Наверное, прошедшая ночь была ночью великих таинств и я открыл перед ней не только сердце, но и самые сокровенные мысли. Теперь она знает то же, что и я и говорит мои слова.
– Тогда ты не обернулся, не посмотрел на меня, и мне сразу стало за тебя спокойней. Не оборачивайся и сегодня, и мне будет легче на сердце.
Меня переполняет гордость. Ты, Гектор Троянский, и ты, Игорь Новгород-Северский! Завидуйте мне, вы, жалкие неудачники! Ни у кого еще не было и ни у кого не будет такой женщины!
Провожать меня Аня вышла уже не в девичьем, а в бабьем наряде: платок скрыл ее длинные прекрасные волосы, как и полагалось замужней женщине. Она шла степенно и плавно, опираясь на мою руку, а я с затаенной гордостью смотрел на такие же пары вооруженных воинов и провожающих их на стену женщин. Моя молодая жена была самой красивой и она это знала.
Мадьярское войско уже стояло на противоположном берегу реки. Пять сотен всадников. Казалось бы это не так уж много, но все пространство от вод Трубежа до синеющего вдали леса заполнили гнедые и вороные кони. Коней другой масти не наблюдалось, лишь впереди у самой воды жевал травку ослепительно-белый жеребец. Всадники стояли спешившись и не двигаясь, подняв вверх свои длинные пики и опираясь на них. Наконец один из них вскочил на белого коня и неспешно направил его к броду. За ним, по обеим сторонам последовали еще двое на иссиня-вороных скакунах.
– Пойдем – вздохнул Неждан.
Когда мы выходили из восточных ворот, трое всадников уже неспешно пересекали Трубеж, разбрызгивая воду на броде. По негласной традиции нас тоже было трое: сотник, Муромец и я, и свое оружие мы оставили на стене, сделав исключение лишь для кинжалов. Всадник на белом коне спешился и направился к нам, двое остальных остались верхом, наклонившись к гривам своих коней. Они были без знакомых нам длинных пик, лишь с кинжалами на поясе, как и мы.
– Шалом – приветствовал нас мадьяр.
Похоже, иврит, с легкой руки хазар, стал интернациональным языком общения между Степью и Лесом.
– С миром ли ты пришел? – спросил его Илья – И кто ты?
Я присмотрелся к венгру. Он стоял перед нами без шлема и без доспехов, в длинном кавалерийском кафтане, знакомом нам по встрече с венграми на Смородине. Длинные, когда-то черные, а сейчас полуседые волосы были заплетены в косу. На ногах воин носил изящные полусапожки с немного загнутыми носками, удобные в стременах, но не подходящие для длительных прогулок.
– Меня зовут Тархош из рода Акаши – спокойно произнес мадьяр – И я пришел не с миром.
Мой тесть, похоже, иврита не знал, но успешно делал невозмутимое лицо. Я тоже пока помалкивал. Разговор продолжил Илья:
– Откуда и куда вы идете и что вам надо у нас?
– Мы идем на заход солнца, в Паннонию, где нашли себе новую родину наши братья.
– Ну так идите, мы вас не держим и не будем препятствовать.
– Путь до Паннонии долог, а с нами наши семьи и кони. Их надо кормить и поэтому мы взяли золото в Булгаре, что на Итиль-реке. За это мы обещали ударить на Самватас, а Акаши не нарушают обещаний.
– Самватас? – не удержался я от вопроса.
– Так в Степи называют Киев-град – бросил Муромец через плечо по-полянски.
– Тебе не взять Киев – сказал я – У кагана Владимира большое войско.
– Владимира там нет – улыбнулся Тархош – Он повел войско на юг искать печенегов.
– Так ты союзник печенегов?
– Печенеги наши враги – он нахмурился – Они лишили нас наших степей. И поэтому, если я встречу печенега, то проткну его копьем. Но сегодня я буду делать то, за что взял золото. А ближайший брод через вашу реку здесь и сразу за ним хорошая дорога на Самватас.
Ну я бы не назвал эту дорогу хорошей, подумал я, вспоминая овраги и заросли орешника, но мадьяр вероятно имел ввиду какой-то другой путь.
– Пропустите нас и останетесь живы!
Почему-то он пристально посмотрел именно на меня. Неужели я – слабое звено? Но ему ответил съзоротай.
