Он остался в бункере, а мы втроем, вместе с Эстель и десятком последователей Фероуза вышли через туннель на поверхность в паре километров от подземелья. Признаюсь, я не знаю, что стало с Эстебаном. Скорее всего, его убили, как только прорвались внутрь, расстреливая всех без разбора, как это они обычно делают. Если же они имели хоть малейшее представление, за кем именно их прислали, во что, откровенно говоря, слабо верится, то они схватили его и увезли на Землю, чтобы вытрясти все данные, которыми он обладал. Эстель оплакивала его как родного отца. Она оказалась обычной молодой девушкой, не лишенной эмоций. Я много говорил с ней в следующие месяцы. Если Фероуз разрушил мой старый мир грез, то она создала новый на развалинах. Этот мир был не такой красивый, не было в нем лирики и геройства, не было любви и боли. По большому счету это была матрица из пустых ячеек, которые мне только предстояло заполнить. Но теперь я был убежден, что содержимое будет достаточно чистым, чтобы быть счастливым. Она несла в себе все те знания, которыми обладали ее предки, они передались ей на генетическом уровне. Все это было тем самым бесспорным богатством, которым обладал и Фероуз, и благодаря которому люди шли за ним. Эстель ставила во главу угла жизнь, и даже не представляла такого события, способного заставить живое существо поступиться этим принципом. За подобное восприятие окружающего мира человек заслуживает второй шанс, даже если кто-то или что-то нарушило гармонию жизни. Это объясняло оживление мертвеца, хоть она и не говорила прямым текстом то, как именно они это делают. А я, в свою очередь, не стремился этого узнать. Слишком пуста была еще пока матрица моего мира.
Тебе не будет столь интересно, что происходило дальше, а главное, что это не столь важно, как уже сообщенные мною сведения. Скажу лишь, что мы провели на Сириусе еще шесть месяцев, сначала пережидая в лесных укрытиях, оставленных все предусмотревшим наперед Фероузом. Через пару месяцев двое солдат заболели и умерли. Мы так и не успели сообразить, что же произошло. Джина пыталась поставить диагноз, используя то скудное оборудование, которое было у нее в походном рюкзаке, проводила у их кроватей дни напролет, в итоге заразилась сама. Чтобы спасти ее, нужно было возвращаться если не на Землю, то хотя бы в поселение, где есть больницы и медикаменты, но с тем же успехом можно было покончить жизнь самоубийством прямо там, на Сириусе. Именно тогда я и решил, как буду действовать дальше. Мы вернулись в город. У Рашида, спасшегося из бункера вместе с нами, там была квартира и определенные связи, которые могли помочь оставаться незамеченными на случай, если власти все еще искали нас там. В городе нашлись лекарства, и болезнь Джины удалось остановить, но для выздоровления этого все равно было мало. Оказалось, что это какая-то местная лихорадка, от которой прививают детей, но для взрослых вакцины не существует. Тогда я и поговорил с Аресом. Я рассказал ему обо всем, за исключением истории Эстель, на которую он мог неадекватно среагировать. Как оказалось, это было весьма уместно. Он не удивился услышанному, и когда я рассказал, что есть небольшой шанс разоблачить правительство, он был двумя руками «за».
