– Полагаю, ты не станешь рассказывать мне, кто ты и что ты? – спросил я и почувствовал себя идиотом.
Мэфи только приоткрыл рот и заурчал от удовольствия. Он говорил со мной до этого или я все это нафантазировал? Я был перевозбужден, меня избили, я еле сбежал, а потом еще раз чудом спасся. Да, я частенько врал другим и порой самому себе, но мне не верилось, что наши разговоры с Мэфи были игрой моего воображения.
– Есть такие птицы – попугаи, – сказал я. – Они обитают на нескольких островах. Некоторые люди держат их у себя как домашних питомцев, так вот, они умеют говорить, как люди.
Когда я перестал гладить Мэфи, он постучал лапой по моему колену, я сдался и почесал его щеку.
– Это ты делаешь? Просто повторяешь то, что слышишь?
Мэфи присел и, прежде чем я успел что-то предпринять, запрыгнул ко мне на колени и улегся, как будто это было его законным местом. Я не двигался и, опасаясь, что он может меня цапнуть, даже дыхание затаил. Мэфи ничего такого делать не стал, и я погладил его по теплой спинке. Он с урчанием вздохнул и положил голову между лап.
Однажды дома я нырял на дно небольшой бухты среди скал, просто чтобы проверить, сколько смогу продержаться без воздуха. И вот, когда казалось, что легкие вот-вот разорвутся, и даже брат начал от беспокойства стучать ладонью по воде, я оттолкнулся от дна и быстро поплыл к поверхности. И сейчас я испытывал что-то подобное – мое сердце словно расправилось, как парус, и устремилось в какие-то прекрасные края.
На горизонте появилась лодка – темный силуэт на фоне воды. Ветер усилился, и моя лодка помчалась вперед, подпрыгивая на волнах. Мэфи не шевелился. Вот бы и мне научиться так быстро и легко засыпать. Лодка на горизонте не принадлежала Иоф Карн и не была императорским кораблем. И что странно, у нее не было парусов. В Империи еще оставались гребные шлюпки, но даже на них были паруса.
Когда расстояние между нами сократилось, я понял, что у этой лодки есть паруса, просто они синие, как небо.
Поняв это, я тут же вскочил на ноги, а Мэфи, естественно, соскользнул на палубу. Отец Алона видел, как такая же лодка уходила на восток, но она могла встать на якорь далеко от берега или возвращаться на остров из-за каких-то незавершенных дел. Как бы то ни было, она не уплыла день назад с острова, она была прямо передо мной.
Я проверил паруса. В трюме у меня было только две коробки с дынями, так что я летел налегке. Я их догонял, но то ли они меня не заметили, то ли им было все равно. Перебравшись на нос, я напряженно прищурился и только потом вспомнил, что у меня есть подзорная труба. В голове словно осы жужжали, мысли сталкивались и разбегались.
Я достал из-под лавки подзорную трубу и раздвинул ее на всю длину. Лодка раскачивалась на волнах, руки тряслись, так что я не с первого раза смог установить ее напротив глаза. Теперь картинка стала четкой. Ветер раздувал синие паруса черной лодки, на корме стояла одинокая фигура в черном плаще с капюшоном. Впервые я увидел эту лодку в то утро, когда исчезла Эмала. Поначалу, когда все не знали, что и думать, одна из моих тетушек предположила, что Эмала могла утопиться, а я, хоть в это и не поверил, все равно пошел к морю. Над берегом висел низкий туман, видимости почти никакой. Я подошел к самому краю, холодная вода просочилась в башмаки.
В тумане что-то двигалось. Сначала я подумал, что это волны или просто клубы тумана, но потом увидел синее пятно. Синий парус. Я моргнул, и парус исчез. В тот момент даже песчаный берег не казался надежной опорой, и как я мог быть уверен, что парус мне не привиделся? Я уже начал по ней тосковать, мое сердце знало то, чего не понимал рассудок.
А через пять лет я увидел эту лодку во второй раз.
Пять потерянных лет. Я расплачивался за свою лодку. Мне требовалась большая лодка, больше отцовской рыбачьей, такая, чтобы плавать с одного острова на другой и не опрокинуться в первый же шторм. Иоф Карн были единственными, с кем я мог расплачиваться, работая на них. У меня не осталось выбора.
