую очередь предоставляется именно ее сотрудникам. Правда, обычно все столики бронируются на годы вперед, но в исключительных случаях…
Дэвид коротает время в ресторанном коктейль-баре «Шестьдесят пять». Веранды уже застеклены, и ничто, несмотря на холод за окнами, не мешает наслаждаться Манхэттеном с высоты птичьего полета.
Мы договорились встретиться прямо в ресторане: раз уж Дэвиду приспичило играть роль «честно отработавшего целый день парня», пусть играет. Когда я вернулась домой, чтобы переодеться, его не было: то ли умчался в последнюю минуту по срочному делу, то ли решил прогуляться и собраться с духом.
На Дэвиде темно-синий костюм, белая рубашка и розово-голубой галстук. В «Радужную комнату», разумеется, необходимо являться при полном параде.
– Ты обворожителен, – восхищаюсь я.
Снимаю и отдаю ему пальто и предстаю перед ним в огненно-красном наряде, которому позавидовала бы пожарная команда. Красный смотрится на мне крайне интригующе. Дэвид присвистывает.
– Ты бесподобна. Выпьешь что-нибудь?
Он отдает мое пальто пробегающему мимо портье, хватается за галстук и нервно теребит его. Это так трогательно, что на мои глаза наворачиваются слезы. На лбу Дэвида блестят капельки пота. Наверняка он всю дорогу сюда шел пешком.
– Конечно.
Мы подходим к бармену. Заказываем два бокала шампанского. Чокаемся. Дэвид устремляет на меня широко распахнутые глаза.
– За будущее, – провозглашаю я.
Дэвид одним махом осушает половину бокала и вдруг спохватывается.
– Боже мой! Неужели я забыл тебя спросить! – Он хлопает по губам тыльной стороной ладони. – Как прошло собеседование?
– Я сделала их! – Торжествующе улыбаясь, я ставлю бокал на барную стойку. – Размазала их по стенке. Все прошло как по маслу. Меня собеседовал сам Олдридж.
– Ничего себе. И сколько времени они взяли «на подумать»?
– Он сказал, что позвонит мне во вторник. Если все сложится удачно, я начну работать у них после рождественских каникул.
Дэвид делает глоток шампанского и крепко обнимает меня за талию.
– Как я горжусь тобой. Еще немного, и сбудутся все наши мечты.
Пятилетний план, который я изложила Олдриджу, вовсе не плод моего воображения. Это наш с Дэвидом совместный проект. Мы придумали его через полгода после знакомства, когда стало ясно, что отношения между нами перерастают в нечто более серьезное. Мы решили, что Дэвид оставит инвестиционно-банковскую деятельность и перейдет работать в хедж-фонд, где больше денег и меньше корпоративной бюрократии. То, что мы переедем жить в Грамерси, даже не обсуждалось: мы оба только о нем и грезили. Остальные детали нашей будущей жизни мы обговаривали спокойно, без суеты и всегда находили общий язык.
– Само собой.
– Мистер Розен, ваш столик готов.
Выросший за нашими спинами официант в молочно-белом фраке ведет нас по коридору в бальную залу.
«Радужную комнату» я видела только в кино, но в реальной жизни она во сто раз прекраснее. Идеальное место, чтобы предложить руку и сердце: изящные овальные столики, круглый танцпол с ослепительно сверкающей люстрой. Ходят слухи, что танцпол кружится под ногами вальсирующих пар. Живописные цветочные композиции навевают мысли о свадьбе и придают зале изысканность и пикантность. Во всем царит атмосфера пышного, хотя и немного старомодного праздника. Женщины в мехах. Перчатки. Бриллианты. Запах тонко выделанной кожи.
– Какая красота, – выдыхаю я.
Дэвид привлекает меня к себе, целует в щеку и шепчет:
– Под стать нашему празднику.
Официант услужливо отодвигает стул. Я сажусь. Взмах руки – и мне на колени опускается белоснежно-белая салфетка.
Нежные, мелодичные звуки постепенно наполняют залу: музыканты в углу играют песню Фрэнка Синатры.
– Это уж слишком, – смеюсь я.
На самом деле я хочу сказать, что все просто волшебно. Как в сказке. Так, как и должно быть. И Дэвиду это прекрасно известно. Дэвид – это Дэвид.
Не скажу, что я человек романтичный. Но романтика не чужда и мне. Я хочу, чтобы мне звонили, приглашая на свидание, а не скидывали эсэмэску; я хочу, чтобы мне дарили цветы после проведенной вместе ночи и просили моей руки под Фрэнка Синатру. И да, именно в декабре, в Нью-Йорке.