Что было дальше, ты уже должен был понять. Я вернулся на Землю и через некоторое время оказался тут. Так, как и задумывалось. Я знал, что так и будет, именно поэтому я и вернулся один. Они могут сколько угодно пытать меня, но это все бессмысленно, ведь я просто не знаю, где находится то, что им нужно. Теперь будущее в руках Ареса. Будущее человечества находится в руках человека, боящегося собственного прошлого. Ирония треклятой судьбы, верно? Я всегда знал, что она играет с нами. Да, может Бога правда не существует, может нас не создавали по своему образу и подобию, может мы и впрямь все до единого есть потомки орионских исследователей, много тысячелетий назад бороздивших просторы необъятной вселенной. Изрядно подпорченные и испачканные потомки… Но ведь нельзя не согласиться с тем, что слишком уж все занимательно происходит, как если бы кто-то задумывал все так, чтобы ему было интересно наблюдать. Фероуз никогда не верил, что Бога нет. Он, человек, который лучше остальных людей знаком с философией жителей Ориона, сумел понять все гораздо лучше остальных. Он носил на груди деревянный крест, и я ни разу не слышал от него атеистических речей. Так что сейчас, в последний свой миг, я лучше уподоблюсь ему, чем тем, кто навязывает одни идеалы за место других. Я помолюсь, пусть и не тому, кому молилась моя мать и ее мать. Я помолюсь о здоровье Джины, которую любил всю свою сознательную жизнь, любил больше этой самой жизни, но, к сожалению, любил недостаточно. Я помолюсь за то, чтобы она поняла, что то, что я сделал, я сделал для нее, для того, чтобы у нее был шанс. Я помолюсь за Ареса, моего друга, чью дружбу я не воспринимал должным образом. За Эстель Фероуз, которая в моих молитвах не нуждается. За нее, девушку с Ориона, которая открыла мне глаза на жизнь, которой я не дорожил прежде, хотя ничего дороже у меня никогда не было. За тебя, мой друг. Я помолюсь, чтобы ты, прослушав эту запись, прозрел так же, как когда-то на Сириусе прозрел я. И пусть нам не удастся задуманное, и люди так и останутся в тени неведения, но я хотя бы уйду, зная, что ты услышал меня, что ты поверил мне, и что ты понял. Теперь я знаю, что выполнил свою миссию, и ради этого знания стоило пройти через все то, через что я прошел. Спасибо.
Часть 2
«Он был там, как мы и договаривались. Сразу бросилось в глаза то, что он не пытался прятаться, назначить встречу где-нибудь там, где его бы никто не сумел увидеть… Вот так вот, просто взял и пришел. Признаюсь, это подкупало, хотя и, конечно, с одной стороны могло свидетельствовать как о его храбрости и отчаянности, так с другой о глупости и недальновидности. На бумаге он был человеком, находящимся в жизненном тупике, рисковавшим абсолютно всем тем немногим, что у него осталось.
– Яков Манува? – спросила я, исключительно для формальности, так как даже никогда прежде не видев этого человека, его невозможно было не узнать.
Он оторвал свой взгляд от лежавшего на столе журнала и, прежде чем взглянуть на меня, молниеносным взглядом окинул все помещение, вероятно, выискивая людей, наблюдавшей за этой встречей.
– Да, это я, – ответил он, жестом приглашая меня присесть напротив, – а вы, стало быть…
– Катерина Кастро.
– CCastro007? Вы серьезно? – сказал он, ухмыляясь.
– Что именно?
– Я считал, что вы мужчина. Теперь вижу, как глубоко заблуждался, ведь плюс к тому, что вы женщина, вы еще и очень привлекательны.
– Спасибо за комплимент, – сказала я, видимо, чересчур смутившись, – но я ни то, и ни другое. Я журналист.
Он одобрительно склонил голову.
– Понимаю.
– Хочу сразу вас предупредить, что вы можете доверять мне…
– Не стоит, – прервал он, приподняв правую руку, – если Нэйт Монро говорит, что вам можно верить, значит, так оно и есть.
Он был постоянно настороже, раз за разом заглядывая мне за спину в поисках чего-то или кого-то подозрительного. Но при этом, он выглядел до предела расслабленно.
– Итак, – начала я, посчитав, что знакомство прошло достаточно успешно, – я готова выслушать вас и сделать все, что от меня зависит.
– Это хорошо, что вы считаете себя готовой. Только едва ли это действительно так. Давайте вернемся к этому вопросу в конце, когда я завершу рассказ.
– Хорошо, – ответила я, попав в легкое замешательство, – тогда с самого начала пожалуйста.
Нажав кнопку на записывающем устройстве, я установила его по центру стола и включила шумоподавление. Некоторое время Манува смотрел на диктофон, будто потеряв нить мысли и пытаясь вспомнить, что же было в том самом начале.
