Калеб завопил, когда они накинулись на него. Зубы рвали одежду, горло, живот. Он пытался отползти, но его придавили к полу. Он завизжал, чувствуя, как полдюжины обломанных старческих зубов впились ему в руку.
Голова женщины метнулась к нежной части живота и глубоко вгрызлась, разрывая плоть. Из раны серым кольцом выскользнули внутренности и тут же оказались у женщины в зубах. Она потянула, привстала, стараясь выдрать кусок покрупнее. Тотчас вторая нырнула к вытянутым кишкам, и те порвались – две женщины вцепились в добычу, вырывая друг у друга, как две синие сойки дерутся за большого сочного червя.
Множество рук терзало рану, вытаскивая новые внутренности, лица прижимались к лицу Калеба, отгрызая куски. Еще миг – и вымазанный кровью, с растянутыми по всей конторе внутренностями, Калеб наконец умолк.
Скованный ужасом, Мэтт забился в камеру, захлопнув за собой дверь. Индеец обвязал шнурок с ушами вокруг шеи, подошел и прижался к прутьям лицом.
Мэтт разрядил оба ствола. Голова индейца откинулась на фут, но вновь вернулась к решетке. Заряд дроби пришелся на площадь от низа носа до середины груди. Маленькие свинцовые шарики выскочили обратно и дождем посыпались на пол. Громкий смех индейца не перекрыл звуки рвущегося мяса, чавканье и хруст хрящей за его спиной.
Индеец взялся за прутья решетки и неспешно, с улыбкой на лице, стал отгибать их в стороны. Просунув голову в образовавшуюся дыру, он радостно оскалился.
Отшвырнув дробовик, Мэтт выхватил револьвер и приставил к виску. Он взвел курок. Зажмурился. И… промедлил.
Всего мгновение – а потом нажал курок.
Его руку рвануло вбок, и пуля ударила в стену камеры, не причинив вреда, а Мэтт, открыв глаза, с ужасом увидел, что индеец уже стоит рядом, держит револьвер за ствол и улыбается.
Индеец отшвырнул револьвер, лязгнувший об пол. Его рот открылся. В тусклом свете полускрытых облаками и дождем лунных лучей и мерцающих отсветах лампы серебристо блеснули зубы.
Рот индейца раскрывался все шире. Послышался щелчок, когда челюсти разделились в сочленении, как у змеи. Из горла индейца вырвалось громкое шипение, и голова метнулась вперед, захватив Мэтта от подбородка до носа.
Вопль Мэтта слабым эхом отразился от нёба громадного рта и затих в глотке. Раздался омерзительный хруст – и во все стороны от лица Мэтта брызнула кровь.
Индеец, стоявший чуть нагнувшись вперед, выпрямился, приподняв брыкающегося Мэтта над полом. Потом затряс головой, как собака, грызущая кость, и Мэтт обвис мокрым половиком. Индеец еще раз тряхнул головой, и лицо Мэтта слезло, а сам он отлетел в сторону, проскользнув по полу, пока голова не врезалась в стену. Он остался лежать лицом вверх, но уже без лица. Лоб был раздроблен, уши будто прилепились на краю обрывистого склона, точно готовые сорваться вниз неумелые скалолазы.
Изжеванный обрывок плоти мелькнул между больших острых зубов индейца, и в один быстрый глоток отправился в утробу нéлюдя. Спустя мгновение индеец выплюнул струйку зубов Мэтта, как страдающий плохим пищеварением изрыгает избыток скушанных мятных пастилок.
Обернувшись окровавленным лицом к своим приверженцам, индеец улыбнулся при виде Калеба, который поднимался с волочащимися остатками внутренностей, а за ними поблескивали позвоночник и обглоданные ребра.
Запрокинув голову, индеец испустил дьявольский вой, окропив потолок фонтаном кровавых брызг.
(3)
Внутри церкви осажденные услышали вой и, насторожившись, на время оторвались от разборки скамей и заколачивания дверей и окон.
Зомби вокруг церкви развернули головы в сторону, откуда донесся вой, точно услышав любимый фрагмент симфонии.
Вой долго не стихал, и Преподобному (который замер у окна с молотком в одной руке, гвоздем в зубах и обломком скамьи в другой) он показался одновременно воплем скорби и триумфа.
