«Будто знала, когда помрет! И на Семеныча генеральную доверенность на похороны оформила», – он закрыл комнату на ключ – осторожность не помешает. Через окно кухни проследил за садовником. Тот вскапывал землю под яблонями в глубине сада.
В холле Максим еще раз обшарил печку. Тщетно. Новых сюрпризов обнаружить не удалось. Мысли переметнулись на фотографию:
«Что за ночь? Предостережение? Или намек, что я темноты боюсь. А может… – он замер от осенившей догадки: – Призрак! Она знала о призраке! – Максим машинально протянул руку, чтобы повесить ложку для обуви на крючок, но промахнулся. Тишину холла пронзил звон металла.
Помахав садовнику, Максим вышел за ворота. Надвинул капюшон толстовки на глаза – не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал. Заливистый лай невидимых за высокими заборами собак провожал от дома к дому. Максим хмыкнул:
«По очереди вступают, словно по мановению дирижерской палочки. Полнолуние что ли так действует на них? Когда приехал, молчали, а тут разошлись. – Он быстро пересек улицу, свернул за угол, оставив позади здание детского сада, и оказался на центральной площади. – Да, изменился поселок. Почту обновили. Банки на каждом углу. Вместо продуктового – сетевой. Памятник Ленину будто меньше стал. Только бабульки перед рынком все также запасами с огородов торгуют».
Завибрировал телефон. Максим полез в карман, резко потянул двумя пальцами мобильник и не удержал – тот выскользнул и упал на асфальт.
– Черт! Матвеев. Нашел время звонить! – Максим сбросил вызов, с досадой разглядывая треснувшее защитное стекло: – «Месяца не прошло, как купил». – Он завертел головой в поисках салона сотовой связи.
На торце торгового центра тускло светился рекламный баннер с надписью «Рай для вашего телефона». Перевернутая буква «р» висела на торчащих из стены проводах. Название словно подтверждало догадку Максима, что вряд ли тут он найдет приличный аксессуар.
«Зайду. Все равно выбирать не из чего в это дыре», – он поднялся на второй этаж и открыл дверь.
Его встретил мелодичный звон металлических подвесных трубочек. Вдоль стен стояли застекленные шкафы с подсветкой. На полках – модели телефонов.
– Is there anyone here?13
Тишина.
Максим подошел к прилавку и перегнулся через витрину.
– Ну и сервис: заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, – крутанул шляпку серебристого настольного звонка, и тут же, словно из-под земли, перед ним возникла полноватая розовощекая девушка.
– Здравствуйте! – она заморгала густыми наклеенными ресницами, смутно напомнив Максиму кого-то из прошлой жизни.
«Как у нее веки не устают носить эти опахала?»
– Вам что-то подсказать? – привычным жестом девушка одернула белую блузку, выпятив обтянутую пышную грудь.
«Конкина!» – Максим не ожидал увидеть в роли продавщицы бывшую одноклассницу.
Первая любовь обычно у многих несчастная. Максиму повезло. В шестом классе влюбился в отличницу Светку Конкину. Потому что веселая. Потому что всегда ее дом открыт для гостей. Потому что ее мама, учительница начальных классов, варила большую кастрюлю густого сладкого какао с пенкой. Пить его можно было сколько хочешь. А еще Светка заразительно хохотала над несмелыми шутками Максима и в этот момент так изящно перекидывала за спину толстые косы, схваченные резинками, что красивее этого жеста он ничего в жизни не видел.
Даже мамины бесчисленные вечерние платья и украшения не производили такого впечатления. Хотя он любил украдкой наблюдать, прячась за перилами на втором этаже, как она дефилировала внизу, репетируя статную походку перед очередным светским приемом.
И мама была намного красивее Светки. Черные смоляные волосы оттеняли белую кожу, как у бабкиных фарфоровых купальщиц на трюмо. Когда мама смеялась, карие глаза становились похожи на темные камни в ее сережках, которые переливались при свете люстры, висевшей под потолком. Совсем рядом – руку протянешь, и можно потрогать прохладные хрустальные подвески.
Весь февраль Максим и Светка ходили на перемене по коридорам, держась за руки. На уроках садились за одну парту, в буфете он каждый день покупал Конкиной газировку.
