Сейчас я занесу пальцы над клавиатурой, и из меня польется настоящий поток вдохновения, поток самого лучшего сценария, от которого загорятся глаза Чарли Грейс и..
И мои руки замирают над клавиатурой.
Пока что никакого чуда не происходит.
Мне вновь приходится лишь «выжимать» из себя слова, словно плохо переваренные грубые волокна из кишечника, и получается это ужасно. Я мучаюсь так пять минут, после чего открываю окно и запускаю свежий воздух. Да, пусть дух Провинстауна озарит меня. Давай. Я жду.
ХА-ХА-АХАХА.
Смех.
Такой резкий и визгливый прямо со второго этажа. Потом минутная тишина и вновь смех – теперь уже смех Альмы. И вновь потом смех Гретты.
– ТИХО! – ору, надеясь, что меня услышат.
Вновь воцаряется тишина.
Но теперь, со стороны окна, я слышу их приглушенные разговоры о чем-то. Видимо, их окно тоже открыто. Голова начинает разламываться, и кажется что их голоса сверлят в моем черепе одну огромную дырку, через которую выливаются все мозги.
– МНЕ НУЖНА ТИШИНА! – ору, обернувшись к окну.
Говор прекращается.
А в следующее мгновение сменяется тихим-тихим шепотом. Чувствую, что сейчас взорвусь, потому резко встаю (стул, не в силах удержаться, с грохотом из-под меня падает на пол) и с шумом закрываю окно. Поворачиваю ручку.
Прекрасно.
Теперь шепота не слышно.
Проклятье!
Но ведь дело не в шепоте. Дело в том, что я обращаю чрезмерное внимание на отвлекающие факторы по причине того, что мне совершенно нечего написать. Вернее, написать есть что – но оно идет сложно, вернее сказать, вообще не идет – а когда все-таки появляется на страницах.. то оформляется в нечто настолько кошмарное, что и ребенок бы написал лучше.
Поверхностное понимание. Я будто сухо излагаю происходящее, как в гнилой пьесе, когда должен как следует отобразить характер персонажей, их чувства и мысли. Их бунтарство, покорность или напротив полный анархизм!
А у меня получается лишь какие-то пластилиновые фигурки, которые падают от любого порыва ветра и источают живости не больше, чем пластмассовые цветы. Думаю, Чарли Грейс, увидев этот сценарий (который ждет уже столько времени), отказалась бы даже поверить в тот факт, что его написал создатель Черного Окна.
Потому что создатель Черного Окна даже в своем самом страшном сне не смог бы создать такое дерьмо. Даже если бы очень постарался.
Правильно, что Барри мне вчера не дал Дикую Индюшку (до того, как за меня попросил Ронни). Я недостоин этого бурбона для талантливых ублюдков, которые приезжают сюда делать деньги. Мне и водки с соком будет много.
«Ну что Генри, с тебя хватит? Или помучаешь сраку еще четверть часа? Ха-ха, неужто думал, что одолеешь нас?».
Захлопываю крышку ноутбука с такой силой, что, опасаюсь, открой его – и увижу треснутый экран да сплющенную клавиатуру. Но нет, как то всегда и бывает, человеческое сознание многое утрирует. Когда я открываю его – нет даже царапины.
Вздыхаю и вновь заношу руки над клавиатурой.
Последующие час с небольшим становятся самыми мучительными за последние сутки. Даже столкновение с бомжом не было столь изнурительным для меня. Выхожу я из этой битвы помятым, побежденным и с одной написанной говеной страницей. Теперь их 28. 28 нестерпимо отвратительных страниц, которые прибавляют понемногу в количестве, но точно не в качестве. И какой смысл их писать, если эти 28, все равно что любое число, умноженное на ноль? 28 страниц умноженные на 0 качественного текста = 0 страниц сценария. Как тебе такая арифметическая задачка, Генри?
Ты как ветряная мельница – крутишь лопастями, но толку от этого совершенно никакого. Ты имитируешь деятельность, но при этом не делаешь совершенно ничего, не продвигаешься день ото дня ни на шаг, и ты об этом знаешь. Ты можешь искусно лгать жене, агенту, коллеге и остальным людям – это дар сценаристов, писателей, драматургов и всех, кто делает деньги на собственном воображении. Да, ты искусно можешь солгать кому угодно и о чем угодно. Но оборотная сторона этой медали – проклятие. Потому что лучше всего ты можешь лгать самому себе. Прямо-таки филигранно, виртуозно, взахлеб. И самое отвратительное – что ты не всегда это сам понимаешь. Ты на каком-то профессиональном уровне попросту этого не замечаешь, отметаешь этот факт, потому что суть твоей профессии – это вера в собственный вымысел.