Глава девятая
(1)
Осажденные усиленно готовились к грядущему штурму.
Все дробовики, ружья и револьверы вытащили из кладовки, зарядили, и те, что не разобрали, разложили вдоль рядов скамей, на сиденьях и рядом, чтобы в любой момент схватить и пустить в ход. Идея заключалась в том, чтобы держать оборону как можно дольше, а если отступать, то вдоль длинного прохода в сторону кладовки – последнего рубежа, – всегда имея оружие под рукой.
Разломав несколько рядов скамей, они как обезумевшие дятлы заколачивали двери и окна – притом что зомби не спешили идти на приступ, времени как следует подготовиться было достаточно.
Кэлхаун вертел в руке револьвер.
– В жизни не брался за оружие – терпеть его не могу.
– Пришла пора научиться, – сказал Преподобный. – И полюбить. Уверен, очень скоро оружие станет для нас верным спутником.
Зомби толпились у окон, заглядывая внутрь сквозь щели в приколоченных досках.
– Чего они ждут? – спросил Кэлхаун, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Хозяина, – сказал Док. – Его слова.
– Док, – сказал Преподобный, – если вам есть что рассказать нам в помощь – теперь самое время.
Док оперся о ближайшую скамью.
– Ладно, – сказал он. – Постараюсь коротко, без лишних подробностей. Толком объяснить все равно не сумею. Индеец – шаман, колдун. Он проклял город и впустил в свое тело демона, чтобы жить после смерти и отомстить. Демон дает ему могущество. Церковь на время отпугнет зомби, пока он не заставит их. А это неизбежно. Святость места ему противна, потому он пошлет зомби исполнить свою волю. Если им не удастся, то явится сам. И чем ближе к утру, тем вернее, что он возьмется за дело: при свете дня его силы иссякнут. Тогда мы можем найти и убить его, и он мало чем сможет помешать. Лучи солнца для него – яд. Что до зомби, они как пчелы, а он словно пчелиная матка. Все они подвластны одному разуму. ЕГО. Остановить их можно лишь разрушив мозг. Индейские чары действуют только на мертвых, чей мозг уцелел. Не знаю, как и отчего. С тем же успехом могу объяснить, зачем в снадобья добавляют глаз жабы или крыло черного мотылька. Просто метьте в голову и крошите черепа. Тогда их остановите.
– И индейца? – спросил Дэвид.
– С ним иначе. Демон внутри него владеет телом и дает силы, как бы тяжело тело ни пострадало. Его остановить может лишь солнце или священные предметы. Но таким предметам должна сопутствовать вера. Если мы теряем веру, от них нет пользы.
Преподобный обнял Эбби за плечи.
– Док, а вы знаете точно?
– Какое там. Я, по-вашему, что ни день воюю с упырями? Я все вычитал в чертовой книжке. – Док умолк. – И вот еще что. Эти живые мертвецы как зараза. Если укусит – считай, укусила бешеная собака. Только хуже – станешь таким, как они. Случись такое – советую застрелиться.
(2)
Город умер.
И мертвые бродили в нем.
Через щель между досками Преподобный следил за ними. Когда-то в Сан-Франциско он видел, как с полсотни крыс выбирались с корабля по швартову, и теперь вспомнил тот момент. Голодные красные глаза и все прочее. Зомби, при жизни бывшая Милли Джонсон, появилась у щели с другой стороны и взглянула на Преподобного. Разбухший язык облизнул губы. Длинная сопля свешивалась из левой ноздри, почти касаясь щеки. Она издала приглушенный стон, точно Преподобный был лакомым куском бифштекса. Наконец она отступила от окна в поисках лучшего пути внутрь, и Преподобный увидел индейца.
Тот шел посреди улицы с деревянным ящиком на плече, и дождь будто расступался перед ним.
Кэлхаун, глядевший в другое окно, отшатнулся, упал на колени и стал молиться.
Толпа мертвецов раздалась, попуская индейца, и тот остановился у церковных ступеней, вертикально опустил рядом ящик. Сорвав крышку, он выставил содержимое на обозрение укрывшихся в церкви.
За плечом Преподобного Док произнес:
– Его жена. То, что осталось.
