Вообще, Ва Ту был, казалось, везде и сразу: он не только резко интенсифицировал все процессы в племени Ночных Леопардов – с полного согласия вождя Так Бо, конечно же, – но и быстро вошел в управление бывшими обитателями Пещеры. Обучая, поддерживая, помогая. Изменилась и его речь, став гораздо более развернутой и многословной. Впрочем, не потеряв при этом своей весомости.
Тобин наблюдал за всем происходящим с чувством, которое можно было бы описать как «восхищенно-заинтересованная отстраненность». Раньше оно было ему почти незнакомо. Вообще в последнее время его эмоции стали многомернее, а для их описания – хотя бы и для самого себя – требовались все более сложные обороты мысли. И слова. Целые реки, водопады и океаны слов. Невероятно много. Если раньше он довольно легко обходился без них, то теперь стремление облечь все в слова превратилось в особую разновидность внутренней необходимости. Тобин приписывал это шаманским практикам и влиянию Ва Ту, хотя где-то на задворках сознания жило смутное ощущение, что все значительно глубже…
Впрочем, это никак не отменяло того, что шаманское видение мира действительно серьезно вошло в его жизнь. Привычка помнить о том, что «все это происходит в моем восприятии» в сочетании с разнообразными отварами и веществами, смещавшими и расширявшими это восприятие, оказалась способной творить чудеса. Мало-помалу Тобин учился брать контроль над способом, посредством которого ощущал и мыслил – и хотя пока сам оценивал свои успехи как ничтожные, проступавшая сквозь бестолковщину первых усилий перспектива движения в этом пространстве порождала приятную волну энтузиазма.
Однажды ночью после очередной удачной практики с отваром Ва Ту оставил его у себя в хижине:
– Я хочу сказать тебе кое-что важное… – начал он, привычно буравя собеседника твердым наконечником взгляда. – Тобин, ты молод и умен. Ты умеешь открывать Новое. Это ценный дар – благодаря ему у тебя многое впереди. Мир гораздо больше, чем твоя Пещера и даже наши хижины – и ты доподлинно знаешь это. Поэтому я хочу отправить тебя обучаться дальше.
– Обучаться? – переспросил Тобин. – Дальше?
– Да, – неспешно кивнул Ва Ту. – Как, ты думаешь, становятся шаманами?
– Ну… – в сознании почему-то мелькнул образ шепчущей над котлом Наллики, – может быть, выпивают специальное снадобье?
– Этого недостаточно. Снадобье важно, но одного оно оставит на всю жизнь безмозглым калекой, а другого – сделает гораздо способнее.
– Тогда может быть, шаманы – такие сильные, как ты… Или боги.
– Воля богов всегда проявляется через людей и их поступки, – быстро свернул это рассуждение Ва Ту. – А такие, как я… – он неожиданно замолчал. – В действительности для того, чтобы стать хорошим шаманом, нужно много учиться. И я хочу предложить тебе дальнейшее обучение. Ты готов к нему?
– Да, – без колебаний ответил Тобин. Ва Ту был честен и добр к нему без особых на то оснований. Не было причин для недоверия ему и сейчас.
– Тогда пойдем, я кое-что покажу тебе.
И шаман повел его в горы…
Они шли долго: солнце уже успело взойти и проделать половину своего пути по небосклону, когда Ва Ту остановился посреди поляны, заросшей низкорослым кустарником, и указал на маленькие, почти незаметные утолщения под некоторыми из его веток, похожие чем-то на капельки-сталактиты. Однако, подойдя поближе и хорошенько рассмотрев такую капельку, Тобин с удивлением обнаружил, что это муравей. Точнее, его иссохшие останки, проросшие странными побегами. Прямо из головы муравья-носителя вытарчивал странный нарост: будто бы насекомое настолько силилось думать, что наконец испустило из головы овеществленную мысль.
– Это кордицепс, – негромко произнес Ва Ту. – Особый гриб. Его споры поселяются в теле муравья, берут контроль над его поведением, в первую очередь, над двигательными центрами, и заставляют вцепляться челюстями в ветку кустарника. Затем муравей умирает, а гриб, оказавшись в идеальных условиях внутри хитиновой тушки, прорастает прямо из его головы и продолжает свой цикл размножения.
– А в человеке он так не прорастет? – с некоторой опаской поинтересовался Тобин.
Ва Ту усмехнулся.
– Ты мыслишь правильно, – сказал он. – Но не беспокойся так сильно – мы все-таки не насекомые. А вот придать силу и разбег твоим мыслям кордицепс способен вполне. Так что не сомневайся и собирай.
Ва Ту показал, как именно это делается – и Тобин без лишних вопросов приступил к сбору…
После приема кордицепса состояние было специфическим, значительно отличающимся от грибного или отварного. Может быть, причиной тому была бессонная ночь, может быть теплые солнечные лучи – ведь сейчас они были на поверхности в жаркий летний день, – может быть, что-то, исходящее от намерения Ва Ту, но вместо прилива мощи, быстроты и желания действовать – как в прошлый раз – Тобин ощутил какую-то необычайную мягкую ясность, спокойствие и даже своеобразную дальнозоркость сознания. Казалось, что впитывал звуки, запахи и цвета он теперь гораздо глубже и объемнее. При этом все вокруг казалось погруженным в мягкий флер приглушенного сумеречного восприятия. И одно никак не мешало другому, а наоборот – каким-то парадоксальным образом дополняло.
Тобин присел на теплый от солнечных лучей камень, оказавшийся теперь в теньке, и слегка разомлел, наблюдая за полуденным маревом, поднимающимся над полевым разнотравьем. И чем дольше он сидел, тем больше ощущал, что какая-то особая сонливость и дремота обволакивает ум, делая его мягким и вязким, подобно меду. В какой-то момент он ощутил себя прямо-таки вынужденным откинуться на спину, радуясь тому, что камень теплый, и можно разложиться вот так, запросто.
И уснул. Точнее, погрузился в довольно странное аморфное состояние, заполнившее собой обычно резкий переход между бодрствованием и сном. В этом состоянии мысли и ощущения перетекали друг в друга, образуя теплые эмоциональные потоки. Устремившись по одному из них, Тобин ощутил такую невероятную расслабленность и комфорт, что заснул во второй раз – прямо изнутри первого сна.
В этом под-сне все было таким же, как и на реальной поляне, где он лежал сейчас на камне – или, по крайней мере, казалось таким же. Но особый ментальный привкус, сновидческое ощущение нереальности происходящего пропитывало собой каждый предмет вокруг, вкрадывалось в каждую мысль и ощущение.
Тобин поднял глаза на Ва Ту, сидящего на поваленном дереве напротив. Тот, улыбнувшись, молча указал ему куда-то вперед и вниз, добавив широкий окаймляющий жест рукой.
Присмотревшись к тому, как расположены оставшиеся на поляне оболочки муравьев, Тобин поразился. Они группировались настолько систематично, что казались пустыми зубами невидимого чудища, к каждому из которых была подведена сложная система из условных нервов в виде ветвей подземного кустарника. Однако это царство нитевидных хитросплетений, в отличие от привычной грибницы, было невидимым, не обладающим устойчивой материальностью – ведь реальным мицелием здесь и не пахло. Пытаясь осмыслить это противоречие, Тобин почувствовал, что заходит в тупик – и для обретения ментальной опоры принялся думать об обычных грибах. Грибница определенно была живым существом – но не в том же смысле, что человек или леопард. Бесчисленные ниточки гифов составляли единую причудливую сеть, протыкающую изредка землю копьями небольших плодовых тел – грибов, которые люди принимали за отдельные существа, хотя в действительности они были чем-то наподобие торчащих над поверхностью органов размножения.
Основное же таилось под поверхностью. Постоянно испускало и получало сигналы. И несомненно обладало каким-то подобием разума. Правда, как он теперь понимал, разум этот был далеким от человеческого. Но определенно хотел сохранить себя, разрастаться дальше, изменяться и процветать. Поэтому-то и был способен входить в контакт с человеком и влиять на сознание, в чем ему – Тобину – уже довелось убедиться.
В случае же с кордицепсом все промежуточные стадии подземного разрастания сети были свернуты. И укомпактованы в небольшое продолговатое тельце насекомого, которому и предстояло стать средой для развития мицелия. За всем этим проступало что-то ощутимо-тревожное, но что именно – мысль пока не была в состоянии нащупать…
Ва Ту кивнул, наблюдая глубокую сновидческую задумчивость на лице своего спутника, лежащего на камне; встал и неспешно направился к муравейнику, расположенному на самом краю той же поляны. Тобин, слегка проснувшись и подойдя к нему, обнаружил, что старый шаман рассматривает кусты папоротника, перебирая рукой остроконечные листья.
– Обрати внимание, – негромко произнес Ва Ту, – один и тот же узор повторяется на разных уровнях.
Тобин сосредоточенно воззрился на куст, силясь вникнуть в то, что имелось в виду. Действительно – каждая ветка папоротника по форме напоминала один большой лист, составленный из множества маленьких листочков. В свою очередь, множество веток, растущих из одного стебля, складывались в узор, воспроизводивший все ту же картину, но уже в глобальном масштабе растения в целом.
«Хорошо, общая идея самоподобия, выстраивающая из маленьких частей большие, понятна. Но что именно хочет сказать мне этим шаман?» – думал в своем полусновидении Тобин.
Как бы подслушав его мысли, Ва Ту указал рукой на виднеющийся вдалеке муравейник, сделав побуждающее движение вперед. Тобин, немного поколебавшись, направился к муравейнику, опустился перед ним на колени и, повинуясь очередному поощряющему кивку шамана, запустил руки внутрь, прямо в мягкий земляной конус.
Почти сразу же он ощутил легкое пощипывание в кистях от укусов. Однако, вопреки его ожиданиям, оно не казалось таким уж болезненным или откровенно неприятным. Было непонятно, кордицепс ли оказывают такое воздействие, полусон или еще что-то, но вдруг его сознание озарила вспышка никогда не испытанного состояния собранной в целостность множественности, очевидно проистекающего от сообщества покусывающих руки муравьев. Состояние было странным и трудноописуемым – в нем читались нотки страха, недоумения, растерянности и желания устранить угрозу, но под всем этим таилось что-то еще, гораздо более значимое.
Посидев так некоторое время, Тобин покосился на кусты папоротника на краю поляны. И вдруг его озарило – муравейник тоже был своеобразной грибницей, пронизанной коммуникативными гифами – но незримыми, а состоящими из социальных связей между муравьями. Которые и складывались в этот своеобразный коллективный разум, образуя его как маленькие листья папоротника – большую ветвь.
Тобин вытащил руки и встряхнул ими, сгоняя оставшихся муравьев. А затем просто встал и какое-то время стоял, глядя на шамана и улыбаясь от расширившегося понимания мира. Ва Ту через некоторое время поднялся и легким кивков головы призвал его идти дальше.
Они оказались у подножия высокой скалы. Шаман воздел руку, указуя на соты, прилепившиеся к горным уступам. Тобин смущенно улыбнулся: «надеюсь, мне не придется лезть в улей?», – с трудом разлепив слипшиеся от кордицепса губы, с легкой хрипотцой произнес он.
В ответ на это Ва Ту, облюбовавший поваленное дерево в теньке, молча кивнул на камень у подножия скалы: мол, сиди, наблюдай.
Тобин сел на камень, который успел основательно нагреться на солнце, и принялся наблюдать за пчелами, снующими по своим делам. Первоначально казавшееся хаотичным перемещение полосатых тел вдруг напомнило ему сложный и наполненный смыслом язык. Подробностей выражаемого на этом языке Тобин так и не смог распознать, но общий смысл танцев в воздухе и даже что-то, отдаленно напоминающее эмоциональное состояние роя, как и в случае с муравьями, уловил.