– Нас здесь для того и поставили, чтобы такие как ты не прошли на Киев-град. Мы будем биться и многие с обеих сторон не доживут до завтра – сказал Илья – Пожалей своих людей, отступись.
– Вы храбрецы, но вам не выстоять против наших шарканей – в его голосе мне послышалась грусть.
«Шарканями» он, по видимому, называл Змеев. Хороший он, по-видимому, человек, этот Тархош, совестливый. Жаль, что придется его огорчить, подумал я.
– Ну что ж, до встречи в Верхнем Мире. И да смилостивится над вами Иштен – сказал мадьяр и, повернувшись, пошел к своему коню.
Мы тоже повернулись и не стали смотреть, как всадники снова вздыбили воды Трубежа. Но в детинец вернулся один сотник, а наш с Муромцем путь лежал к двум малозаметным кустам, за которыми были спрятаны факелы, приготовлены трут и кресало и по бочонку первача нашей с Аней работы.
Тем временем за рекой запели трубы и мадьяры стали садиться в седла. Всадники выстраивались в несколько линий, готовясь к атаке. У нас в детинце тоже проскрипел рожок, это сотник подавал какой-то сигнал своим людям. Все мадьяры были уже в седле, когда за рекой пропели другой сигнал и ряды всадников раздвинулись пропуская кого-то. Это, выбрасывая когтистые лапы, и размахивая острыми головами, шли Змеи. Они шли один за другим, понукаемые поводырями в знакомых мне капюшонах. Брод их не остановил и гигантские вараны поплыли, руля длинными, извивающимися хвостами. Теперь, при свете дня, я мог их рассмотреть. Размеры обманчивы, особенно если сравнивать то что видел на экране телевизора с тем, что видишь воочию. Мне показалось, что мадьярский боевой дракон был раза в полтора длиннее самого большого из виденных мной в «Национал Географик» гигантских ящеров. Тем временем Змеи начали выходить на наш берег и мне удалось их сосчитать. Восемь голов! Не так уж плохо, а то я боялся, что их будет больше.
Теперь и всадники начали переходить брод. По пять за раз, они выезжали из шеренги и двигались по склону вниз, образуя колонну из пятерых стремя-в-стремя. Длинные пики, поднятые вертикально вверх, сливались в одного длинного гигантского ежа. Первые пятерки уже замутили воды Трубежа, когда Змеи начали подниматься по склону и я махнул рукой Муромцу. Теперь мне стало некогда смотреть ни на него, ни на Змеев, ни на всадников и я лишь надеялся что никто из них меня не подведет. Я вышиб пробку из своего бочонка и ароматная жидкость полилась в заранее заготовленный и присыпанный землей деревянный короб с плетеным из пеньки канатом внутри. В воздухе явственно запахло сивушными маслами, напомнив мне запах дешевого кукурузного виски. Опорожнив бочонок я поднял факел и кресало. Не зря же я неделями тренировался высекать огонь; кресало сработало, факел загорелся сразу и я поднес его к коробу. Самогон вспыхнул и от меня к Муромцу побежал скрытый присыпкой синий огонек. Теперь я видел, что и он не оплошал и такой-же синий огонек бежит мне навстречу. Змеи тоже не подвели, они злобно рвались с поводка и уже подползали к линии зажигательных мин. Лишь бы они, эти мины, сработали. И они сработали…
Адская смесь летучей нефти, селитры, серы и очищенного льняного масла, приправленная горящим самогоном, выбросила полосу черного дыма, сменившуюся рыжими языками пламени. Мины вспыхивали одна за другой и вот уже перед Змеями поднялась стена огня. Хорошо замаскированный хворост добавил жару и теперь между детинцем и бродом бушевал огненный вал. Я поднялся с колен и с фанатизмом огнепоклонника смотрел на это безумство: мне хотелось прыгать от радости и танцевать вокруг гигантского костра. Сквозь метущийся в огненном пекле воздух были видны, как сквозь матовое стекло, извивающиеся от боли гигантские ящеры, которые сбивали с ног и топтали своих поводырей. Огромный Змей прорвался сквозь пламя в мою сторону, заметался в панике, подобный огненной саламандре, размахивая обугленными обрывками сбруи, упал, дернулся два раза и затих. Четыре Змея, то ли оставшиеся невредимыми, то ли лишь слегка обожженные нашим псевдо-напалмом, рванулись в панике к спасительной воде, сметая на своем пути пятерки переправившихся и переправляющихся всадников. Истошно заржали кони, роняя всадников, лес пик смешался, развалился. Аккуратные пятерки на том берегу дрогнули и перемешались с не менее аккуратными линиями, боевые кони вставали на дыбы, ржали, бросались из стороны в сторону и лишь искусство наездников позволяло им удерживаться в седле. Атака захлебнулась, не начавшись.
