– Кто там? – Настороженный голосок (голосок!) из-за двери.
– Топтыгин, хозяин сей берлоги.
Дверь распахнулась.
– Очень приятно, Маша! Разрешите, Михайло Потапыч, огласить меню. Жюльен из курицы с грибами под сырной шапкой, зелёные щи с яйцом, отбивная из нежирной свинины с фасолью. Не зелёной, естественно, а настоящей. И вот пепельница, вашу железную баночку из-под сайры я выбросила.
Она вдруг смутилась и покраснела.
– Вы не думайте, что я всё потратила. Я своих доложила.
Сергей только развёл руками, придав физиономии выражение бесконечного терпения.
– Ой, а я так боялась, что вы рассердитесь! Ну, и остальное. Сделано вдвое больше, чем предполагалось, но вдвое меньше, чем оказалось. Я ещё замочила рубашки и другое бельё, сейчас стирать нельзя, должны полежать.
– Да не говорите мне ничего об этом, сами же говорили про женскую роль. Как и что сделали, значит так и надо. Давайте о насущном. Когда вы, Александра, оглашали меню, я чуть слюной не захлебнулся. Прямо садизм какой-то. Может быть мы сейчас чинно, не торопясь, двинемся к столу? И кстати, я могу вас звать как-нибудь иначе, а то Александра звучит как-то излишне официально? Только не обижайтесь.
– За что? Конечно, можете. Всё, что угодно, кроме Шуры, Сани и производных. Дома меня зовут Сашей.
– Я как знал, что вы приготовите такой обед. Вот к нему соус. – Он торжественно достал из холодильника бутылку водки. – Как вы относитесь к такой приправе?
– Нейтрально. Пробовала два-три раза, невкусно. Да, Сергей, – она заметно напряглась, – если вы думаете о … приключении …
– Приключение у меня уже состоялось – очаровательная особа служит украшением моего скромного, пардон, теперь уж совсем не скромного, стола. Других приключений не жду. Ясно, сударыня?
Саша поставила на стол две вазочки с жюльеном. Сергей открыл бутылку.
– Теперь слушайте внимательно. Весь алкоголь мы употребляем сейчас гастрономически, оттеняя вкус еды. Вот водка. Наливаю вам полрюмки, учитываю пол, телосложение и отсутствие привычки. Забегая вперёд – пить будете залпом, до конца, не запивая, можно неглубоко выдохнуть ртом. Но при такой дозе последнего не надо. Теперь съешьте ложечку жюльена. Хорошо. Не горячий, можно есть сразу? Зачерпните ещё ложечку. Держите в левой руке. Как только выпьете, сразу закусываете. Потом ложечку в правую руку, и едите по желанию.
Он налил себе, поднял рюмку, взглядом предложил ей сделать то же самое.
– Ну, а теперь, Саша, за вас!
– Но я хотела… Я не такая…
– Кто в берлоге Топтыгин? И тост уже произнесён. Вы очень хорошая, и я счастлив, что познакомился с вами. (Боже, я ведь хотел сказать рад, а язык сам выдал счастлив! Или это подсознание?)
Выпили, Саша строго следовала инструкциям. Она торопливо дожевала жюльен, зачерпнула ещё ложечку и вдруг изумлённо округлила глаза:
– Слушайте, а ведь действительно вкусно! Так гораздо вкуснее! Но теперь тост мой!
Сергей счастливо (счастливо? я? Боже, да что же со мной происходит?) рассмеялся.
– Хорошо, хорошо. Но не торопитесь. Под жюльен выпьем ещё по одной, под зелёные щи водка, да и что другое, не идёт. Зато под отбивные оттянемся! Я, правда, тоже тороплюсь – у нас как-то не принято курить, пока не выпита третья. А мне хочется обновить пепельницу. Съешьте ещё несколько ложечек, потом налью. Ну вот, давайте ваш тост.
– Вы выпили за меня лично. Я же хочу выпить не за вас, а за мужественность, олицетворением которой вы являетесь.
– Э-э-э, вы ещё не видели Михаила и Юлия. С Михаилом мы командовали соседними ротами, а Юлий тогда, четыре года назад, был солдатом в роте Михаила. Теперь-то Юлька орёл, кончил школу милиции, лейтенант, скоро будет старшим. Учится заочно на юридическом, вместе с Мишкиной женой. А в чём-то пацан пацаном. Представляете, меня называет по имени-отчеству, а Мишку вообще господином капитаном.
