– Соловьиная работа – сказал голос у нас за спиной.
Мы повернулись и стрела на Алешином луке уперлась в грудь старика. Выцветшие глаза смотрели на нас строго и спокойно.
– Не грози мне, малец – бесстрастно сказал старик нашему стрелку – Нечем тебе мне грозить, кроме смерти. А мне та смерть в избавление будет. Ну, бей же!
Стрела дрогнула и опустилась.
– Что с градом, старик? – строго спросил Муромец – И где ваша стража?
– Стража? – он как будто задумался над трудным вопросом – Стражу наши Змеи порвали на Смородине-реке.
– Какие еще Змеи?
– Не знаю, сам я их не видел. А только вышли наши ратники из детинца, думали «соловьев» побить, да только обманули их те «соловьи», выманили под змеиные зубы.
– Да ты говори толком! Что за «змеи»?
Можно было подумать, что старик напуган и с испугу несет чушь про каких-то соловьиных змеев. Но нет! Он был спокоен, как раввин на похоронах. Впрочем, это и были похороны, похороны его города.
– Сам я тех Змеев не видел – он как будто отчитывался перед кем-то – А из наших ратников вернулся только один, весь израненный и сказал, что порвали их всех Змеи на Смородине. Стали мы его расспрашивать, а он уже неживой. Тут-то «соловьи» на город и навалились, а с ними еще какие-то незнамые люди.
– А дальше? – спросил я с замиранием сердца.
– Дальше? – переспросил он, как будто мой дурацкий вопрос заставил его задуматься – Дальше они добили всех мужиков, кто еще мог держать топор в руках и занялись девками и бабами. Нет у нас теперь девок в Карачеве, всех угнали, кто позор пережил. Да и града больше нет. Хорошо, был дождь недавно, а то все бы давно сгорело.
Он посмотрел слезящимися глазами на черные дымы.
– Но ничего – это прозвучало зловеще – Скоро тот пожар разгорится и будет тогда пепелище. Гасить-то некому.
– Сколько их было? – деловито спросил Алеша.
– Десятка три, а то и четыре. Все больше «соловьи», но и тех было немало.
– «Тех»?
– Не знаю, что за народ – пожал плечами старик – Эти сами не зверствовали, но и «соловьям» не мешали.
– Жалеешь небось, старик, что тем злодеям кров и хлеб давал?
Он посмотрел на Илью, задавшего этот вопрос и его спокойное лицо стало жалким и сморщенным.
– Когда ж то было? Да и кто тогда знал, что они озвереют и стыд потеряют? Эх, надо было нам под владимиров крест идти, все целее были бы.
Наш отряд вышел из мертвого города и двинулся на восток, туда, где по указанию старика, текла река Смородина. Там мы предполагали обнаружить основные силы Соловья и непонятных «тех» людей. Таинственных «змеев» мы сочли разумным не упоминать к ночи.
– Теперь ты понял, старшой, почему нам каган не велел трогать Соловья? – мрачно спросил Алеша.
Муромец ничего не ответил, лишь прибавил шагу, но внезапно остановился и тихо и невнятно прошипел:
– Каган, не каган…
Он мотнул головой, как бы отгоняя муху и мы продолжили движение. Мне вспомнилась давно читанная фраза про «дубину народной войны» и я понял, что и дубина, несмотря на отсутствие лезвия, может стать обоюдоострой. «Соловьи», начинавшие как народные мстители и пользовавшиеся всенародной поддержкой, выродились в откровенных бандитов, ненавидимых всеми.
Мы нашли неширокую и неглубокую реку Смородину, берега которой сплошь заросли орешником, и двинулись вверх по ее течению, туда, куда указывали многочисленные следы сапог и лаптей.
– Смотрите! – тихо вскрикнул Добрыня.
На мягкой, влажной от дождя и реки земле, рядом с человеческими следами виднелись две цепочки трехпалых отпечатков, напоминающих птичьи. Вот только была эта птичка, если речь шла о пернатых, побольше страуса размером: след был в две человеческие ладони.
– Змей! – прошептал Алеша с дрожью в голосе.
По этим, двойным, человеческим и «змеиным» следам, мы шли еще довольно долго.
– Тише! – прошипел Илья, резко остановился и потянул носом.
