Валаамский монастырь. 1960-е гг.
Посещая древние монастыри, находившиеся в запустении, митрополит Никодим, несмотря на строжайший запрет властей, считал своим долгом совершить в них богослужения. Патриарх Кирилл вспоминает о двух таких «тайных литургиях»: «Одну из этих литургий митрополит отслужил у стены, выщербленной пулями, на месте расстрела заключенных Соловецкого лагеря особого назначения, ныне известного также под именем Русской Голгофы. Другую – на бывшем монашеском острове Валааме, посреди разгромленного, опоганенного и оскверненного кощунниками кладбищенского храма. Владыка был убежден в совершенной необходимости для него совершить, несмотря ни на что, эти богослужения, он видел в этом духовную потребность и свой высокий долг. Напомню, что на дворе стояло самое глухое и безысходное застойное время, и в лучшем случае так называемые простые советские люди, сызмальства воспитанные в духе атеизма, застигнув “попов” на месте “преступления”, не мудрствуя лукаво повлекли бы нас в милицию, а в худшем – поглумились бы над совершителем Таинства и покусились бы на святыню. Однако милостью Божией не произошло ни того, ни другого. А две эти тайные литургии, за которыми я имел счастье прислуживать митрополиту Никодиму, продолжают жить в памяти как сильнейшие религиозные переживания моей жизни»[78].
Митрополит Ленинградский Никодим (в центре) на богослужении. Справа от него – иподиакон Владимир Гундяев (будущий Святейший Патриарх). 1968 г.
Митрополит Никодим работал на износ, что не могло не сказываться на его здоровье. Особенно изматывающими были для него встречи с уполномоченным Совета по делам религий по Ленинградскому округу Г. С. Жариновым, который всячески препятствовал активизации церковной жизни в Северной столице. По его распоряжению в городе был запрещен колокольный звон (исключение было сделано лишь для богослужений, совершавшихся митрополитом Никодимом). Жаринов вмешивался во внутренние церковные вопросы, часто пытался воспрепятствовать рукоположению того или иного студента в священный сан. Митрополиту приходилось – нередко до глубокой ночи – защищать своих сподвижников от нападок и обвинений, уговаривать уполномоченного не принимать те или иные решения, которые могли бы нанести ущерб Церкви.
Свой первый инфаркт митрополит Никодим перенес в 1972 году, после чего инфаркты следовали с перерывом в несколько месяцев. В 1974 году он вынужден был уйти в отставку с поста Председателя ОВЦС, в 1975-м перенес пятый инфаркт. К середине 70-х годов митрополит Никодим, несмотря на свою молодость, превратился в тяжелобольного человека. Его постоянным спутником был пузырек с нитроглицерином, который помогал ему поддерживать себя в рабочем состоянии.
Смерть настигла митрополита Никодима в Ватикане, где он присутствовал на отпевании Папы Павла VI, а затем на интронизации новоизбранного Папы Иоанна Павла I. В последние дни перед смертью митрополит чувствовал себя плохо, жаловался на духоту, боли в локтевых суставах, отеки, тяжело дышал и передвигался с трудом[79]. 5 сентября 1978 года во время аудиенции у Папы Иоанна Павла I у митрополита Никодима случился седьмой инфаркт, оказавшийся смертельным. Ему было 48 лет.
Заупокойное богослужение на могиле митрополита Никодима (Ротова). Игуменское кладбище Александро-Невской лавры. 1978 г.