Вот уже сколько времени ты считаешь, что пишешь отвратные страницы, медленно и очень плохо. Но знаешь, в чем самая главная ложь, которой ты себя тешишь и в которую успел поверить за это время? Хочешь знать, что это за ложь?
Что как бы ты не обзывал эти страницы, с какой бы скоростью их не создавал – ты раз за разом именуешь этот процесс словом «ПИШУ».
Но на деле ты не пишешь, Генри. Ты только имитируешь. И очень хорошо себе врешь.
Ты пишешь? Как здорово. А сможешь дать хоть одну из написанных страниц Чарли Грейс? Нет? Значит, ты не пишешь. Значит, сколько бы ты не написал – пока текст не задышит жизнью, у тебя все время будет оставаться 0 страниц, сколько бы не показывал в левом нижнем углу ворд.
Ноль страниц, Генри.
Так будет до тех пор, пока ты не починишь свою писчую машину.
Я едва не вскакиваю из-за стола, едва время подходит к полудню. Будто самый нерадивый сотрудник, я просто высиживал время до «конца рабочего дня», чтобы поскорее слинять это и забыть до следующего дня.
В холодном поту и с раскалывающейся головой, я закрываю ноутбук и бреду в спальню. Переодеваюсь в джинсы, кофту. Возвращаюсь в холл и снимаю с вешалки куртку (уже и не помню, кто и когда успел ее повесить сюда, ведь вчера я кинул ее на пол).
– Альма! – зову ее, глядя на лестницу снизу вверх – Альма!
Скрип двери и поспешные шаги. Она, откинув прядь волос назад, доходит лишь до половины лестницы, когда я говорю:
– Я пошел. Какой замок купить? Такой же засов, или по типу гаражных?
– А какой лучше?
– Оба неплохие. Какой тебе даст спокойно спать ночью?
Она неуверенно жмет плечами:
– Возьми какой-нибудь металлический и потолще.
– Ладно. Думаю, к двум точно буду, приготовишь что-нибудь на обед?
– Да, я думала запечь семгу?
– Отлично – улыбнувшись, целую ее в лоб – я быстро.
– Я могу спросить у соседей инструменты для того, чтобы врезать замок.
– Думаю, поищу и найду что-нибудь у Саманты – кричу уже с крыльца. И лишь когда выхожу на тротуар слышу хлопок нашей двери.
И три щелчка.
Раз, раз, раз. Каждый ознаменовывает новый поворот ключа.
Лишь пройдя половину пути до прачечной, понимаю, что она даже не спросила у меня об успехах в сценарии. Впрочем, логично. Если бы во мне вдруг пробудилось таинственное вдохновение Провинстауна, вряд ли бы я ушел за пальто ровно к полудню, и вряд ли бы мое лицо (даже с натянутой улыбкой) выглядело бы, как кислый лимон. Уж если бы дела пошли на лад – я бы сам сказал об этом раньше, чем она успела бы открыть рот.
Черт, да весь бы этот сраный городишка об этом узнал.
Когда захожу в прачечную, уже предусмотрительно уклоняюсь вправо и не получаю этой ерундовиной по голове – но от звона это все равно не избавляет. Заметив меня, Хельга улыбается:
– О, Генри, вы прямо как на поезд, минута в минуту.
– Надеюсь, не опередил состав? – усмехаюсь.
Смеется:
– О нет, мы всегда говорим время с запасом. Меня это бесит, но Майк настаивает. Говорит, лучше перемариновать клиента, чем сказать одно, а к означенному сроку оказаться неготовыми.
– Думаю, Майк прав – киваю – уж лучше прийти позже, но точно не зазря.
Она жмет плечами, как бы говоря «я своего мнения не изменю, сколько бы человек это не сказали»:
– Ну может быть – снимает один из весящих огромных пакетов за стойкой – как провели вечер вчера? Зашли к Барри?
– А то вы не знаете? – улыбаюсь.
Довольная моей смекалкой, она опять смеется:
– Да, вы правы. Я уже знаю. Даже познакомились с Ронни и Белль?
У них тут правда равно, что сарафанное радио.