Нам, давно не евшим нормальной пищи, уже щекотал ноздри ароматный запах похлебки из многочисленных костров. Действительно, следовало вести себя потише. Тем временем, быстро, необычайно быстро для этой местности, навалился вечер. Мы перекусили сухарями и запили их водой из Смородины, облизываясь на далекие вкусные запахи. Тем временем ночь взяла свое и на небе появился Месяц, а потом и Луна. Следовало выходить в поиск.
– Со мной пойдет Арье – приказал командир.
Я снял свой тигелей, отдал его Добрыне и неслышно, как успел уже научиться у товарищей, пошел след-в-след за Муромцем. Копье я держал в правой руке, по бедру меня несильно бил хорошо подогнанный меч в пропитанных кабаньим салом ножнах. Свой щит я благоразумно оставил в Заворичах. Через некоторое время Илья махнул ладонью вниз и мы поползли. Делать это с копьем в руках было не слишком удобно, но я вспомнил как нас гоняли по полосе препятствий и навыки вернулись. Муромец одобрительно покосился на меня: было похоже, что и в Армии Обороны Израиля и у Горного Старца бойцов натаскивали по одной и той-же методике.
Ползущий впереди меня командир поднял руку ладонью вверх: стой. Я подполз к нему. Отсюда, в лунно-месячном свете была видна стоянка наших предполагаемых врагов. Горели костры, вокруг которых сидели люди и было расставлено разнообразное оружие: связки длинных копий и короткие, наверное кавалерийские луки. В подтверждение моих предположений, время от времени ржали невидимые в полумраке кони. Муромец снова предупреждающе поднял руку вверх: к нам шли двое. В свете лун можно было рассмотреть только длинные темные волосы на непокрытых головах. Они о чем-то негромко говорили между собой и их язык был странным и совершенно мне незнакомым, вот только его звучание напоминало что-то давным-давно забытое. Один из двоих подошел совсем близко к нам, задрал длинный кафтан и зажурчал мощной струей. Второй подошел к нему, ударил первого по плечу, что-то сказал и оба засмеялись.
– Элоре! – произнес подошедший – Элоре!
Я вспомнил. Это было в Будапеште, куда мы завалились провести выходные после сдачи очередного проекта, воспользовавшись дешевыми авиабилетами. «Элоре, элоре» кричал тогда в пивной подвыпивший венгр, пытаясь подвигнуть на какие-то подвиги своих таких же весело-пьяных друзей. Но тогда это были воспитанные европейцы и их, даже если бы они и стали агрессивны, можно было бы успокоить с помощью таких же воспитанных европейцев или политкорректной венгерской полиции. Сейчас же, в двух шагах от меня поливали своей венгерской мочой не то северскую, не то вятскую землю два чрезвычайно опасных древних прародителя тех корректно-веселых венгров. И я затаил дыхание, чтобы не выдать себя. Так вот кого наняли булгары!
Ветер подул на нас и звуки изменились, приобрели иные обертона. Теперь из лагеря явственно слышались женские и детские голоса, плач младенца или даже нескольких. Вот те на! Оказывается, это вовсе не войско, а очередное переселение народов. Интересно, почему они всегда движутся с востока на запад? Неужели на востоке выше рождаемость? Или все эти гунны и татаро-монголы просто следуют вращению земли, идут по каким-то неведомым им самим магнитным линиям?
Муромец ткнул меня пальцем в плечо и показал влево. Оттуда надвигалось нечто непонятное и страшное, с трудом, но все же различимое в ярком свете лун. Чудовище подковыляло поближе и я разглядел огромную ящерицу с морщинистой, обвисшей кожей на морде. Но размеры, размеры! Существо было невероятно большим, огромным, как самый большой из виденных мной крокодилов. И все же я едва сдержал нервный смех. Несмотря на гигантские размеры, «Змей» был именно ящерицей, а не сказочным драконом, не аллигатором или тому подобным чудовищем. Он и двигался как варан или игуана, смешно выбрасывая вбок когтистые лапы и двигая из стороны в сторону острой змеиной мордой. Да это и был варан типа тех, что можно было найти в мое время на островах Комодо и Ринча, но, пожалуй, покрупнее. Змей высунул длинный и тонкий раздвоенный язык и повернул морду в нашу сторону. Я вспомнил, что ящерицы и змеи имеют органы обоняния на кончике языка, анализаторы молекул воздуха. Только тут я заметил нечто вроде упряжи или ошейника, надетых на Змея, причем концы поводка держал человек в плаще с капюшоном. Двое венгров отпрянули и что-то испуганно прокричали на своем языке. Человек в капюшоне им ответил, наклонился к Змею и что-то ему сказал. Чудовище рвануло вперед так, что поводырь едва удержался на ногах от сильного толчка. Теперь варан несся к нам, а за ним бежали трое: поводырь и два давнишних венгра. В месячном свете сверкнули лезвия то ли длинных ножей, то ли коротких мечей. Решение пришло мгновенно…
– Тебе людей, мне Змея! – крикнул я и увидел кивок Муромца.