– Пожалуй, все началось тогда, когда я поступил в академию. Мне было шестнадцать лет. Тогда я не отличался особыми данными, не был сильнее и уж точно не был умнее сверстников. Но у меня было то, чего не хватало многим остальным – желание. Я всегда хотел быть тем, кого будут знать. И вот, судьба предоставила мне такой шанс, едва я закончил учебу. Армия набирала добровольцев для защиты нашей родной планеты. Что может быть почетнее? Я и мой сводный брат, Роджер Смит, мы записались в первый же день, но так как нам еще не исполнилось двадцать три года, то пришлось ждать целых десять месяцев, прежде чем мы получили наше направление. Мы оба были пехотинцами, а вы, должно быть, знаете, что это означает. Хотя, вам наверно еще нет и тридцати…
– Поясните, пожалуйста, – сказала я, – любые детали будут полезны.
Он вдохнул полной грудью, и сделал это как-то грустно.
– С первых дней все пошло не так. Той войны, к которой все готовились, не получилось. Вся наша авиация, и все наши ракеты оказались абсолютно бесполезны там. Из-за этого основной удар на себя приняла пехота. Это была настоящая мясорубка. Такому не учат в академии, не готовят в учебной части… Если и есть ад, то он должен был выглядеть именно так.
– Я представляю, – сказала я, в надежде хоть как-то втереться в доверие к собеседнику, продолжавшему сканировать все пространство за моей спиной.
– Нет, не представляете, поверьте мне. Представьте ночь на совершенно незнакомой планете, которую до этого дня вы изучали по атласам в учебной части. Тишина, которой здесь никогда не бывает. Слышен каждый шорох, каждое малейшее движение, слышен каждый ваш вздох. Вы затаились в надежде поспать, впервые за пару дней беготни и постоянного страха. Но заснуть не получается, даже не смотря на то, что организм отказывается функционировать от усталости. В конце концов, природа берет верх, и вы погружаетесь в беспокойный сон, который длится недолго. Вас будят крики сослуживцев. Земля под ногами содрогается. Вы хватаете оружие, от которого мало толку, и пытаетесь забраться повыше, чтобы было место для маневра, вы действуете автоматически. В этот момент из земли вылезает одна из этих тварей, очередная машина, огромная, величиной с бензиновую цистерну. Вы стреляете, как и все, но она будто и не реагирует на эти выстрелы, единственное, на что она обращает внимание, это электромагнитные импульсы, но они есть не на каждом автомате. Она даже не нападает, она просто ползет по земле, раздавливая нас, как мы давим муравьев, даже не замечая их. Вы видите, как те парни, с которыми вы прибыли несколько дней назад, корчатся от боли, бьются в предсмертных судорогах, как тут и там раздавленные тела. В этот момент вы, наконец, понимаете, что вся ваша сущность, все ваше естество, которое вы так ценили и хранили всю свою недолгую жизнь, теперь не стоят и гроша ломанного. Что вы здесь лишь с одной целью – выжить. И вы бежите. Бежите так быстро, как это возможно. В этот момент неважно куда именно, главное подальше. Но самое поганое во всем этом, что с планеты не убежишь. А раз убежать невозможно, то остается только одно – сдохнуть. И вы бы хотели умереть геройской смертью, вы мечтали о подвигах и тому подобной ерунде, но и это тут невозможно. Все, что вас ждет, это мучительный конец от сил врага, с которым вы даже не представляете, как нужно сражаться. Вы – пушечное мясо, вы – обычная затычка, которой заткнули образовавшийся проем в стене, и как только вы сдадитесь под напором с другой стороны, на ваше место тут же поставят новую затычку, а потом еще и еще. И даже после всего этого, вы все еще не понимаете.
– Хорошо, простите, – смущенно согласилась я, видя, какую боль доставляют эти воспоминания сидевшему напротив мужчине.
– О, бросьте, вам не за что просить прощения. Вы просто она из тех многих, кто живет по ту сторону благополучия. И вам следовало бы ценить такую вот свою жизнь.
– Я правильно понимаю, что мы с вами призваны убрать это самое деление на стороны? Ведь так?
– О да, мадам, оно определенно исчезнет, как только все всплывет наружу, – ответил он, улыбнувшись.
– Продолжайте, пожалуйста. Расскажите поподробнее о вашей службе, о войне в целом. Чем больше подробностей, тем лучше.
Он отпил из своего стакана и, наконец, откинулся на спинку стула, пожалуй, впервые с нашего знакомства, ослабив бдительность, как если бы он окончательно убедился в безопасности.