– Господином капитаном? А чего так?
– Да была у них одна ситуация … И ещё. Упаси Господь назвать его Юлик! Невменяемым делается.
– Я поняла, что как раз Юлий обладает некоторыми возможностями. Вы когда-нибудь про всё это расскажете? Поподробнее?
– Почему нет? (Когда-нибудь – сказала она. Или это просто фигура речи? Или оговорка?).
– А Михаил? Он служит?
– Нет. Он расстался с армией чуть позже меня. Он соучредитель юношеского спортивного клуба, около тридцати мальчишек где-то от семи до двадцати лет. И ещё халтурит в паре заведений для нуворишей. – Поднял рюмку. – Ну, давайте всё-таки выпьем.
Они стояли и ждали такси. Саша настояла, чтобы Сергей её не провожал, а просто посадил на такси, а мама её встретит.
Сергей развлекал, смешил Сашу, но в душе его царил мрак. За всё время застолья они ни словом не обмолвились о возможности будущих встреч; он даже не спросил у Саши телефона. И сейчас мысль о том, что он не увидит её больше, была невыносима.
Когда около них остановилось вызванное такси, Саша серьёзно посмотрела ему в глаза и чуть слышно вздохнула. И он решился.
– Саш, – сказал он искусственно-оживлённым тоном, таким фальшивым, что его закорёжило от стыда, но он продолжил, – вы обещали навести какой-то порядок в моей берлоге, а сами… Как говорится, поматросили и бросили? Ай, как некрасиво!
– Как хорошо, что вы это сказали! Я боялась, что мне придётся сказать это самой, и получилось бы, что я навязываюсь.
– Скажите, если я назову вас дурой, но я ещё не назвал, учтите! Вы сочтёте это за оскорбление?
Она облегчённо засмеялась:
– В данном контексте – нет.
– И ещё вопрос. Если я поцелую вас в щёку, вы не сочтёте меня искателем приключений?
Вместо ответа она шагнула к нему и коснулась губами его щеки.
– Не сочту. – Шепнула она.
Он очень бережно поцеловал её. Она повернулась и побежала к машине. На ходу обернулась:
– Завтра в одиннадцать!
В два ночи Сергея выдернули на работу. Проблема была не очень сложная, но путаная. И срочная. Он вёл переговоры, говорил по телефону, отдавал указания … И при этом всё время помнил, что к одиннадцати ему надо быть дома. В девять утра, чувствуя, что зашивается, он вызвал одного из водителей, дал ему ключ от квартиры и точные инструкции.
Саша шла по дорожке к дому и удивлялась своему спокойствию. Ведь сейчас она увидит Сергея, его улыбку, ласку глаз. А она идёт по дорожке к дому как-то привычно, как-будто ходила так тысячи раз, как-будто это её дорожка и её дом. И на душе такой покой!
Она подходила к парадной, когда её окликнул немолодой мужчина, одетый в некое подобие формы.
– Извините, вы ведь Александра? – Он поднёс ладонь к берету, протягивая другой ключи. – Сергея Георгиевича ночью вызвали на работу, но он скоро вернётся. Он приказал передать вам ключи и сказать, чтобы вы …
– Саша-а-а! – Перебил его слова крик, и она, обернувшись, увидела бегущего к дому Сергея.
– Петрович, спасибо. Иди. – Он хлопнул мужчину по плечу и, мгновенно забыв о нём, повернулся к Саше. – Я успел, Сашенька, я успел! Я так боялся, что ты обидишься и уйдёшь! А у меня даже телефона твоего нет!
Тут он услышал себя как бы со стороны, ужаснулся и собрался.
– Извините, Саша. Бессонная ночь, да и вправду за вас волновался. – Он произнёс это почти спокойно и извиняючись улыбнулся.
Она положила руку ему на грудь и, глядя в глаза, прошептала:
– Тебе стоило опоздать хотя бы для того, чтобы я услышала то, что услышала.
В квартире они, чувствуя некоторую неловкость, постояли молча. Затем он пошёл мыться, а она захлопотала в комнатах. Когда он вышел из ванной, она стояла у раковины с горой посуды. А он и не знал, что у него столько тарелок, кастрюль и сковородок!