– Ну, скорее они со мной. Оказывается, они тут постояльцы.
– Это да. Каждый год к началу ноябрю тут как тут. Если однажды они здесь не появятся, я сильно забеспокоюсь. Они уже как неотъемлемый ландшафт Провинстауна, понимаете?
Тактично киваю, ожидая, когда она уже отдаст мое пальто.
Наконец, получаю желанное и тут же его вытаскиваю.
– Думаете, просто запихнули в новый пакет?
– Нет, просто хочу переодеться.
Снимаю дворовую куртку (вынужденный атрибут) и теперь уже ее пихаю заместа пальто в пакет. А пальто натягиваю на себя, с удовлетворением замечая, как идеально оно садится.
Хельга наблюдает за моими действиями с удивлением, но не задает лишних вопросов. Лишь в самом конце уточняет:
– Ну как? Больше не воняет?
– Простите?
– Ну, вы говорили, что воротник воняет.
– А.. – хмурюсь – точно. Нет, не воняет. Отлично пахнет. Спасибо.
– Обращайтесь еще.
– Скажу честно, даже если бы вы мне его испортили, я бы все равно обратился еще.
– Потому что мы единственная прачечная в Провинстауне – с улыбкой кивает она, словно старому анекдоту.
– Кстати, а где тут есть поблизости магазин, где можно купить замок? Ну, обычный, врезной.
Удивляет то, что Хельга даже не интересуется природой такой потребности:
– А, да. У Стива можно.
– Это же продуктовый.
– Да, но справа, если идти до упора, есть небольшой уголок со всякой всячиной ремонтной. Типо скотча, отверток, шурупов. Там же вроде видела замки.
– Да уж. Кажется, он в принципе единственный магазин в городе, не так ли? – усмехаюсь, подмигнув, и Хельга, игриво дернув плечом, вновь смеется.
Решаю, что за замком зайду на обратном пути (тогда от болтливого Стива можно будет отбрехаться обедом, который меня ждет дома, что никак не выйдет провернуть сейчас, в полдень) и направляюсь сразу к Ронни.
Даже дойдя до его внушительного трехэтажного дома (с панорамными окнами по всему первому этажу и огромной лоджией на всю длину второго) – я так и не встречаю ни одного человека.
И ни одного животного.
-3-
Мне приходится звонить в дверь трижды прежде, чем я слышу неспешно приближающиеся шаги изнутри. На мгновение даже опасаюсь, что и в это время умудрился разбудить Бри (а как известно – сложно будет о чем-то договориться или о чем-то просить человека, которого ты по личным мотивам выдернул из страны грез), но едва Ронни открывает дверь, как я с облегчением понимаю, что он точно не спал. Черт знает, что он делал и почему так долго не открывал – но точно не спал.
Пусть волосы и торчат так, будто он едва оторвал голову от подушки, а темный шелковый халат еле схвачен на бедрах (благо, под ним вижу боксеры) – все же наполовину полный стакан с темной жидкостью в руке говорит о том, что Ронни Бри не подорвался к двери из постели. Если только, встав, не отправился сначала налить себе порцию выпивки.
Увидев меня, он развязно усмехается:
– Какие люди, Генри! – после чего опускает взгляд чуть ниже и присвистывает – Армани..
И, выдержав слишком маленькую (для того, чтобы насладиться мне чувством собственной значимости) паузу, вкрадчиво добавляет, вскинув бровь:
– Давнишняя коллекция – многозначительный взгляд вновь на меня –помню, как я облизывался на нее, когда еще работал официантом. Давно это было.
– Да – сконфуженно киваю, стараюсь сменить тему – все никак руки не дойдут обновить гардероб.
Ронни Бри небрежно кивает, показывая что ему в принципе все до одного места, и радушно приглашает внутрь.
– Не разбудил хоть? – все-таки уточняю.
– Если б я спал, ты бы не достучался – хохочет он, закрывая за нами дверь – я же кричал «открыто».
– Да? Я не слышал.
– Прочисти уши – беззлобно бросает – у меня всегда открыто, так что не вынуждай меня следующий раз тебя встречать.
И тут до меня доходит смысл его слов. Отчасти он связан с причиной моего визита в принципе, потому вводит в значительное замешательство. Я негодующе хмурюсь и переспрашиваю:
– Всегда открыто? Подожди.. – оборачиваюсь – то есть ты не запер дверь?
Равнодушно жмет плечами:
– Зачем?