Отпевание митрополита Никодима, которое состоялось в Троицком соборе Александро-Невской лавры 10 сентября 1978 года, возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен в сослужении множества иерархов, среди которых был и ближайший ученик митрополита Никодима архиепископ Выборгский Кирилл. В своем слове на отпевании почившего иерарха архиепископ Кирилл сказал: «Господь даровал Владыке какие-то совершенно особые силы: и силы ума, и силы воли, и силы чувств. И всем своим естеством Владыка прозревал те подлинные проблемы, которые ныне стоят перед Церковью и которые будут перед ней стоять в будущем. И, напрягая свое могучее человеческое естество, он находил и проводил в жизнь мудрые решения этих проблем или подготавливал таковые для будущего, не думая никогда о том, будет ли он здесь, на земле, зрителем или участником грядущих свершений. Его действия, его устремления основывались только на одном: принести в меру сил своих пользу Христовой Церкви, которой он посвятил свою жизнь. Сделано было много покойным нашим дорогим Владыкой, даже, может быть, слишком много для одной человеческой жизни»[80].
Святейший Патриарх Кирилл совершает литию на могиле митрополита Никодима (Ротова). 2010 г.
На похороны митрополита Никодима собрался весь церковный народ Северной столицы. «Он пользовался абсолютной поддержкой и любовью народа. Это особенно проявилось, когда он умер. Это было что-то потрясающее. В моей памяти десятки тысяч людей в атеистическом Ленинграде», – говорит Патриарх Кирилл[81].
По воспоминаниям близких к нему людей, митрополит Никодим никогда не сомневался в том, что гонения на Церковь прекратятся. Нередко он говорил своим помощникам: «Не падайте духом, братие: придет время, когда в Кремле зазвонят колокола»[82]. Сам он не дожил до того времени, когда в Кремле зазвонили колокола, но дожили многие из тех, кто обязан ему своим духовным формированием и своим продвижением по церковной лестнице.
В 1994 году, выступая на конференции, посвященной 20-летию со дня кончины митрополита Никодима, Патриарх Кирилл, тогда митрополит Смоленский и Калининградский, говорил: «Мужество этого выдающегося иерарха, его необыкновенная эрудиция и всецелая преданность делу Церкви помогли ей выстоять в годину испытаний. Он первый заговорил с земными владыками на равных, и государственная власть его ненавидела, боялась, но вынуждена была уважать. Если бы Бог судил Владыке Никодиму дожить до наших дней, уверен, что он ни на йоту не отступил бы от принципов свободы Церкви, которым оставался верен до своего последнего часа. Ныне определенные силы, стремящиеся замкнуть Церковь в рамках культурно-исторического наследия, отчетливо понимают, сколь важна достойная оценка трудов и личности митрополита Никодима для новых поколений иерархов, и потому всеми силами стремятся опорочить его память. Его продолжают бояться даже мертвого»[83].
Спустя десять дет, говоря о значении митрополита Никодима для своего формирования, Патриарх Кирилл подчеркнул: «Будучи рядом с такой человеческой глыбой, как митрополит Никодим, я понял, может быть, самое главное на всю будущую жизнь: как Церковь должна действовать, чтобы успешно осуществлять свою миссию. Он учил меня так: прямо не летают даже вороны. Они ищут обходные потоки воздуха. Поэтому никогда не бейся головой о стену, ищи способ, как ее обойти, не меняя свое намерение. Я много раз видел, как мой учитель обходил неприступные стены, оставаясь абсолютно во всем верным Русской Православной Церкви»[84].
Студенчество, постриг, рукоположение
Выбор был сделан, и в 1965 году 18-летний Владимир Гундяев поступил в Ленинградскую духовную семинарию, ректором которой являлся профессор протоиерей Михаил Сперанский, ученик Н. Н. Глубоковского.
Ленинградские духовные школы тогда переживали нелегкие времена. Открытые в послевоенный период, семинария и академия в городе на Неве к 1958 году насчитывали около 800 учащихся. Однако уже к 1962 году их число снизилось до 357, а к лету 1965-го – до 150. Деятельность духовных школ строго контролировалась государственными органами. В первой половине 60-х годов власти ставили вопрос о закрытии духовных школ, и лишь твердость митрополита Никодима помогла им выстоять. Дабы предотвратить закрытие академии, митрополит создал в ней факультет иностранных студентов, на котором обучались студенты из африканских стран[85].