– Тебе сейчас надо поспать, а я займусь хозяйством. Я на диван положила подушку и нашла что-то вроде пледа. Поспишь, а потом я тебя разбужу, или сам проснёшься.
– Ладно. – Он зевнул, чувствуя, что в глаза как-будто насыпали песок. Только обед сегодня за мной. Хочу поразить тебя своими талантами.
– А твои изыски потребуют водки? – Она открыла холодильник. – Ой, а водки на донышке! Можно, я схожу куплю? Я запомнила название.
– Сходи. И возьми пару пачек Кента, «восьмёрки». И что-то там с хлебом …
– А хлеб уже не твоё дело! Давай спи. – Она поцеловала его в лоб и осторожно прикрыла дверь в комнату, улыбнувшись на прощанье.
Он слушал, как она в прихожей, напевая, чем-то шуршит, щелкает, хрустит … И уснул со счастливой улыбкой.
Проснувшись, он увидел, что она сидит возле дивана на полу и смотрит ему в лицо. И он никогда даже не предполагал, что в женском взгляде может быть столько любви.
Увидев, что он проснулся, она дёрнулась было назад, но он соскользнул с дивана, сел на пол рядом и взял её за руку. Они сидели минут двадцать молча и неподвижно, пока не раздался телефонный звонок.
Сергей встал и взял трубку. Она тоже встала и услышала, как развязный голос в телефоне вещает с неестественными интонациями о проводимом социологическом исследовании. Сергей, не отвечая, бросил трубку.
– Ах, какой ты невежливый! Ничего даже людям не ответил.
– Не было бы тебя рядом, я бы им так ответил! (Осваивается, маленькая. Робко кокетничает.)
Она решительно шагнула в сторону ванной.
– Ха! Можно подумать, что я от деда ничего не слышала! Так, мне ещё надо прополоскать и повесить. Это минут на двадцать. А когда будет обещанный обед? Ой, представляешь, продавщица так на меня неодобрительно смотрела, что я сказала, что беру водку не себе! (Она сказала, что берёт водку мужу, но не призналась бы в этом даже под пытками).
– Через те же двадцать минут. Марш к корыту! И, кстати, учти – в следующую субботу Михаил с Натальей отмечают четвёртую годовщину свадьбы. И мы туда идём!
Она неуверенно посмотрела на него:
– Я так понимаю, что это очень близкие тебе люди? Самые близкие? И ты считаешь, что я…
– Я считаю, что ты должна молча идти к корыту. Что ты там говорила о мужских и женских ролях и обязанностях? (Неужели я это говорю ей? А она улыбается … Или я ничего не понимаю в улыбках, или она улыбается ласково. Ласково!)
Он торжественно объявил:
– Яичница, жареная с беконом и помидорами! Посыпанная сыром! Прошу к столу!
– Какая прелесть! Подожди секунду. – Она подошла к двери в ванную. – Знаешь, во многих фильмах легкомысленные героини пишут разное губной помадой. А так как я, благодаря твоему отрицательному воздействию, стала особой легкомысленной, то вместе с водкой купила и губную помаду. Смотри!
Она распахнула дверь, и он увидел написанный на зеркале багровый семизначный телефонный номер.
Они ждали такси. Она стояла притихшая, смотрела вниз. И вдруг пробормотала:
– Господи, это правда?
Сергей понял её сразу. Взял за руку.
– Это правда, родная. – Помолчал. – Сегодня я провожу тебя до дома. И так будет всегда. Хочу лишние полчаса согревать твои пальчики.
Перед его мысленным взором встала картина, как он увидел её первый раз – с отчаянной решимостью сжимающую в руке отвёртку. И он понял, что сделает всё, чтобы ей больше никогда не пришлось бы защищать себя самой.