Кульминацией стал школьный утренник в честь двадцать третьего февраля. Светкин отец выступал на торжественной части в актовом зале. Он горячо призывал любить родину, говорил, как важно жить и работать в своей стране, чтобы приносить ей пользу. И все дружно хлопали и улыбались.
После чаепития он вышел из класса и вернулся с потертой гитарой. Исполнил несколько песен, которые назвал «советскими». Максиму очень понравились и сами песни, и то, как бархатисто звучал голос Светкиного отца. И даже лысина, немного поблескивающая под люминесцентными лампами, не портила впечатление о нем. Максим громче всех кричал «браво», а Светкин отец подошел к нему и вручил гитару со словами: «Это вам, молодой человек. Дарю по просьбе моей дочери». Подскочила Светка и упросила показать несколько аккордов.
Играть на гитаре оказалось куда проще, чем заучивать бесконечные пассажи в этюдах Черни под контролем бабки. Она заставляла Максима заниматься на фортепиано даже по воскресеньям.
Через две недели Максим исполнил на концерте ко дню восьмого марта «Королеву красоты».
Светке он подарил сережки – мама выбрала у себя в ювелирном салоне, – а после дискотеки поцеловал в щеку.
Скандал разразился на следующий день. Светкин отец приехал ни свет ни заря и принялся долбить в металлические ворота. Максим сквозь тюлевые занавески видел, как он, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял садовнику, а потом сунул в руки коробочку. Максим издалека узнал ее.
«Сережки! – щеки обожгло. – Сейчас все бабушке расскажет! – Он заметался по комнате, засовывая в шкаф разбросанные по комнате вещи. – А вдруг и про хореографию проболтается? Засада! До конца жизни без инета и телефона!» – Запер дверь и приложил к ней ухо.
Дождался, когда Иван Семенович поднимется на второй этаж, постучит в комнату бабки, войдет к ней, и осторожно выглянул в холл.
Шаги. Стук. Теперь уже в мамину комнату. Максим весь превратился в слух. Мама вышла в коридор. Бабушка начала издалека:
– Софья, ты водила Максима к себе на работу?
– Водила. А что?
«Началось», – Максима обволакивало тоскливой дымкой всякий раз, когда они выясняли отношения.
– А то, что сейчас приходил господин… – бабка замолчала.
– Господин Конкин, – садовник назвал фамилию Светкиного отца.
– Господин Конкин, – продолжала бабка, повышая голос, – вернул золотые сережки с изумрудами, обозвав нас мещанами, буржуями и…
– Торгашами, – Иван Семенович снова пришел на помощь.
Мама засмеялась:
– Он просто болван. Неотесанный болван. Сережки восхитительны. Идеально подходят к зеленым глазам его дочери.
Бабка уже кричала:
– Софья! Я запрещаю тебе развращать моего внука!
– Твой внук еще и мой сын! Имею я право выбрать ему подарок для любимой девушки?!
Бабка взвилась грудными обертонами:
– Сын?! – пауза. – Ты, наконец, вспомнила, что у тебя есть сын?! И о какой девушке может идти речь, если Максимушке всего двенадцать?! Это верх неприличия!
В голове у Максима защелкало:
«Она красиво так орет… Тики-тики-тики-так… Будто арию поет… Тики-тики-тики-так, – раздражение на бабку росло, – а называть меня “Максимушка” в двенадцать лет прилично?! За-дол-ба-ли!»
– Алиса Витальевна, вам нельзя волноваться, давление поднимется, – загудел Иван Семенович примирительно, – а Максиму пора на хореографию.
Максим выдохнул и подумал с тоской:
«Я следующий».
Словно прочитав его мысли, бабка заголосила:
– Максимушка!
Поспешные шаги по лестнице. Максим запрыгнул в комнату. Быстро достал из портфеля первый попавшийся учебник. Раскрыл на середине и начал читать вслух:
– На Земле разные растения живут не изолированно одно от другого, а совместно, образуя группировки, а иногда…
В комнату постучали, и в тот же миг влетела бабка:
– Максимушка, я очень прошу тебя, на будущее, не совершать опрометчивых поступков, о которых впоследствии ты можешь жалеть.
Максим насупился:
«Вечно загадками говорит и пугает какими-то “последствиями”».