Он уже вскочил резко, как подкинутый пружиной и в его руке тускло сверкнул короткий клинок. Но что он делал дальше я не видел, сосредоточившись на Змее. Огромный варан несся на меня, размахивая лапами как иноходец, от чего его тело и голова болтались из стороны с сторону. Я подкинул копье и перехватил его снизу. Змей остановился, оперся двумя передними лапами о березу, открыл зубастую пасть совсем близко от меня и высунул язык, наверное не доверяя своему зрению и пытаясь убедиться, что жертва близко. Зря он это сделал. Я отскочил в сторону и воткнул копье ему в голову. В самый последний момент я сообразил, что наконечник может отскочить от черепа и снизил удар. Острие вошло под подбородок Змея, в складки кожи под мордой и пригвоздили его к смутно белеющему стволу березы. Он задергал всеми лапами, завертелся, размахивая во все стороны длинным хвостом, но вырваться не смог – копье держало крепко. Я выхватил меч и ударил туда, где острая голова переходила в худые плечи. Раз, другой… Я рубил и рубил… Вскоре голова чудовища отделилась от тела и висела теперь только на складках кожи, но лапы и хвост не переставали безумствовать. От лап мне удавалось увернуться, а вот шершавый хвост несколько раз ощутимо прошелся мне по лицу.
– Арье! Угомонись! – орал Илья – Уходим!
Я оставил в покое несчастного Змея и огляделся. Неподалеку лежали тела обоих венгров и змеиного поводыря, а к нам от костров уже бежали услышавшие шум вооруженные люди…
Мы уходили от погони по руслу Смородины, чтобы не оставлять следов. Впереди, полупрыжками несся Муромец, все время подпрыгивая и посматривая во все стороны. За ним тяжело бежал Добрыня, разбрызгивая воду и спотыкаясь на скользких камнях. За Добрыней следовал я, задыхаясь от непривычно долгого бега в тяжелом тигелее. Мое копье осталось в морде Змея, а обнаженный меч приходилось держать в руке, потому что вложенный в ножны, он мешал бежать. Замыкал наше бегство Алеша, со стрелой наложенной на Куркуте и постоянно оглядывающийся назад. И все же уйти нам не удалось…
Наперерез нам из леса выскочили несколько всадников. Некоторые в пластинчатых латах, некоторые в кольчугах, а один и в таком-же, как и у меня тигелее, они держали в руках кавалерийские пики, а их длинные, не прикрытые шлемами волосы развевались по ветру. Выглядели они именно так, как по моему книжно-киношному представлению и должны были выглядеть средневековые венгры: темноволосые, со свисающими вниз усами и густыми, надвинутыми на глаза бровями. За стремя каждого мадьяра держался пехотинец, в которых, по топорам и заросшим бородами лицам я признал соловьевцев. С одного из коней в воды Смородины соскочил человек, сидевший ранее за спиной всадника. Он подошел к нам, разминая ноги и было заметно, что твердая земля для него привычнее качающегося седла. Не торопясь он потянул из ножен кривую саблю.
– Ну, здравствуй, Илиас – сказал он.
– И тебе не хворать, Соловей – негромко отозвался Муромец и я заметил, как он отставил носок левой ноги, готовясь к прыжку.
Я с интересом взглянул на его противника. Соловей был не стар, но и не молод, лет пятидесяти, если судить по мерка 21-го века. Был он совершенно лыс или гладко выбрит, а его густая седая борода была, в отличии от остальных соловьевцев, аккуратно подстрижена. На груди его туники был намалевал белой краской сложный символ из множества соединенных крестов и ветвистых свастик.
– Хочешь биться, съзоротай князев? – насмешливо спросил разбойник, перебросив саблю из правой руки в левую так ловко, что мог бы заслужить похвалу голливудских режиссеров.