Мы снова заказываем шампанское, на этот раз бутылку. На миг ужасаюсь от мысли, во сколько этот вечер нам обойдется.
– Не переживай, – успокаивает меня Дэвид.
Он видит меня насквозь. И за это я его обожаю. Он всегда знает, о чем я думаю. Мы всегда с ним на одной волне.
Нам приносят шампанское. Прохладное, сладкое, пузырящееся. Мы залпом приканчиваем наши бокалы.
– Потанцуем? – предлагает Дэвид.
На танцполе две пары покачиваются в такт «От начала и до конца».
«И в горе, и в радости, и в суете повседневности…»
Меня бросает в жар – а что, если Дэвид подойдет к микрофону и во всеуслышание объявит о нашей помолвке? Вообще-то Дэвид не любит пускать пыль в глаза, но он уверен в себе, да и выступать на публике ему не привыкать. У меня начинают трястись поджилки: не дай бог сейчас принесут суфле в шоколаде с запрятанным внутри кольцом и Дэвид у всех на виду преклонит передо мной колено.
– Ты приглашаешь меня потанцевать? – изумляюсь я.
Дэвид ненавидит танцы. На свадебных торжествах приходится тащить его на танцпол буквально силком. Он считает, у него нет чувства ритма. Разумеется, нет: у парней его почти никогда не бывает, но да что с того? Отплясывать под Майкла Джексона дозволено в любых позах, кроме одной – сидячей.
– Ну да. Мы же в бальной зале.
Он протягивает мне руку и ведет по ступенькам вниз, в ротонду. Песня меняется, теперь это «Никто, кроме тебя».
Дэвид обнимает меня. Две пожилые пары на танцполе одобрительно улыбаются.
– Знаешь, я люблю тебя, – говорит Дэвид.
– Знаю. Я тоже тебя люблю.
Началось? Вот сейчас он и бухнется на колени?
Но Дэвид лишь медленно кружит меня по вращающейся ротонде. Музыка смолкает. Кто-то хлопает в ладоши. Мы возвращаемся за столик. Я, как ни странно, немного расстроена. Неужели я просчиталась?
Нам приносят заказ. Салат. Омар. Вино. Кольца нет ни в клешне омара, ни в бокале с бордо.
Мы почти не едим, только гоняем еду по тарелкам прелестными серебряными вилочками. Дэвид, обычно душа компании, молчит и хмурит брови. Беспокойно вертит в пальцах стакан для воды. «Просто спроси меня, – внушаю я ему, – и я отвечу “да”». Может, выложить ему мой ответ из помидоров черри?
А вот и десерт. Три пирожных: суфле в шоколаде, крем-брюле и «Павлова». Кольца нет ни в заварном креме, ни в шапке взбитых сливок. Я поднимаю глаза на Дэвида, но Дэвид исчез: он стоит на коленях рядом с моим стулом и протягивает мне футляр для кольца.
– Дэвид…
Он яростно мотает головой.
– Помолчи, пожалуйста, хорошо? Дай мне завершить начатое.
Люди перешептываются, замолкают. Кто-то нацеливает на нас камеры смартфонов. Музыка стихает.
– Дэвид, люди смотрят, – шепчу я, но губы мои растягиваются в улыбке. Наконец-то.
– Данни, я люблю тебя. Мы с тобой не сентиментальны, так что долго рассусоливать я не буду, но хочу, чтобы ты знала: наш союз для меня не просто часть задуманного нами плана. Я восхищаюсь тобой, я боготворю тебя, я хочу жить с тобой до скончания века. Мы с тобой не просто родственные души, мы идеально подходим друг другу, и я не представляю свою жизнь без тебя.
– Да, – говорю я.
Он улыбается.
– Может, я все-таки для начала тебя спрошу?
Пара за соседним столиком разражается хохотом.
– Прости, – краснею я. – Да, пожалуйста, спрашивай.
– Даниэль Эшли Кохан, ты выйдешь за меня замуж?
Он открывает футляр. Внутри лежит платиновое колечко с бриллиантом огранки «Кушон» и россыпью треугольных драгоценных камней по краям. Стильное, модное, изысканное. Как раз мне под стать.
– Вот теперь можешь ответить, – напоминает Дэвид.
– Да, – смеюсь я. – Да. Абсолютно и безусловно да.
Он поднимается, целует меня, и зал разражается бурными аплодисментами. Щелкают фотокамеры, слышатся восторженные охи и ахи и благодушные пожелания процветания и счастья.