Он вскочил со стула, размашистыми движениями засунул кеды и треники в спортивную сумку:
– Что хочу, то и делаю. И спрашивать у вас не собираюсь, – он поймал огорченный взгляд садовника, стоящего за бабкиной спиной, и назло продолжил с еще большим рвением: – И вообще, я опаздываю! – выключил настольную лампу и выскочил из комнаты.
Бабка не пошла за ним. Иван Семенович всю дорогу вез молча. Тренировка прошла из рук вон плохо. А на следующий день Максим узнал, что Светку отец перевел в другую школу. Телефон не отвечал. На порог квартиры Светкина мама не пустила, попросив не искать встреч с дочерью.
«Болван! Мерзкий плешивый болван! – Максим со злостью колотил подушку. К ужину не вышел. Полночи проплакал. И подаренную гитару с тех пор не брал в руки – закинул в кладовку.
– Я могу вам чем-то помочь? – повторный вопрос вернул в реальность.
Максим снял капюшон, и девица ахнула:
– Стрельцов?! – ее глаза округлились, а нарисованные брови поползли вверх.
– Привет… – он помедлил, подбирая имя: – «Светка – грубовато, Светлана – официально». – Остановился на нейтральном: – Света?
Максим присматривался к Светке, выискивая ту девчонку, в которую был влюблен.
«Та веселая всегда была, а эта словно ее черно-белая фотка. Радость изображает, а глаза грустные».
– А я смотрю: ты не ты? – Конкина кокетливо поправила собранные на затылке в массивный пучок русые волосы. – Какими судьбами? Ты же в Лондоне живешь, да?
– Да.
– Ой, про бабушку твою слышала, – Светка дотронулась до локтя Максима. – Соболезную.
– Спасибо.
– А я тут работаю, два через два, – Конкина раскинула руки. – А по выходным – в кафэшке на углу.
– Учишься?
– Колледж закончила в Москве. Сейчас на экономическом. Заочно. Отец онкологией заболел. На лекарства много денег уходило. Но все равно не помогло – умер через два года. – На секунду ее лицо помрачнело и тут же приняло восторженно-заинтересованный вид. – Слушай, давай по кофейку? Я пораньше закроюсь. Арсен все равно за товаром уехал. – Светка снова затеребила пучок.
«Чего она так суетится? Аж подмышки у кофты вспотели», – кроме неловкости от внезапной встречи иных чувств Максим не испытывал.
– У меня дела.
– Подождут твои дела! Сто лет не виделись. Хочу все о тебе знать!
– Что «все»?!
– Как жизнь заграницей? Почему не писал, не звонил?
«С какого перепугу я тебе писать-звонить должен?» – Максим вспомнил, с каким надменным лицом Светкина мать запретила ему разыскивать дочь, и тут же ему стала противна и Светка, и ее «кофеёк».
– Ты извини. В другой раз.
– Какой «другой»? – Светкин лоб сморщился гармошкой. – Стой здесь и никуда не уходи! – Она исчезла за дверью подсобки.
«Прицепилась, как пиявка!»
Конкина вернулась в куртке и с сумкой в руках:
– Пошли ко мне. Посидим. Школу вспомним.
– Извини, я правда не могу. – Максим прикидывал, сколько потеряет времени, прежде чем отделается от Светки: – «Главное, чтобы Виолетту на пропустить, а то психанет и уедет, а мне без нее не разгадать бабкины причуды».
Конкина напирала:
– Тогда я вечерком к вам загляну. Диктуй мобильник. – Она достала из сумки телефон.
– Я не помню свой номер.
– Ну, значит ты звони, договорились?
– Договорились. Пока. – Максим развернулся и вышел под сердитый звон «музыки ветра».
Светка выбежала следом:
– Телефон не забыл?
Максим предпочел не оборачиваться. Пересек площадь. С ходьбы перешел на бег и через десять минут открывал калитку.
Глава 5
Посреди дорожки, согнувшись, стоял Иван Семенович. Одной рукой он опирался на фонарный столб, в другой держал ведро. Рядом валялся шланг. Вода образовала большую лужу между клумбами, обложенными валунами.
– Вовремя… ты… – садовник говорил с придыханием. Лицо бледное. Щеки ввалились. – Нагнулся коровяк развести, и поясницу прихватило. – Он сделал шаг и вскрикнул, выронив ведро: – Черт! Током бьет. Воду выруби – за сараем кран.