– Надеешься сразить меня? – продолжал Соловей – А каган не заругает ли? Что тебе наказывал Владимир?
– Не помню – спокойно ответил Муромец – С памятью у меня плохо стало. А ты что, теперь Киеву служишь? Сколько же тебе Владимир платит? Надеюсь, ты не продешевил?
Лицо Соловья потемнело, в этой словесной дуэли он явно проигрывал.
– Мне никто не платит, ты, христов прислужник! Я бьюсь за наших старых богов!
– Что-то твоими трудами народ от твоих богов к кресту потянулся – вставил Алеша.
– С девками и бабами сражаешься? – добавил Добрыня – А не боязно ли с малыми детьми воевать? Ну, Змей тебе в помошь, поборник старой веры. Так вот почему ты помощи у угринов запросил.
Угринами здесь, по видимому, называли протовенгров: оказывается моим товарищам это народ тоже был известен. Пока происходила эта перепалка, мы, вчетвером, встали плечом к плечу, а соловьевцы начали окружать нас полукругом. Было их человек десять и столько же венгров, но последние не вмешивались, так и оставшись верхом и держа свои пики вертикально. Соловей с соловьевцами угрожающе надвинулись и Добрыня положил руку на меч за спиной. Рука Муромца дрогнула на поясе и я понял, что еще мгновение и его кинжалы взлетят. Напряжение, и без того высокое, достигло своего предела. Мне показалось, что даже воздух над рекой звенит от невидимых, натянутых нитей. Сейчас! Я сжал обтянутую кожей рукоять…
Внезапно, что-то начало меняться. Нет, напряжение не ослабло и моя рука все так-же судорожно сжимала рукоять меча, а клинок Добрыни даже начал выползать из ножен, показывая верхнюю часть своего жала. И в то же время мы почувствовали, что куда-то исчезло то ощущения рубежа, после которого нет возврата и есть только вихрь схватки. Мы все еще были готовы биться, также как и наши противники, но уже понимали шестым чувством, что боя не будет. Но почему?
Она шла по воде между нами так, как прогуливаются по дорожкам бульвара Ротшильда в Тель-Авиве: легко и безмятежно. Женщина медленно пересекала реку как раз посередине между двумя отрядами. Высоко подняв голову, она, однако, не смотрела ни на кого из нас, устремив свой взгляд куда-то вперед и немного вверх, как будто она видела там что-то недоступное кому-либо из нас. Соловьевцы медленно опускали свои топоры и рогатины, и медленно, очень медленно опускалось острое лезвие сабли их атамана. Добрынин меч тоже скользнул обратно в ножны и рука ушла с рукоятки на затылок, как будто он собирался в недоумении почесать его. Алеша за моей спиной глубоко вздохнул, снимая напряжение и я увидел затылком, как расправляется туго натянутая тетива Куркуте.
– Веда – прошептал Муромец.
Это прозвучало как имя и я всмотрелся в лицо женщины, которая как раз остановилась и обвела нас всех внимательным, ничего не выражающим взглядом. Черноволосая, с удивительно бледным лицом, она, казалось, не имела возраста. Гладкая кожа лица говорила о молодости, а необычно светлые, глубокие глаза могли принадлежать и старухе. Темные волосы были заправлены под налобную повязку, а не скрыты платком, как у полянских женщин. Нет, на полянку она не была похоже, да и ни на кого иного. Казалось, что у нее отсутствует не только возраст, но и национальные черты. Вот только глаза, огромные белесые глаза… «Чудь белоглазая» вспомнилось мне. Да, было в ней, пожалуй, что-то финно-эстонское, этакое внутреннее спокойствие северного народа.
– Здравствуй, Илиас – произнесла Веда низким, насыщенным обертонами голосом – Зачем опять пожаловал в наши края?
– То не ваши земли, а северские да вятские – угрюмо возразил Илья.
– Здесь тоже земля наших богов, а не вашего Христа. Сам-то ты в княжего бога не веруешь. Зачем же чужому богу служишь?
– Не лукавь, ведунья – возразил Муромец – Ты же и сама ни в каких богов не веришь.
– Верно говоришь, съзоротай, лукавлю я. Не в богах тех суть, а в мудрости. Ваш князев Христос несет свою мудрость, да и пусть бы нес. Беда в том, что он иную мудрость отвергает. «Ведовство суть бесовство» кричат ваши попы и добро бы только кричали, а ведь того и гляди жечь начнут.