В годовщину смерти моего брата Оню я остановился на островке к востоку от Императорского и на отвесном утесе сжег в память о нем веточку дымчатого можжевельника. День был солнечный, небо ясное. Там я и увидел ее во второй раз. Черная лодка под синими парусами. И одинокая фигура на корме.
А теперь я стоял на носу своего суденышка, смотрел на черную лодку с синими парусами и представлял, как прыгну на ее борт и схвачу человека в плаще. Как стану трясти его. Стану спрашивать, что они сделали с моей Эмалой, куда они ее дели и где она была все эти годы. Я все еще чувствовал тяжесть ее головы на своем плече, видел ямочки у нее на щеках, когда она улыбается, чувствовал ее теплую руку в своей. Она всегда меня понимала, даже когда я не мог найти нужных слов. Но все воспоминания, как бы отчаянно я за них ни цеплялся, постепенно тускнели и растворялись, как соль в морской воде. Я горевал по Эмале, и хуже всего было не то, что я начинал понимать, что она, скорее всего, умерла, а осознание того, что новый опыт и новые воспоминания постепенно будут наслаиваться друг на друга и расстояние между нами будет только увеличиваться.
То, как мы рыбачили на берегу, как я в первый раз ее поцеловал, как мы вместе мечтали. Теперь я превратился в хранителя воспоминаний, и это было истинным одиночеством. Мне о стольком хотелось ей рассказать, я стольким не успел с ней поделиться.
Человек на корме повернулся в мою сторону. На секунду мне показалось, что он встретился со мной взглядом. А потом он подошел к парусам, и в следующее мгновение я заметил легкий белый дымок. Дым от горящего умного камня.
Одним резким движением я сложил подзорную трубу. Умных камней у меня не осталось, но моя лодка была быстрой. У меня еще сохранялся шанс, все зависело от того, сколько на той лодке умных камней. У меня хватило воображения, чтобы представить, как я беру на абордаж черную лодку, но, когда я окинул взглядом свою лодку, до меня внезапно дошло, что для воплощения своих фантазий у меня нет никакого оружия. Даже единственный гарпун еще в гавани улетел за борт вместе с Филин. Да еще тело постоянно напоминало, что я не в лучшей форме для таких авантюр.
– Но мы что-нибудь придумаем, да?
Разговоры с Мэфи, похоже, начали входить у меня в привычку. Я прошелся вдоль лодки, а он чуть ли не на пятки мне наступал. Да, на борту имелась дубинка, которой я глушил выловленную рыбу, но оружием ее не назовешь. Правда, там, в гавани, во время схватки с Филин, у меня открылось что-то вроде второго дыхания. Может, и третье в нужный момент откроется?
Но все это не имело значения. Главное, на той лодке ждали тайны, за которыми я гонялся, и пусть бы меня хоть каждый день избивали люди Иоф Карн, я не собирался упускать свой шанс. Я стоял на носу лодки с дубинкой в руке и надеялся, что вид у меня не жалкий, а вполне устрашающий.
В этот момент черная лодка начала удаляться. У меня было такое чувство, будто я снова оказался на берегу в утро исчезновения Эмалы и понимал: что бы я ни сделал, все бесполезно. Я так сильно сжал дубинку в руке, что под ногти начали впиваться занозы.
– Я не могу… не могу продолжать это…
Даже не знаю, что я хотел этим сказать.
Мэфи заурчал у меня под ногами, встал на задние лапы и похлопал меня по колену, а потом, я еще вниз посмотреть не успел, подбежал к парусу и забрался по ножке жаровни внутрь. Его мех тут же перепачкался в пепле.
– У меня не осталось умных камней, – сказал я. – Все сжег.
Но Мэфи и не собирался искать камни. Он сидел в жаровне мордочкой к парусу и дышал. Из его рта появился дым, такой же легкий, как от умных камней. С дымом пришел ветер. Ветер набрал силу, наполнил парус, и моя лодка рванулась вперед.