«Каким током?! Какой кран?!» – Максим застыл как вкопанный на внезапно ослабевших ногах. Он попытался подхватить садовника под локоть трясущимися руками:
– Чем помочь?
– Тише-тише! – лицо садовника покрылось испариной. – В скорую звони.
Максим поднял ведро и побежал к дому. Вернулся. Кинул ведро под куст сирени. Оттащил шланг к хозблоку и закрутил вентиль. Достал телефон и взглянул на садовника: «Черт, он же еле на ногах держится!»
– Да не суетись ты так, – садовник медленно выпрямился.
Максим дрожащими руками набрал номер и вызвал скорую.
– Иван Семенович, что еще сделать?
– Мне прилечь надо. На крыльцо не поднимусь. Давай туда, – он слабо махнул в сторону скамьи на террасе.
Максим осторожно перекинул руку садовника себе через плечо. Иван Семенович мычал, стиснув зубы.
«Какой же он тяжелый», – Максим вытер выступивший на лбу пот. Садовник приволакивал левую ногу и каждые полметра останавливался, чтобы перевести дух.
«Наконец-то!» – Максим помог Ивану Семеновичу лечь, поправляя под спиной жилетку.
Садовник слабо улыбнулся и проговорил извиняющимся голосом:
– По весне всегда обостряется. Алиса Витальевна знала: витамины пить заставляла наперед. А по мне, стопка за ужином сто крат полезнее любой аптекарской дряни.
– Вам водки принести?
– Да ну тебя! Это я так, к слову.
– Вы же не умрете?
Иван Семенович засмеялся и тут же скривил лицо:
– Ерунду не говори. От радикулита еще никто не помирал. Укол сделают, и снова встану в строй.
– Я сейчас! – Максим метнулся в дом, схватил со своей кровати одеяло и, вернувшись, накрыл садовника. – Где же скорая?
– Так с районной пока доедет. Небось, все пробки собрала. Пятница. – Садовник глянул с прищуром: – Струхнул?
Максим поежился и спрятал руки в карманы толстовки.
– Вижу, что душа в пятки ушла. Смотришь, как Алиса тогда, в Свердловске.
– «Тогда»?
– В шестидесятом дело было. Мы вышли на банду братьев Вязовых. Много через этих сволочей душ загублено. А тут – удача: на простенькой краже взяли пацана, а он оказался наводчиком. Решил, дурак, на дело раньше пахана выйти. Ну, и застучал парнишка со страху, застучал.
– Кто это «мы»?
Садовник крякнул и попытался перевернуться на бок:
– Я как после ФЗО в армии отслужил, сразу в милицию пошел. А ты думал, что: Иван Семенович Климов только в земле копаться умеет? Старлеем ходил в тот год.
Максим обомлел:
«Семеныч – милиционер?!»
– Радикулит аккурат в ту зиму и заработал: морозы на Урале не то, что тут. Ядреные. Прям после истории с твоей бабушкой.
Максим присел на край скамьи:
– Что за история?
Садовник вымученно улыбнулся:
– Алисе тогда грамоту дали. Сам, лично, в больнице вручал. – Он закрыл глаза и провел рукой по воздуху, точно по написанным строчкам: – За самоотверженную помощь, оказанную органам милиции в борьбе с уголовной преступностью, и проявленное при этом мужество. Вот!
«Офигеть!» – Максим смотрел на садовника, не моргая.
– Она путь хотела срезать через дворы: лекарство матери-туберкулезнице несла из ночной аптеки. А тут мы, в засаде сидим. Вот на Алису, как на живца, бандюки и вышли. Но не растерялась твоя бабушка: тараном пошла на одного. Повалила, а он, гадина, с ножом на девчонку. Если б мы не подоспели, добил бы, как пить дать. – Иван Семенович замолчал.
Максим перестал дышать, боясь спугнуть накативший на садовника приступ откровенности.
– Мать у нее на следующий день умерла. Алиса с теткой осталась. Я какое-то время им продовольственный паек оставлял – жалко девчонку. А потом перестал ходить… – садовник осекся.
– Почему? – осторожно спросил Максим.
– Она смотрела на меня, как затравленный зверек. До мурашек прям. То ли боялась, то ли ночь ту проклятую вспоминала. Ну, я и решил не бередить ей душу. А как в Италии повстречал, сразу признал…