– Все шло своим чередом, люди гибли десятками тысяч, даже сотнями. Из всего моего призыва, в котором было тысячу молодых солдат, осталось полтора десятка человек. Пятнадцать благословенных. Вас задевает это слово?
– Нисколько, – ответила я, солгав.
– Врете, – сказал он, улыбнувшись, – вы ведь современная леди, все атрибуты успешной женщины… Я ни за что не поверю, что вы – сектантка.
– Действительно, я законная атеистка. Но это же не означает, что я слепа.
– Да уж, – выдохнул он, усмехнувшись так, будто вспомнив что-то забавное, – на войне многие прозрели. Только там, где ты не знаешь, чего ждать от следующего часа, ты открываешь свою истинную суть. Скажем так, гораздо проще думать, что за тобой кто-то следит, кто-то могущественный и заботливый. Так проще жить. А как еще объяснить то, что я жив? Я не могу найти научного объяснения этому.
– Везение? – предположила я.
– Один раз – да. Два раза – возможно. Но когда ты должен был сгинуть уже сотню-другую раз… В общем, ладно, каждый прозревает в свое время. Хотя сейчас это приходится делать по-тихому, чтобы никто не заметил. Прошел год. За это время наметились серьезные сдвижки. У нас появилось оружие, и теперь солдаты хотя бы могли защитить себя. Это становилось хотя бы похоже на войну, и переставало быть аннигиляцией одной стороной другой.
– Расскажите поподробнее о враге, – задала я наводящий вопрос, – о машинах, об искусственном интеллекте…
– Мы называли ее ИРМА. Искусственное разумное механизированное что-то там.
– Ее?
– Да, ее. Вы разве не слышали все эти байки? Многим нашим солдатам было стыдно из-за этого, но это была девочка, совсем еще маленькая. Я понятия не имею, почему, но это факт. Нам хотелось, чтобы врагом руководил какой-нибудь металлический гигант или что-то в этом духе, нечто устрашающее. Я видел ее дважды, и я никогда не забуду ее лицо. Позже, когда резня сходила на нет, мы складывали имеющиеся обрывки данных в единое целое, рисуя картину происходящего. Ее видели только в городах, видимо только там были какие-то проекторы или что-то в этом роде, которые проецировали ее изображение. Некоторые даже утверждали, что она осязаема, что она из плоти, что, мол, ее можно потрогать. Ну, вы же понимаете, обычные мужские разговоры. Я наслушался за эти годы очень много фантазий на ее счет.
– Она руководила машинами?
– Она и была этими машинами, – ответил он, приблизившись, – я не ученный и не гений. Более того, я даже не считаю себе шибко умным человеком, но я кое-что понимаю в войне. Она была мозгом, а машины были ее конечностями. Будто огромный голодный взбешенный спрут. Вместе с городами это было единое целое. Она была всем на этой планете, она и была этой планетой, была Орионом. Это еще одна стадия просветления. Любая электронная система в городах была подчинена ей, она открывала двери, активировала системы, самоуничтожалась, чтобы не дать добраться до каких-то данных. В тех условиях она была непобедима. Мы не могли справиться с одним ее пальцем в виде огромного железного исчадия ада, что уж говорить о самой голове.
– Что это за роботы? – спросила я, делая наброски в своем блокноте.
– Там были разные. Одни вылезали из-под земли, другие были неподвижны. Но все они были заводными игрушками в сравнении со стражами.
– Теми, что охраняли города?
– Именно. Представьте себе огромный, величиной с трехэтажный дом, бульдозер, вооруженный огнеметом, крушащий все на своем пути. При этом маневренный как небольшой велосипед. Все остальные машины были переделаны для ведения боевых действий из гражданских, видимо, когда-то выполнявших обычные мирные функции. Эта же тварь создавалась с одной целью – уничтожать. Долгие месяцы после встречи со стражем не выживал никто. Он просто выжигал целые дивизии, не оставляя от сотен и тысяч людей ровным счетом ничего. Если же позже и удавалось победить такую машину, то, как правило, она успевала включить самоуничтожение, чтобы не попасть в наши руки.