– Мэфи! Мэфисоло! – У меня голова пошла кругом. – Кто ты? Что ты делаешь?
Я не понимал, что говорю. Это сон? Если да, то когда я заснул? Прежде чем я успел задать следующий вопрос, Мэфи снова сделал глубокий вдох и выдохнул, и снова у него изо рта появился белый дымок и ветер наполнил парус.
Черная лодка еще не исчезла за горизонтом, мы летели за ней по волнам как на крыльях. Я снова посмотрел в подзорную трубу. Это могло быть игрой моего воображения, но я увидел еще больше направленного в синие паруса дыма.
Сколько же у них умных камней?
На лодке не было никаких символов Империи, а даже контрабандисты и воры не способны завладеть большим количеством умных камней. Мне это удалось лишь однажды, путем хитроумных манипуляций с императорскими конструкциями и солдатами. Да какая разница? Я бы со своей маленькой дубинкой ринулся в бой со всей Империей, только бы вернуть мою Эмалу.
Ветер и брызги хлестали в лицо, я стоял на самом носу лодки, изготовившись, как только мы приблизимся, броситься на абордаж.
Расстояние между мной и черной лодкой под синими парусами снова начало увеличиваться. Ветер, бивший мне в лицо, ослаб. Нет. Только не сейчас. Я несколько лет не видел эту лодку и теперь был так близок к разгадке самых важных тайн. Мы замедлились, а черная лодка набирала скорость. Я оглянулся. Мэфи сидел в жаровне и с хрипом делал слабые выдохи в сторону паруса.
– Мы не должны сдаваться! – закричал я, и мне было плевать, что Мэфи – зверек. Он мог не понимать значения моих слов, но должен был понять интонацию. – Мы еще можем их догнать!
Мы были так близко. Я был как умирающий от голода человек, которому к самым губам поднесли ложку с медом.
Мэфи снова выдохнул, паруса наполнились ветром, и лодка дернулась вперед. Мэфи сгорбился в жаровне, его подрагивающие усы были все в пепле.
– Плохо, – прохрипел он.
Шок, который я испытал, услышав его голос, отличался от первого такого случая. Я мог бы наплевать на маленькое существо, которое вытащил из воды. Мог забыть об Алоне и всех других детях, которые остались позади. Но что, если Эмала прямо сейчас находится на той лодке? В глубине души я понимал, что такого не может быть. Ведь столько лет прошло! Но в мыслях я все еще стоял на том берегу в утро, когда исчезла Эмала, и надеялся, что каким-то чудом все снова станет хорошо. И отчаянно рвался догнать черную лодку под синими парусами.
Мэфи сделал еще один судорожный вдох и выдох. Он не мог встать на лапы и так и сидел сгорбившись в жаровне, будто раненный в живот. Я вспомнил, как он, вздохнув, положил голову мне на колени и заснул. Это было выражением абсолютного доверия. Вспомнил, как он бросился на Филин, выиграв для меня жизненно необходимое время. Чувство вины и отчаяние сплелись в моей груди в тугой узел. Сколько еще вдохов и выдохов потребуется сделать Мэфи, прежде чем мы сможем нагнать черную лодку? Слишком много. Он умрет до того, как мы ее догоним.
Я это понимал. Я знал это! И все равно я хотел хотя бы попробовать.
Слишком много я обманывал сам себя, нанизывал одну ложь на другую.
– Прекращай, – скомандовал я.
Я сказал это тихо, но Мэфи услышал и повалился на дно жаровни. Он не растратил все свое дыхание. Паруса обвисли, волны лизали борта лодки.
А черная лодка под синими парусами, на которую я так отчаянно хотел попасть, скрылась за горизонтом.
10
Лин
Императорский остров
Темная, скользкая после прошедшего днем дождя брусчатка блестела в свете ламп. Теперь я знала маршрут и порядок действий. Все просто: подождать, пока отец закончит расспрашивать меня в комнате вопросов и удалится пить чай, потом пробраться в его комнату и взять какой-нибудь ключ. Отец уделял мне время не каждый вечер, поэтому мне пока что удалось выкрасть всего два ключа.
Да, все просто, но для меня это важно, потому что, когда я верну копию, у меня будет на два ключа больше, чем у Баяна.