– Не знаю.. – но едва нахожусь с ответом, как мы проходим в его гостиную.
Которая, конечно же, значительно больше и роскошнее той, в которой часом ранее я пытался писать.
«Умница, Генри! Теперь ты смотришь правде в лицо. Именно что «пытался», но уж никак не писал, жалкое ты ничтожество».
– Садись – веселится Ронни, кивая на диван и множество огромных роскошных кресел. Сам же подходит к стеклянному столику и берет открытую бутылку знаменитого дорогого
(..у меня коллекция виски дома..)
виски. Пожалуй, в стоимости оно сейчас будет, как четверть от моего пальто. Хотя, учитывая, как верно сказал Ронни – «давнишнесть» коллекции, то цена его сейчас, уж точно, значительно упала от той, за которую я его брал. Так что, скорее всего, стоимость этой бутылки равняется аккурат половине нынешней стоимости моего самого дорогого атрибута одежды.
Класс.
Шоу «почувствуй себя нищебродом» начинается.
– Будешь? – Ронни чуть поднимает бутылку, как бы акцентируя мое внимание на том, о чем речь.
– Нет, спасибо. Я с утра не очень..
Он подмигивает (все-таки наполняя один из пустых стаканов) и шутливо заявляет:
– Быть похмельным в соло нехорошо – протягивает мне наполненный на три четверти стакан – держи.
Приходится взять:
– Спасибо. Но я.. не сказать, что похмельный. Я же раньше ушел.
– Да – смеется Бри, разом отпив половину своего – мы с Белль вчера здорово покутили. Впрочем, почему нет?
– Почему нет – соглашаюсь я.
Пей я с утра в воскресенье выпивку этой стоимостью, в таком пентхаусе, да имея за собой репутацию самого успешного сценариста ужасов своего времени (и это в неполные-то тридцать лет)– тоже не видел бы ничего плохого в том, чтобы «покутить» с подругой в местном баре до беспамятства, а с утра заглушать похмелье дорогим виски.
Ронни Бри плюхается на диван, едва не разлив остатки жидкости в стакане, и, откинувшись на подушки, поворачивает голову на меня:
– Если не похмелиться, то зачем пришел?
Даже как-то теряюсь:
– Ну, ты же сказал «заглядывай»..
– Расслабься, чувак – усмехается он – я же шучу. Конечно клево, что подтянулся. Мне одному тут скучно.
– Я думал, ты работаешь, когда не пьешь.
– Это да – соглашается он и поднимает руку со стаканом – но сейчас-то я пью.
Чтоб мне так жить.
Видимо, это читается по моему лицу, потому что он вновь смеется, вальяжно умостившись на диване и свесив одну ногу на ворсистый серый ковер. Лишь сейчас замечаю, что весь его дом в принципе (по крайней мере ту часть, что я видел, и эта гостиная) сделан в темных тонах. Темно-серый, темно-коричневая древесина, серый ковер, светло-серые стены, темно-серый диван. Самый светлый – это темно-бежевый, и встречается он только на паре подушек (впрочем, как раз обделённых вниманием).
Пару раз верчу головой, давая ему заметить, что разглядываю гостиную, после чего говорю:
– Заметил, ты любишь темные тона? Одежда, дом..
Он задумчиво складывает губы трубочкой, словно сам только сейчас отметив, что целиком и полностью окружен темными цветами:
– Ну.. никогда не любил ляпистого – заявляет, скривившись – мне нравится однородность.
– Почему не светлая однородность?
– Не знаю, она отвлекает – он скептично оглядывает бежевые подушки, словно только их заметив – белое, яркое.. оно отвлекает глаз. А нейтральные тона как бы нивелируются. Не замечаются зрением, будто игнорируются, понимаешь?
Неопределенно киваю, ожидая дальнейших объяснений. Но Ронни лишь, в свойственной ему манере, небрежно жмет плечами, как бы говоря «вот и я о том же», после чего доканчивает так же в один глоток остатки порции. Поднимается и вновь идет к бутылке, чуть кивнув на мой по-прежнему полный стакан:
– Ты его тянуть до Рождества собрался?
Тут же делаю глоток, решив, что пора переходить к основной сути, пока Бри меня заново не споил. Если я вернусь без знаний о сигнализации и даже без замка (который должен купить на обратном пути) – Альма меня просто убьет. Хотя нет, сначала устроит тотальный мозготрах, а потом убьет.