Когда мы с Муромцем приблизились к детинцу нам навстречу выбежали Неждан, Добрыня и моя Аня. Неждан одобрительно кивнул, Аня смотрела только на меня, а Добрыня проворчал, глядя на трупы Змеев:
– Славные зверушки, стоило бы и нам завести боевых медведей.
Неждан неодобрительно покачал головой на такие легкомысленные слова:
– Рано радоваться, нам теперь надо готовиться к новой атаке.
Они повернулись и пошли обратно, медленно и тяжело, как люди сделавшие неприятную, трудную, но совершенно необходимую работу. Мы остались вдвоем на виду у всего детинца, Аня потянулась ко мне и положила руки мне на плечи, а головку на грудь. Ее прекрасные волосы давно выбились из-под женской повязки и свободно развевались по ветру. Наверное, это было неприлично для замужней дамы, но нам было все равно. Потом она подняла голову и снова посмотрела на меня: ее глаза лучились знакомым изумрудом.
– Ты мой муж! – сказала она.
Она хотела сказать, что я храбрец, умелец-алхимик, самый лучший в мире минер и победитель Змеев. А еще я был красавцем мужчиной и неутомимым любовником. И все это прозвучало в одном ее слове. Но вдруг глаза ее, и без того большие, расширились и в них появился испуг. Теперь она смотрела на что-то за моей спиной.
– Зме-е-ей! – прошептала она, заикаясь.
Я обернулся, заранее ощутив холодок в сердце от ее испуганного шепота. Это был один из тех монстров, что разметали атаку через брод и рассеяли первых всадников. Видно напрасно и рановато мы расслабились, понял я. Змей не атаковал, он бежал один, без проводника, волоча за собой упряжь, бежал в панике, но бежал прямо на нас с Аней. Ползать по земле, разливая самогонку и поджигая мины не слишком удобно в тигелее и при длинном мече или копье, поэтому все мое оружие оставалось в детинце. При мне был только метательный нож за поясом, от которого было маловато проку.
– Беги! – закричал я жене и толкнул ее в сторону детинца.
Она побежала, но бежала медленно, путаясь в своей длинной одежде и все время оглядываясь на меня. Из распахнутых ворот детинца к нам бежали вооруженные люди во главе с Добрыней, по-кинематографически медленно вытягивающим меч из-за спины. В тело варана воткнулась оперенная стрела, рядом взрыхлила землю вторая – оказывается Олешко тоже иногда промахивался. Но короткого железного наконечника было недостаточно чтобы остановить монстра, он только громко зашипел и понесся еще быстрее. Чудовище приближалось и бежало прямо на меня, но в последний момент решило меня обогнуть, заработав лапами быстрее прежнего и его, казалось, занесло на повороте так, что комья земли полетели из-под лап. Мимо меня промелькнуло крокодилоподобное тело и я машинально отметил бурые полосы на более светлой шкуре и обвисшие складки. Если он обойдет меня, то нагонит Аню, подумал я, следя за тем, как со мной поравнялся извивающийся хвост. За этот хвост я и ухватился, упав на него и больно уколов руки о гребень. Змей протащил меня еще несколько шагов и, повернув морду, из-всех сил хлестнул хвостом, вырвав его у меня из рук и ободрав мне ладони. Теперь гадина смотрела на меня маленькими безумными глазами, показавшимися мне кроваво-красными. Аня уже пробежала больше полдороги до ворот и мимо нее, мне на помощь, пронеслись ратники. Тогда она остановилась, взглянула на меня и в ее глазах, несмотря на расстояние, я увидел ужас. Прыжка Змея я не заметил, настолько быстро он мотнул головой, лишь почувствовал страшную боль в голени. Бестия вцепилась мне в ногу, сжав зубы мертвой хваткой, и так держала секунду или две, пока я выхватывал нож из-за пояса, а потом мотнула головой. Перед глазами вертелись красные круги, было нестерпимо больно и сквозь кровавый туман я увидел окровавленную морду с куском плоти, моей плоти, в зубах. И в эту морду, в злобный кроваво-красный глаз, я всадил свой нож, уже наполовину потеряв сознание от шока и боли. Змей распахнул пасть дыхнув на меня отвратительной гнилью и показав желтые зубы, но ни укусить, но закрыть ее не успел, рухнув на землю, истошно вереща и вращая всеми четырьмя лапами, как заводная игрушка на холостом ходу. Похоже было, что лезвие моего ножа проникло в мозг, или что там было в этой отвратительной морде? Ко мне уже подбегали люди и Добрыня отсек Змею голову одним ударом своего двуручника. Меня подняли на руки, хотя я и не просил, прижали к ноге, или тому, что от нее оставалось, какую-то тряпку и понесли в детинец. Потом Аня взяла меня за руку своей теплой ладошкой и боль стала покидать меня, но земля почему-то начала кружиться и сразу кто-то погасил свет.