Редкие прохожие на улицах переговаривались с мелодичным акцентом жителей Императорского острова, поглядывали на меня – я не успела сменить вышитую шелковую тунику на что-то попроще, – но потом возвращались к своим делам.
Отец редко позволял мне покидать дворец без сопровождения, так что вряд ли кто-то на улице мог знать меня в лицо. Было два раза, когда слуги носили меня в город в паланкине. Тогда я протягивала им из-за занавески монеты, чтобы они передали их торговцам, но моя нога никогда не ступала на улицы города, и я никогда не вдыхала его воздух.
По пути к Нумину я заглядывала в закрывающиеся лавки. Хозяева протирали тряпками прилавки и убирали товар в буфеты и ящики. Рулоны ткани с выбившимися концами в портняжной мастерской напоминали водопады самых разных цветов и оттенков. Дальше окруженная запахом дрожжей пекарня, после пекарни – трактир. В трактире за столиками в углах еще сидели посетители, на улицу долетали их приглушенные голоса и звон сдвигаемых кружек, а из дверей выползал дым от трубочного табака. И запах из трактира исходил такой, как будто там на половицах никогда не просыхали лужи. Мне хотелось войти, заказать кружку вина, устроиться за столом между этих людей, послушать их разговоры, приглядеться к ним. О чем мне могли рассказать их лица?
Но в кармане у меня на поясе лежал тяжелый ключ, надо было торопиться: отец мог вернуться в свою комнату и понять, что я сделала. Не сбавляя шага, я прошла к кузнице и проскользнула внутрь.
Звякнул колокольчик на дверной ручке, кузнец оторвался от работы и что-то тихо пробурчал себе под нос. Не то чтобы он был доволен или недоволен… скорее, чувствовал, что надо быть настороже.
– У меня еще один. – Я вытащила ключ из кармана на поясе.
Нумин, немного помедлив и не вставая с табурета, протянул руку. Я положила ключ ему на ладонь. Он, не сказав ни слова, осмотрел его и начал выдвигать ящики.
– Цена та же, как за последний.
Нумин уже знал, кто я, и мог запросить больше, а я могла больше заплатить.
Я положила на прилавок две монеты и понаблюдала за тем, как он делает слепки ключа. Вид у него был недовольный.
Нумин вернул мне ключ и, не отрываясь от работы, спросил:
– Ты нашла мой осколок?
Он задал вопрос вроде как безразлично, но при этом облизал пересохшие губы и плечи у него заметно напряглись. Нумин и в прошлый раз об этом спрашивал, но сейчас я поймала себя на том, что боялась услышать этот вопрос. Боялась, потому что знала, где его осколок, но не могла его добыть без риска для себя.
– Нет, – не задумываясь, соврала я, и мне тут же стало тошно. – Во дворце много запертых дверей, и я не знаю, где нужная комната. Но я ее найду, и, надеюсь, очень скоро.
Я взяла такой же невозмутимый тон, как и Нумин, как будто мне все равно.
Ему было не все равно.
И мне тоже. Хотя как иначе? Отец всегда говорил, что я должна полагаться только на себя и ни на кого больше. Но я полагалась на Нумина, и он выполнил свою часть нашего договора.
У Нумина на лбу выступили капельки пота, в них отражался оранжевый свет лампы. На полке у него за спиной стояли разные безделушки – вырезанная из дерева фигурка обезьяны, букетик засохших цветов, какие-то благовония и треснутая керамическая кружка. Мне стало интересно, что́ все они по отдельности для него значат.
– Сколько у вас детей? – спросила я.
Не стоило спрашивать, но это как с трактиром по дороге в кузницу – мир кузнеца был для меня чужим и в то же время затягивал, как воронка.
Морщины на лбу Нумина разгладились.
– Трое: сын и две дочери. – Крупный широкоплечий мужчина, который был так суров со мной в нашу первую встречу, прямо у меня на глазах превращался из камня в песок. – Они еще слишком малы, чтобы помогать мне, но им прям не терпится. Старший особенно рвется.
И он рассмеялся, по-доброму так, мне даже тепло на душе стало.