Понедельник – пятница, 21-25 августа
Районный прокурор сел, против обыкновения, на заднее сиденье. Велев раздражённо шофёру выключить радио, он размышлял о деле, которое ему только что вручили в областной прокуратуре. Уже то, что область, возбудив дело и продержав его неделю, теперь передало его в район, наводило на грустные размышления. Значит, не просто «глухарь», а «глухарь» с осложнениями. В прессе, притом не только бульварной, уже появилась информация о происшествии в садоводстве. Тональность, в зависимости от желтизны издания, была разной, но римских легионеров упомянули все. Оживились всякие специалисты по паранормальным явлениям, иные писали о том, что Нострадамус в одном из катренов предсказал перемещение воинов Рима через пространство и время, но текста катрена и его места в системе не приводил. Одна газета прямо написала, что сбылось пророчество Ванги, рассуждения об этом и комментарии знатоков заняли целую полосу. Были и другие мнения. Так, один молодой экономист, так его и этак, объяснил всю историю выдумкой администрации района и расположенных в нём структур федеральных ведомств. А целью этого негодяйства назвал привлечение внимания к району и, соответственно, поток инвестиций. Заодно он предположил и участие в этом православной церкви, которая хочет заставить людей верить в чудеса.
Он начал перебирать в памяти всё, что ему рассказали в областной прокуратуре, и то, что он пробежал глазами наискосок в самом деле. Допрошено около двухсот человек. Никто и ничего. Машина Залкиндсона пропала, выезжающей её не видел никто. Второй выезд из садоводства через семьсот метров перекопан рвом, лесничество постаралось.
Потерпевшая Пономарёва… На месте взято объяснение опером, там же часа через два допрошена дежурным следователем. Дважды допрошена следователем областной прокуратуры[12]. Показания адекватны.
Потерпевшая Морозова, латинист. Всё то же. И ещё – следователь проявил фантазию и пригласил на допрос аж трёх психологов. Потом разогнал их по разным кабинетам и допросил порознь. И все трое сказали, что Морозова описывает то, что видела.
Назначены три судебно-медицинские экспертизы – покойника и обеих баб. Да, Морозова сейчас в клинике неврозов. Вот, вроде, и всё.
Встаёт вопрос – кому поручить дело? А вопроса-то, собственно и нет! Кому, как не старшему следователю Левицкой! Нине-свет-Алексеевне!
Во-первых, она единственная из трёх следователей носит приставку «старший». Во-вторых, действительно неплохой профессионал. И, главное, управляема.
Прокурор представил малопривлекательное лицо, да и остальное не лучше, Левицкой и усмехнулся. Нина Алексеевна в свои тридцать с небольшим не имела ни малейшего шанса хоть кому-то понравиться. И тем не менее у неё периодически возникали бурные, но непродолжительные романы с сотрудниками уголовного розыска. Достоверно прокурор знал о трёх, к нему приходила с жалобой на Левицкую жена одного из оперов. И поделилась информацией ещё о двух, так сказать, эксцессах. Нет-нет, Левицкая не была потаскухой, новую любовь она заводила через какое-то время после того, как вдоволь погоревала над неудавшейся предыдущей. Прокурор был уверен, что опера валяли её исключительно с целью… м-м-м… сблизиться через неё с прокуратурой. А как только они убеждались в её абсолютной деловой порядочности (а это факт!), так сразу и сворачивали отношения. Сворачивали аккуратно, боялись, упаси Бог, обидеть старшего следователя! А то результат был бы прямо обратный желаемому.
Прокурор снова усмехнулся – тут они ошибались, Левицкая действительно была глубоко порядочным человеком и не стала бы, как говориться, злоупотреблять служебным положением.
А что касается управляемости … После визита жены опера прокурор долго беседовал с Левицкой. Конечно, советских правил как бы и нет, но сожительство отнюдь не рядовой сотрудницы прокуратуры с ментами … Ещё туда-сюда, если наоборот. А так – вышвырнут с волчьим билетом. И как она будет жить в их небольшом городе, где все знают про всех всё? Да и сейчас о ней не судачат вслух только из-за места её работы.
Решено – дело идёт Левицкой, а там посмотрим. Прокурор повеселел и сказал шофёру, что тот может послушать музыку.
Весь вторник Левицкая изучала дело, намечала первоначальные действия, договаривалась по телефону о встречах. Вот с Пономарёвой поговорить не удастся – она, по словам матери, уволилась и уехала на экскурсию по Золотому кольцу России. И в среду Левицкая дремала в утренней электричке – дел намечено много, а путь до Петербурга не короткий.
Сначала она, как и было договорено заранее, поехала в отделение милиции по месту жительства Морозовой. Здесь её уже ждал выделенный в помощь оперативник, молодой парень с интересной фамилией Кондэ. Да ещё и Юлий Генрихович! С ним вместе она поехала в клинику неврозов.