Протоиерей Михаил Сперанский
Ленинградская духовная академия. Фото нач. 1960-х гг.
Вспоминает Патриарх Кирилл: «Семинарию и академию готовили к закрытию. Осуществлялся довольно жесткий отбор студентов. Делалось это при активном вмешательстве властей. И, начиная с 1960 года, в семинарию брали очень мало слушателей. Причем принимали людей очень низкого интеллектуального уровня, и чаще всего – душевнобольных. А те, кто учился в академии и заканчивал ее, это были молодые, здоровые, симпатичные, достаточно развитые люди. И эта граница воспринималось мною видимым образом. Входишь, бывало, на трапезу, за столами “гудят” полные академические курсы: четвертый, третий, второй. Первый – уже поменьше. А за семинарскими столами – мрак и уныние. Мне было очень тяжело. Неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы опять-таки не Владыка Никодим. Пока он был жив, мы не чувствовали давления власти, о котором поговаривали все. Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров. Мы были как в оранжерее с очень доброжелательной атмосферой, благоприятствующей нашему росту»[86].
В те годы в Ленинградской духовной академии преподавали профессора, получившие образование до революции, блестяще владевшие древними языками: «Когда преподаватель… мог смело цитировать латинских или греческих отцов, писать латинские или греческие тексты на доске, причем спонтанно, отвечая на какой-нибудь вопрос, это производило огромное впечатление, – вспоминает Патриарх Кирилл. – Вместе с тем это были люди, прошедшие тюрьмы и лагеря, и они, думаю, до конца не верили в возможность выражаться так, как они хотели, высказывать то, что они хотели бы высказывать. Поэтому на их деятельности лежала некая печать замкнутости и чрезмерной внутренней цензуры, которая чувствовалась в каждом слове. Чувствовалось, что это не просто люди из дореволюционного прошлого, но и из сталинского прошлого. И они еще помнят, что такое лагеря, тюрьмы и как закончили жизнь их собратья, с которыми они учились в дореволюционных школах. Но сам факт, что в послевоенных духовных академиях нашей Церкви работали именно люди дореволюционной закваски, имел огромное значение для преемственности образования»[87].
Поступив в семинарию, Владимир Гундяев лишь полгода проучился в режиме обычного студента. А потом митрополит Никодим пригласил его и сказал, что он будет у него послушником и личным секретарем: «Все мое последующее обучение сочеталось с работой личного секретаря митрополита, – рассказывает Патриарх Кирилл. – Поэтому у меня не было возможности посещать лекции систематически – я посещал их выборочно, слушал только наиболее интересных профессоров и преподавателей. Более того, митрополит требовал, чтобы я закончил курс обучения быстрее, чем это предполагалось учебным планом. И мне приходилось за один год сдавать два курса. Не знаю, хорошо это или плохо, но годы учения запомнились бессонными ночами и постоянной необходимостью сдать очередной экзамен или написать очередное сочинение. Это было очень напряженное время, потому что и по секретарской линии тоже были большие нагрузки»[88].
Владимир Гундяев – иподиакон митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова). 1960-е гг.
Иподиакон митрополита Никодима Владимир Гундяев (крайний слева) на крестном ходе. Ленинград. 1960-е гг.
Для того времени ускоренное прохождение семинарского курса было явлением необычным. «Я бы даже сказал, что это был вызов властям, – утверждает протоиерей Владимир Сорокин. – Ведь тогда жестко следили, чтобы на курс в семинарию и в академию не принимали больше студентов, чем было положено. А сдав программу в два раза быстрее, Владимир дал возможность поступить другим»[89].