Очнулся я в детинце, когда Улада бинтовала мне голень чистой тряпкой. Я повернул голову и успел увидеть, как в безумные глаза моей любимой возвращается разум. Мой взгляд отметил, как на серии моментальных фотографий: струйку крови из закушенной губы, побелевшие костяшки пальцев на судорожно сжатых руках, мертвенную бледность лица.
– Ну что ты, родная – шепнул я – Что мне, твоему мужу, какая-то жаба.
И с радостью увидел, как румянец возвращается на ее прекрасное лицо. Улада закончила бинтовать мне ногу и я увидел, что из-под серой тряпки торчат какие-то листья. Я попытался встать и заорал от боли и радости: оказывается, у меня все еще оставалась левая нога и я даже мог стоять, хотя боль была адской.
Я попытался добраться до стены, опираясь на Аню и Уладу и мне это удалось. За рекой снова прозвучал сигнал, потом другой. Там носились всадники, снова выстраиваясь в линию и я увидел белого коня и всадника на нем, проносящегося вдоль строя. Мадьяры готовились к новой атаке. За воротами Неждан строил своих ратников, выталкивая вперед тех, у кого были хорошие копья на ясеневых древках. Он увидел меня на стене, оставил своих людей на Муромца и подошел.
– Жить буду – сказал я на его немой вопрос – Где мое оружие?
– Куда ты с такой ногой? – проворчал Неждан – Ты уже сделал свое дело, Арье-Лёв. Теперь мы будем делать свое. Жаль, что давно не было дождей.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Если попробуем отсидеться в детинце, то они сожгут Заворичи. Придется биться в поле. Ну ничего, не впервой!
И он невольно дотронулся до шрама поперек лица. Я никогда еще не слышал, чтобы немногословный сотник произносил так много фраз подряд. А теперь он явно хотел сказать еще что-то и не решался. Потом он сделал шаг вперед и положил мне тяжелую руку на плечо.
– Ты еще не знаешь, как хорошо быть отцом дочери… – голос его звучал необыкновенно мягко и даже шрамы на лице, казалось, разгладились и побелели.
Пристально взглянув мне в глаза, он закончил:
– … А теперь у меня есть еще и сын!
Повернувшись, сотник пошел к воротам тяжелой походкой, более не оборачиваясь. А ведь у меня никогда раньше не было отца… Ходить я мог с большим трудом и приходилось наблюдать за битвой со стены, вместе с женщинами и детьми. Мне оставалось только смотреть и я смотрел.
Неждан привел свою неполную сотню на пригорок над бродом, туда, куда неизбежно ударят колонны всадников. Венгры уже начали снова переходить реку, все теми-же пятерками, как и во время первой, змеиной, атаки. Сейчас они выстроятся внизу и, по команде Тархоша, начнут разгонять коней. Вот и он сам, на своем белом скакуне, снова проносится перед строем и снова выстраивает их, как и на том берегу. Здесь у них меньше места для маневра, но ему удается поставить всадников по два десятка в ряд. Как плотно они стоят, задевая друг-друга стременами и как нам это на руку. Нежданово построение наверху, казалось бы, дает ему преимущества, но это преимущество обманчиво, ведь копья ратников, при отражении конной атаки будут смотреть вниз и их не удастся упереть в землю. Тархош это наверняка понимает, но понимает и Неждан. Мы ждем совсем другого.