Индеец повернулся к трупу, снял шнурок с ушами и надел через голову тела. Затем поцеловал мертвые почерневшие губы и обернулся к церкви.
Новые мертвецы ковыляли по улице. Среди них безлицый шериф и Калеб, волочивший кишки и припадавший на ногу, часть коленки которой отгрызли.
Взгляды Преподобного и индейца пересеклись, и Джеб с удивлением ощутил наплыв жалости к краснокожему. Чувство потери близких было ему знакомо, пусть в его случае носило чисто эмоциональный характер. По слухам, его семья (хотя сестру, несомненно, изгнали) жила и процветала.
Теперь они оказались лицом к лицу: он – за светлые силы Господни, а индеец – орудие в руках дьявола. Две силы сошлись в противоборстве.
Но отчего-то Преподобный не ощущал свою бесспорную непогрешимость и не мог принять индейца за чистое зло.
Он обернулся к Эбби. Та попыталась ответить улыбкой, но мускулы лица не слушались. Мысль о ней еще больше поколебала его уверенность в непогрешимости, вместе с тем добавив мирского жизнелюбия. Он очень хотел бы возлечь с ней и познать ее в библейском смысле. Это было бы справедливым даром двум любящим людям, которых, вероятно, ждет скорая смерть. Если им не суждено уцелеть, другой возможности не будет. Он соблюдал Божьи заповеди, но не заповеди своего сердца, а сейчас не мог этого одобрить.
Проповедник взглянул на Дэвида. Он успел привязаться к мальчишке так, как если бы тот был его сыном.
Мальчик сидел на скамье, сжимая дробовик; лицо и волосы в грязи. Безграничная любовь переполнила Преподобного.
Дэвид, словно почувствовав, повернулся к нему и попытался улыбнуться, но преуспел едва ли больше Эбби.
Преподобный вновь выглянул в окно. Индеец не сдвинулся с места и продолжал смотреть в ту же точку, словно пытаясь перехватить его взгляд.
Преподобный отвернулся. В пятый раз он переломил дробовик и проверил заряды, и в пятый же раз осмотрел револьвер.
Прислонив дробовик к стене и убрав револьвер за пояс, он подошел к Эбби и обнял ее.
– Я люблю тебя, – просто сказал он. – Будь что будет – я тебя люблю.
Отложив оружие, она обняла и поцеловала его – долгим и страстным поцелуем любви и, возможно, прощания.
Ибо наставал момент истины.
(3)
Мертвецы перешли в наступление. Поначалу с опаской. Поднявшись по ступеням, они взялись за решетки на окнах, просовывая руки, чтобы попробовать на крепость набитые доски. Их пальцы как черви пролезали в щели, легонько дергали и опять скрывались.
Осажденные встали в центре церкви, лицом к запертым дверям. Преподобный и Док стояли бок о бок; чуть позади и левее Преподобного – Дэвид, справа от Дока – Эбби и замыкал построение Кэлхаун, которого трясло так, что был слышен шорох одежды и стук зубов.
И вот доска на соседнем с дверями окне с треском оторвалась, рассыпав веер гвоздей, и отлетела на пол. Индеец уставился на них, улыбаясь окровавленным ртом. Взявшись за прутья, он придвинулся вплотную к решетке и заглянул внутрь.
– Бу, – сказал он.
От ладоней, в тех местах, где они сжимали прутья, шли струйки дыма. Индеец отдернул руки, и на некоторых прутьях вспыхнули маленькие язычки пламени.
Преподобный переглянулся с Доком.
– Святая земля?
Док кивнул:
– Пока для нас святая – будет святой и для него. Но они еще снаружи. Вот когда окажутся внутри, с нами лицом к лицу, – тогда узнаем, чья вера крепче. И если он будет сильнее…
– Мы умрем.
– Хуже.
Преподобный проверил время – чуть больше часа до рассвета. Едва он убрал часы в карман, как зомби пошли на приступ.
Двери стали вздуваться, будто громадная грудь в попытке набрать больше воздуха. С треском повылетали доски на окнах, взамен появились глядящие сквозь решетку мертвые лица. Один зомби принялся в исступлении грызть прутья, его зубы крошились и выпадали. Прочие отчаянно дергали вставшее на их пути препятствие.
Но вот их сменили громадные руки, и, хотя его ладони дымились, индеец с душераздирающим скрежетом стал один за другим выдергивать прутья из окон.
– Преподобный? – произнес Дэвид. Он придвинулся вплотную.
– Да, – сказал Преподобный.
– Был рад знакомству.
– Не ставь на себе крест раньше времени, парень. Положись на веру в Господа и на дробовик. Прижимай приклад крепче и цель в голову. Не паникуй. После двух выстрелов перезаряди – если придется, отступай. А если совсем прижмут, бросай дробовик. Бери револьвер и бей в упор. Ясно?
– Да, сэр.
– Дэвид?
– Что, сэр?
– Я люблю тебя.
– И я тебя, Преподобный.
– Джеб. Зови меня хотя бы Джеб.
– Джеб.
Зомби стали протискиваться во все окна.
Преподобный вскинул к плечу дробовик.
– Господи, да святится имя Твое! А ты, дробовик, за дело.
Выстрелом в голову он снял с окна первого зомби. И битва началась.
(4)
Головы зомби разлетались в клочья. Мертвецы напирали, и поначалу осажденным удавалось сдерживать натиск, оттесняя их к окнам, но врагов было так много и они были так настырны, что вскоре твари наводнили всю церковь, а страх был им неведом, ибо ими владели только голод и желания индейца.
Грохот выстрелов перерос в сплошной рев, скоро едкий пороховой дым окутал церковь, а ружья обжигали осажденным ладони, но они перезаряжали и стреляли вновь и вновь, так что казалось, их не одолеть.
Тела штабелями собачьего дерьма лежали слева и справа, гроздьями свисали со скамей и громоздились в проходах.
Пока доставало времени перезаряжать и гасить зомби прежде, чем поток успевал накрыть их, так что у Преподобного теплилась надежда, что они продержатся до наступления дня и будут спасены.
В этот миг двери разлетелись, обдав дождем из щепок, и зомби швырнуло вперед, как мелкую гальку в большой океанской волне. Преподобный и Док тщетно пытались отбить свой рубеж, поток захлестнул их, и каждый раз, залезая в карманы за патронами, они убеждались, что их остается все меньше – теперь приходилось просто бросать оружие (хотя кольт Преподобного оставался за кушаком) и хватать запасное, расставленное вдоль скамей.
Из-за густого дыма часто ничего не было видно, мертвые хари клацающих зубами зомби выныривали перед самым носом. Стрелять приходилось в упор. Кровь, ошметки мозгов и плоти были повсюду. Ноги защитников скользили в этой каше, но они держались.
Внезапно атака остановилась, пальба смолкла. Порыв прохладного грозового ветра развеял завесу дыма.
Осажденные увидели, что церковь битком набита мертвецами. Их было больше, чем клещей на коровьем вымени.
Снаружи, у подножия ступеней, стоял индеец. Остатки церковных дверей колыхались на ветру, как обвисшие шляпные поля, то скрывая, то вновь выставляя на обозрение его фигуру.
Индеец поднял руки к грозовому небу – и маленькие синие молнии заплясали у него на пальцах. Казалось, он черпает силу от грозы. Его рот открывался все шире, являя страшные острые зубы, и вопль, точно многократно усиленный предсмертный стон, вылетел из разверстого рта и смешался с завыванием ветра, а гроза налетела с новой силой. Будто подхлестнутые призывом, мертвецы всем скопищем двинулись на осажденных.
На краткий ужасный миг они явились как люди: мужчины, женщины и дети. Там были Калеб, Монтклер, Сесил из кафе, многие, кого они видели, но не знали по имени. и все стали окликать Кэлхауна визгливыми, искаженными голосами, призывать его, вестника Господня, спасти их души.
– Не слушай их, – крикнул Док. – Для них нет спасения, пока не уничтожен индеец.
Мертвецы подходили все ближе, их голоса сливались в литанию имен и молений, повторяемых снова и снова.
Глянув назад, Кэлхаун увидел двух настырных зомби, лезущих вдоль ряда церковных скамей по телам убитых соратников. Сначала он промазал, угодив вместо головы в плечо. Кэлхаун взвел курок второго ствола и на сей раз разнес голову ближайшего зомби в облако крови и мозгов.