В 1969 году Владимир, которому тогда было 22 года, подал прошение о пострижении в монашество. К этому времени он, пройдя восьмилетний цикл обучения за четыре года, уже заканчивал учебу в духовной академии. Решение принять монашество пришло не сразу. Важную роль в принятии этого решения сыграл митрополит Никодим: «Я, поступив в семинарию, не думал о монашестве… Моей целью было окончить семинарию и академию, получить богословское образование. Я мечтал быть богословом и, может быть, совмещать это с приходским служением. Но когда я был назначен на пост секретаря митрополита Никодима, то стали возникать мысли о монашестве. Во-первых, потому, что Владыка подчеркивал важность монашеского служения для современной жизни Церкви. А во-вторых, образ жизни: мне необходимо было отдавать себя служению в гораздо большей степени, чем при обычной семейной жизни. Я невольно стал задавать себе вопросы о том, как же сложится моя судьба дальше. Митрополит говорил, что работать надо так и еще больше. Что другого пути нет, нас мало»[90].
Приблизительно за год до пострига Владимир понял, что просто так решить этот вопрос, взвесив все «за» и «против», невозможно: «Надо всего-навсего предаться в руки Божии. Я сказал себе, что если до хиротонии я встречу девушку, которая будет моей избранницей, то женюсь, а если нет, то приму монашеский постриг в преддверии праздника Благовещения. Так оно и получилось»[91].
Некоторые преподаватели академии отговаривали Владимира от этого шага. В частности, известный протоиерей Владимир Амбарцумов предостерег его: «Отдаешь ли ты, Володя, себе отчет в своем намерении? Ведь ты распорядился не только судьбой своей – двадцатидвухлетнего человека, но и тридцати-, сорока-, пятидесятилетнего мужчины. За всех них ты сделал выбор, сказав “да”. А не получится ли так, что семидесятилетний старик, которым ты станешь когда-то, плеваться на тебя будет?»[92]
Перед принятием пострига Владимир задал вопрос митрополиту Никодиму о том, как он, будучи монахом, справляется с естественным для мужчины влечением к женщине. Ответ митрополита Никодима поразил молодого студента: «Он сказал: “Сделай так, чтобы в твоей жизни не было свободного времени, и ты справишься с этой проблемой”. Это действительно так. Если епископ или священник не имеет досуга, если он устает, то Господь дает силы управлять и своим инстинктивным началом. Если человек живет, имея досуг, если у него очень много свободного времени, если он не сопровождает свою жизнь молитвой и самоанализом, то практически невозможно сопротивляться. Это состояние души и ума. И еще митрополит Никодим говорил: “Никогда не концентрируйся на этой теме. Должны быть другие проблемы, и тогда ты пройдешь по жизни достойно”»[93].
Иеромонах Кирилл (Гундяев) в день рукоположения. 1 июня 1969 г.
3 апреля 1969 года митрополит Никодим постриг Владимира в монашество с именем Кирилл в честь святого равноапостольного Кирилла, просветителя славян. 7 апреля, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, монах Кирилл был рукоположен митрополитом Никодимом в сан иеродиакона, а 1 июня – в иеромонаха. Одновременно с прохождением священнической практики иеромонах Кирилл сдавал экстерном экзамены за последний курс академии, получив по всем предметам оценку «отлично».
Спустя год после окончания академии, в июне 1970 года, иеромонаху Кириллу была присуждена степень кандидата богословия за диссертацию на тему «Становление и развитие церковной иерархии и учение Православной Церкви о ее благодатном характере». Научным руководителем диссертанта был протоиерей Ливерий Воронов, один из старейших и наиболее уважаемых профессоров Ленинградской духовной академии: «Это был человек совершенно незаурядный, десять лет отсидевший в сталинских лагерях, уже после войны, будучи в священном сане, – вспоминает Патриарх Кирилл. – Он был блестящим богословом, я думаю, лучшим в то время в России. Я многому научился, взирая на то, как он относится к словам, как он тщательно редактирует свои тексты, как он не позволял в своей устной речи слова, не имеющие смысла. Его пример самодисциплинированного человека в отношении мыслей и слов был для меня очень значителен»[94].