Так что призрак убитой графини оказался невиновен.
глава 7
Видать, давно я был в пути…
Вот и автостанция родного Волгограда.
Первым делом мы зашли в пункт милиции. Я помог «загулявшему парню молодому» составить толковое заявление о его возлюбленной клофелинщице.
Однако тупой соловый вид ментоловых ментов откровенно пояснял, искать красотку Мэри они явно не собираются.
Когда мы вышли из вокзального околотка, я высказался об этом печальном факте. Однако обсудить проблему нам помешал громкий звонкий крик из толпы, клубящейся посреди вонючего грязного зала ожидания.
Это работали лихие «напёрсточники».
Протолкнувшись сквозь плотные потные ряды жаждущих халявного обогащения пассажиров, мы увидели около вихлястого наглого напёрсточника маленького скромного очкарика с наивными детскими голубыми глазами.
– Студент я! Стипендия маленькая. Денег совсем нет! – вздыхал он, тыча длинным худым пальчиком в один из трёх колпачков, прятавших неуловимый шарик.
Наглая толстая морда напёрсточника исказилась неподдельным удивлением, как только он поднял свой напёрсток:
– «Ботаник», братан! Да ты везучий! Угадал! Держи свой выигрыш!
Студент, не веря своим очкаристым округлившимся глазам, радостно пискнул:
– Ура! Выиграл! В ресторан пойду!
Отталкивая ботаника, в центр круга пролезла коренастая массивная тётка. Протягивая напёрсточнику деньги, азартно гаркнула:
– Я угадаю! Я! Давай крути!
Напёрсточник крутанул колпачки:
– Мадам, выигрывайте свой миллион!
Тётка выиграла!
Радостный визг её долго бился в мутных, давно не мытых стёклах автовокзала.
Тётка выиграла и второй раз!
И всё! Башню ей, похоже, снесло окончательно!
Откуда-то из тайников своих богатых одеяний она выгребала толстые пачки купюр и метала их, как щука икру, наивному напёрсточнику.
И …всё время проигрывала!
Закусив удила, тётка бешено кричала на своего спутника, огромного толстого мужика:
– Давай деньги! Давай!
Когда деньги закончились, тётка взвизгнула и вцепилась в горло напёрсточника:
– Отдай деньги! Жулик!
Она бы неминуемо придушила скромного труженика, но подоспевшие бугаи молча оторвали даму от щуплого их коллеги и утащили к выходу.
Тётка, закатив глаза, издала резкий протяжный скрипучий визг.
И вовремя. На крыльце как раз скромно курили её государственные защитники в милицейской форме одежды.
Однако визг и крики обманутой женщины не произвели на сержантов никакого эффекта.
Они удивлённо, как на сумасшедшую, посмотрели на потерпевшую. Злорадно усмехнувшись, молча скрылись за углом автостанции.
Чем завершилось смертельное противостояние, узнать мне не довелось.
Объявили срочную посадку на «проходящий» автобус до Камышина.
Мой автобус! Точнее, почти мой.
Мне надо было высадиться на полпути этого чадящего монстра, у райцентра Даниловки.
Где именно высадиться, до райцентра, или после, я всё ещё не решил.
Родители мои давно развелись и жили в разных станицах, в сорока километрах друг от друга. Отсюда и ежегодная моя мучительная шарада!
Если ехать к отцу, то высадиться надо раньше, у поворота на станицу Берёзовскую.
Если же первым пунктом моего отпуска выбрать маму, то Даниловку надо проехать и высадиться через двадцать километров.
Вторая неприятность: высадиться надо у поворота на станицу Островскую. И пылить, как пехота, ещё десять пыльных жарких вёрст, любуясь серебристой ковыльной степью да милыми берёзками лесополосы.
И вот я – на повороте в Островскую.
Как всегда, нежные белоствольные берёзки бурно радовались моему приезду, приветливо размахивая изумрудными ветвями.
Яркое солнце, серебряные ковыли, белоснежные берёзки! Какая тихая русская красота!
Сразу вспомнились строки маршевой солдатской песни:
«Берёзки-тополя! Как дорога ты для солдата родная русская земля! Родная русская земля!»
Мурлыча эти торжествующие строки и радостно улыбаясь, я пытался остановить проезжавшие в станицу машины – и легковые, и грузовые.
К моему крайнему изумлению, никто и не думал останавливаться!
«Как так? Это ж невозможно! В Туркмении такое невозможно! Любой остановится и подбросит. Без денег! В Чечне – то же самое! А здесь, в родной России, почему не так? Что случилось с русскими православными людьми?!» – билась в голове грустная мысль.
И бравурные звуки солдатского марша заменились, сами собой, тревожными строками Владимира Высоцкого: