И тогда моей избранной темой стала смерть. Никто вокруг меня – ни профессора, ни студенты – не сомневался в способности женщины оставаться серьезной, думая и рассуждая о смерти. Все стихи в моем первом сборнике так или иначе связаны со смертью. Несмотря на это, первое стихотворение в книге «Траурная песня женщины» посвящалось потере любимого человека и нежеланию уничтожать память. Я заметила, что размышления о смерти всегда приводили меня к любви. Я начала все больше задумываться о ее значении, по мере того как из жизни уходили мои друзья, товарищи и знакомые – иногда совсем молодые люди, смерть которых наступала внезапно. Приближаясь к сороковому дню рождения, я столкнулась с онкологией, которая, к сожалению, уже превратилась в обыденное явление в жизни женщин. Первым, о чем я подумала в ожидании результатов анализов, было: «Я не готова умереть. Я все еще не нашла любви, которой так жаждет мое сердце».
Вскоре после окончания вышеупомянутого кризиса у меня началась тяжелая, угрожающая жизни болезнь. Столкнувшись с возможной смертью, я стала одержима вопросом любви как в своей жизни, так и в современной культуре. Работа в качестве культурного критика предоставила мне возможность обращать пристальное внимание на все, что повествуют нам о любви средства массовой информации, особенно фильмы и журналы. В основном все они утверждают, что любви хочет каждый, но при этом мы остаемся в полном замешательстве относительно ее практической стороны. В популярной культуре любовь всегда является предметом фантазии. Возможно, именно поэтому большинство теоретических разработок принадлежит мужчинам. Фантазии – это неотъемлемая часть мужской жизни не только в сфере культурного производства, но и в повседневной практике. Мужская фантазия рассматривается как нечто, способное создавать новые миры, в то время как женскую фантазию приравнивают к бегству. Таким образом, роман остается единственной сферой, где женщины рассуждают о любви с некой степенью авторитетности. И все же, когда мужчины пишут роман, их труд вознаграждается гораздо больше, чем труд женщин. Книга «Мосты округа Мэдисон» (англ. The Bridges of Madison Country) служит тому ярчайшим примером. Если бы женщина написала сентиментальную, поверхностную историю любви (в которой, впрочем, есть свои плюсы), вряд ли она возымела бы такой успех, преодолев все границы жанра.
Конечно, книги о любви читают в основном женщины. И все же мужской сексизм не объясняет, почему книг, написанных женщинами, гораздо меньше. Очевидно, что женщины хотят и стремятся услышать, что о любви скажут мужчины. Кроме того, женское сексистское мышление приводит к идее, будто женщина и так знает, что скажет другая женщина. Такая читательница посчитает, что она получит больше пользы, прочитав литературу, написанную мужчиной.
Раньше, читая книги о любви, я никогда и не задумывалась о гендерной принадлежности писателя, как и о том, в какой степени пол определяет его точку зрения. И только когда я начала думать и писать о любви в серьезном контексте, я вдруг заметила, что женщины делают это иначе, чем мужчины.
Изучая литературу о любви, я заметила, насколько редко писатели (как мужчины, так и женщины) говорят о влиянии патриархата и о мужском господстве над женщинами и детьми, стоящими на пути любви. Книга Джона Брэдшоу «Создание любви. Следующая великая стадия роста» (англ. Creating Love: The Next Great Stage of Growth) – одна из моих любимых работ на эту тему. Брэдшоу мужественно пытается установить связь между мужским доминированием (институционализацией патриархата) и отсутствием любви в семьях. Известный своими работами, привлекающими внимание к «внутреннему ребенку», Брэдшоу считает, что прекращение патриархата – это первый шаг на пути к любви. Однако стоит заметить, что его работа так и не получила заслуженного внимания и всеобщего одобрения. То внимание, которое обычно уделяется работам мужчин, пишущих о любви и утверждающих определенные сексизмом гендерные роли, обошло Брэдшоу стороной.
Если мы хотим создать культуру любви, мы должны глубоко переосмыслить собственные мысли и действия. Мужчины, пишущие о любви, всегда заявляют о том, что они любимы, тем самым придавая словам весомую значимость. Женщины, напротив, чаще всего говорят с позиции недостатка любви, которой все мы так жаждем.
Говорящая о любви женщина все еще вызывает подозрения. Возможно, это происходит потому, что все, что просвещенная женщина может сказать о любви, будет представлять собой прямую угрозу тем представлениям, которые предлагают нам мужчины. Да, мне нравится, что писатели-мужчины говорят о любви. Мне дороги Руми и Рильке, поэты-мужчины, волнующие сердца своими словами. Мужчины часто пишут о любви посредством фантазии. Они пишут, руководствуясь тем, что представляют себе возможным, а не тем, что конкретно знают. Отсюда возникает понимание, что Рильке писал не так, как жил. Многие слова о любви, предлагаемые великими людьми, не проходят проверку реальностью. И хотя творчество Джона Грея беспокоит меня и выводит из себя, я признаюсь, что читаю и перечитываю «Мужчины с Марса, женщины с Венеры» (англ. Men Are from Mars, Women Are from Venus). Но, как и многие женщины и мужчины, я хочу знать о значении любви за пределами фантазий – за пределами того, что мы воображаем. Я хочу познать истины любви в том виде, в котором мы их проживаем.
Почти все популярные в последнее время книги по самопомощи и любви, написанные мужчинами, начиная с таких работ, как «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», и заканчивая «Любовью и пробуждением» Джона Уэлвуда, используют феминистские взгляды на гендерные роли. При этом авторы остаются приверженцами систем убеждений, которые предполагают, что между женщинами и мужчинами существуют врожденные различия. На самом же деле любые конкретные доказательства указывают на то, что хотя взгляды мужчин и женщин часто разнятся, эти отличия считаются приобретенными чертами, а не врожденными, или «естественными». Если бы мужчины и женщины являлись абсолютными противоположностями, населяющими совершенно разные эмоциональные вселенные, мужчины никогда не стали бы авторитетами в области любви. Учитывая гендерные стереотипы, которые отводят женщинам роль чувств и эмоциональности, а мужчинам – роль разума и отсутствия эмоций, «настоящие мужчины» сторонились бы любых разговоров о любви.
Хотя мужчины считаются признанными «авторитетами» в данном вопросе, лишь немногие из них свободно посвящают мир в свои мысли. В повседневной жизни мужчины и женщины хранят относительное молчание, что неудивительно, ибо безмолвие защищает нас от неопределенности. Все мы хотим познать любовь, но боимся, что желание подведет нас к пропасти, вызванной равнодушием. Пусть в Штатах подавляющее большинство граждан и являются последователями религиозных верований, провозглашающих преображающую силу любви, многие люди чувствуют, что не имеют ни малейшего представления о том, как это – любить. Практически все испытывают кризис веры, когда дело доходит до воплощения библейских теорий в повседневную жизнь. Конечно, всегда гораздо проще говорить о потере, чем о любви. Гораздо легче сформулировать боль от отсутствия любви, чем описать ее присутствие и значимость.
Приученные верить, что центром познания выступает ум, а не сердце, многие из нас полагают, что эмоциональность – это признак слабости и неразумности. Особенно трудно говорить о любви, зная, что равнодушие встречается гораздо чаще. Многие из нас даже не знают, как правильно выражать свои чувства и что мы имеем в виду под словом «любовь».
Все хотят знать о любви чуточку больше. Мы хотим выяснить, что же нужно сделать в повседневной жизни, чтобы любить и быть любимыми. Мы хотим понять, как пробудить тех из нас, кто по-прежнему хранит верность одиночеству, и открыть дверь в их сердца. При этом сила нашего желания не меняет силы культурной неуверенности. Повсюду нас учат, что любовь важна, но все же мы зацикливаемся на неудачных попытках. В политической и религиозной сфере, в семейной и романтической жизни мы практически не видим доказательств, что любовь помогает принимать решения, укреплять ощущение сообщества или помогать сохранить союз. Однако это никоим образом не меняет природу нашего стремления. Мы все еще надеемся, что любовь победит. Мы все еще верим в клятву любви.
Как и в случае с граффити, надежда заключается в том, что многие из нас продолжают верить в силу любви. Мы верим, что ее познание – необходимая задача. Мы понимаем важность поиска природы любви. В подавляющем большинстве личных и публичных диалогов я приводила в пример и слышала свидетельства о растущем равнодушии в нашей культуре, а также о страхе, который оно вызывает в наших сердцах. Это отчаяние сочетается с бездушным цинизмом, отвергающим любое предположение о том, что любовь так же важна, как работа. Она так же важна для выживания нации, как и стремление к успеху. Поразительно, но Соединенные Штаты, как никакая другая страна в мире, пронизаны культурой, движимой стремлением любить (любовь – это тема фильмов, музыки, литературы). При этом она (культура) предоставляет мало возможностей для понимания значения любви или способов ее реализации.
Американцами в равной степени движет сексуальная одержимость. Нет в наше время такого аспекта сексуальности, который бы не изучался, не обсуждался, не демонстрировался. Существуют целые учебные курсы по всем сексуальным аспектам вплоть до мастурбации. Однако школ любви не существует. По какой-то причине все полагают, что умение любить – это нечто инстинктивное. Несмотря на убедительные доказательства обратного, мы по-прежнему считаем, что семья – это основная школа любви. Те из нас, кто не научился любви в семье, должны испытать ее в романтических отношениях. Вот только и эта любовь зачастую от нас ускользает. И мы тратим всю жизнь на то, чтобы исправить ущерб, нанесенный жестокостью, пренебрежением и всевозможными проявлениями равнодушия в родных семьях и отношениях, где мы просто не знали, что делать.
Только любовь способна исцелить раны прошлого. Тем не менее глубина нашей раны нередко приводит к закрытию сердца. В таком случае мы больше не можем ни дарить любовь, ни принимать ее. Чтобы шире открыть сердца, нам стоит признать, как мало мы на самом деле знаем о любви. Мы должны принять, что многое из того, чему нас учили о ее природе, в повседневной жизни не имеет смысла. Я написала эти размышления, думая о практике любви и мерах, необходимых для того, чтобы наша культура стала той культурой, где священное присутствие любви ощущается повсюду.
Все мы хотим жить в месте, где любовь процветает. Мы жаждем покончить с распространенным в нашем обществе равнодушием. Эта книга расскажет о том, как нам вернуться к любви. Она предлагает радикально новый взгляд, даря надежду и радость преобразующей силы любви. Она объясняет нам, что необходимо сделать, чтобы заново обучиться этому искусству. Собрав всю мудрость воедино, она помогает понять, какие действия нам нужно предпринять, чтобы благодать любви наконец-то коснулась и нас.
Глава 1. Ясность. Определение любви
«Нас, то есть общество, смущает любовь. Мы относимся к ней так, словно это что-то непристойное. Мы принимаем ее неохотно. Даже само слово “любовь” мы произносим запинаясь, краснея… Любовь – это самое важное в нашей жизни, страсть, ради которой мы неистово сражаемся, – и все-таки чувствуем себя неловко, боимся назвать ее своим именем. У нас нет гибкого словаря, чтобы говорить или думать о ней напрямую».
Диана Акерман
Мужчины в моей жизни всегда остерегались слова «любовь». Их настороженность во многом сопряжена с мнением, что женщины придают любви слишком большое значение. Более того, они уверены, что наше представление о любви не всегда соответствует их взглядам. Именно путаница в понимании значения слова «любовь» является источником всех бед. Если бы общество имело общепринятое, единое понятие, любовь не казалась бы нам чем-то таинственным. Словарное определение любви, как правило, делает акцент на романтической любви, прежде всего определяя ее как «глубокую, нежную, страстную привязанность к другому человеку, особенно если она основана на сексуальном влечении». Конечно, существуют и другие определения, не исключающие тот факт, что человек может испытывать подобные чувства и в несексуальном контексте. И все же глубокая привязанность не совсем точно описывает значение любви.
Подавляющее большинство книг на тему любви стараются избегать четких определений. Во введении к книге «Всеобщая история любви» (англ. A Natural History of Love) Диана Акерман пишет: «Любовь – это великое непостижимое». Несколькими предложениями далее она замечает: «Все соглашаются с тем, что любовь – это нечто прекрасное, что без нее невозможно, но никто не может сойтись во мнении относительно ее природы». Уклончиво Диана Акерман добавляет: «Мы настолько небрежно используем слово “любовь”, что оно или почти полностью теряет смысл, или, наоборот, значит абсолютно все». Хотя в ее книге нет ни единого определения, которое могло бы помочь человеку постичь, что стоит за этим понятием, надо отметить, что Акерман – не единственная, кто пишет о любви размытыми фразами. Учитывая, что значение слова окутано тайной, не стоит удивляться, что большинству людей трудно определить, что они имеют в виду, произнося слово «любовь».
Вы только представьте, насколько было бы легче овладеть искусством любви, если бы мы начали с единого определения. Слово «любовь» чаще всего определяется как существительное, однако наиболее проницательные теоретики признают, что мы любили бы лучше, если бы рассматривали это понятие как глагол. Я потратила годы на поиски осмысленного определения и испытала глубокое облегчение, когда нашла его в работе психиатра М. Скотта Пека «Непроторенная дорога» (англ. The Road Less Traveled), впервые опубликованной в 1978 году. Разделяя точку зрения Эриха Фромма, Пек определяет любовь как «стремление к расширению собственного “я”, чтобы питать свое или чужое духовное развитие». Объясняя, он продолжает: «Любовь – это не чувство. Любовь – это акт воли, то есть и намерение, и действие. Воля подразумевает выбор. Мы не обязаны любить; мы выбираем любить». А поскольку нам приходится делать выбор, чтобы способствовать духовному росту, это определение противоречит более распространенному мнению, что мы любим инстинктивно.
Всякий, кто наблюдал за процессом развития ребенка с момента его рождения, ясно понимает, что еще до появления языка, еще до осознания личности воспитателей, младенцы отвечают на ласковую заботу. Обычно они реагируют взглядами или звуками, выражающими удовольствие. По мере развития малыши переходят к гулению, тем самым выражая радость при виде желанного опекуна. Привязанность – это только один из компонентов любви. Чтобы любить по-настоящему, мы должны научиться смешивать все ингредиенты: заботу, привязанность, признание, уважение, приверженность и доверие, а также честное и открытое общение. Если в юности мы усваиваем ошибочные определения любви, то с возрастом нам становится все труднее быть любящими. Все мы начинаем с верного пути, но со временем уходим в ложном направлении. Большинство из нас слишком рано учатся приравнивать любовь к чувству. Испытывая глубокое влечение к человеку, мы начинаем концентрировать на нем эмоции. Этот процесс эмоционального вложения, когда любимый человек становится для нас важным, называется «катексисом». В своей книге Пек справедливо подчеркивает, что большинство из нас «путает катексис с любовью». Все мы знаем, как часто люди, чувствующие связь с другим человеком через процесс катексиса, настаивают на том, что любят его, даже если тот причиняет им боль или пренебрегает ими. Поскольку их чувство – это чувство катексиса, они убеждены, что столкнулись с любовью.