Сообщество пчел тоже определенно было сетью самоподобия – и сеть эта плелась сразу на нескольких уровнях, зримом и незримом. Рой в некотором смысле представлял собой одно большое существо, составленное из сотен маленьких жужжащих тел.
В сознании вспыхнула мысль: «А в случае людей? Неужели и между нами все так же увязано?»
Тобин повернулся к Ва Ту и вопросительно посмотрел на него – и под спокойным взглядом старого шамана рассуждение в его сознании стало разворачиваться дальше: «Но ведь человек может уйти из своей стаи, в отличие от пчелы или муравья. Как сделал я. Значит, хотя эти связи и есть в племени, они гораздо более гибки и подвижны, чем…» – неожиданно ему в голову пришла совершенно другая мысль. – «А вот на уровне моего личного ума… похоже… похоже, что мыслесвязи действительно очень напоминают грибницу! Возможно, это и объясняет изменение состояния после приема грибов, когда часть переплетений и узлов меняется в соответствии с узором принятого мицелия и становится другой. Получается, что я и сам в некотором смысле гриб. Рой. И куст…»
Тут сновидческая реальность дрогнула и поплыла – и через некоторое время Тобин обнаружил себя проснувшимся все на том же теплом камне. Было не до конца понятно, то ли он окончательно вынырнул в реальность, то ли оказался на первом уровне сновидения. Все эти теплые камни и поляны со скалами уже успели основательно перемешаться в его памяти. Но послание этого сна, глубокое откровение относительно природы роевых существ и их места в мире ощущалось несомненно полученным.
Тобин поднял глаза на Ва Ту, все так же невозмутимо сидящего на поваленном дереве, и не нашел ничего умнее, чем прошептать: «спасибо, учитель!»
Ва Ту с улыбкой кивнул, принимая благодарность.
– Ты хочешь понять больше? – спросил он. – Тогда тебе придется совершить длительное путешествие. Далеко-далеко, в нескольких лунах пути отсюда на закат есть страна греков. Они мудры и прозорливы. Там я обретал некогда свои знания. Теперь туда же предстоит отправиться и тебе.
___________________________________________________________________
Выяснилось, что Тобин далеко не единственный ученик Ва Ту, которому было предуготовано путешествие на запад. Группа, снаряжаемая старым шаманом «в греки», состояла из трех человек: долговязого и неулыбчивого Мяо, русой девушки-воина Наоди и его, Тобина. У Ночных Леопардов практиковалась ангелингия – воинами и шаманами могли становиться как мужчины, так и женщины, поэтому наличие девушки в отряде его не особенно удивило. А вот с Мяо что-то определенно было не так: с самого начала между ними установились какие-то настороженно-конкурентные отношения. В чем тут было дело, Тобин не понимал – но после первого же рукопожатия Мяо смерил его холодно-надменным взглядом и отвернулся. Вообще это был первый человек из племени Ночных Леопардов, который настолько открыто позволял себе проявлять подобное отношение на людях. Что заставляло задуматься – особенно, учитывая, что Мяо, как старший ученик, становился теперь главой их отряда…
Вечером этого же дня, когда Тобин собирал нехитрые пожитки в своей хижине, Талли принесла ему еще одну новость – она была беременна. По крайней мере, тошнота и существенная задержка говорили об этом.
Тобин не знал, как правильно относиться к такому известию – и счел за лучшее поцеловать жену и еще раз поговорить с Ва Ту, Так Бо и членами своего племени с просьбой всячески позаботиться о Талли до его возвращения.
Талли выглядела вполне беззаботной и, казалось, не сильно переживала насчет своего будущего. Попав к Ночным Леопардам, она на удивление быстро влилась в племя, сразу же завела подруг и освоила новое ремесло плетельщицы корзин. Ее глаза и кожа почти сразу привыкли к свету солнца. Более того, было похоже на то, что бескрайнее синее небо над головой и даже случающийся время от времени проливной дождь вызывают у нее неподдельную радость.