Проклятие рода Лёвеншёльдов - Сельма Лагерлёф 10 стр.


– Помогите мне. Надо срочно искать перстень.

Никто не возражал. Гувернанты взяли на себя дом, включая кабинет в мансарде. Фрекен Спаак пошла в кухонный флигель и вовлекла в поиски всю челядь.

«Генерал появляется и в кухне не реже, чем в доме, – рассуждала фрекен Спаак. – Почему-то мне кажется, что перстень где-то здесь».

Все перевернули вверх дном, заглянули в каждый угол, на каждую полочку, вытрясли из шкафов все содержимое, осмотрели каждую тумбочку. Не забыли баночки для специй. Обшарили пекарню и пивоварню. Осмотрели со свечой даже щели в стене, а кто-то залез пальцем в мышиную норку за плинтусом.

За всей этой суетой Мальвина Спаак не забывала время от времени сбегать узнать, что с Адрианом.

В последний раз она застала баронессу плачущей.

– Ему хуже, – прорыдала она. – Мне кажется, он умирает.

Фрекен Спаак взяла безвольную руку больного и нащупала пульс.

– Нет, госпожа, не хуже, – заверила она хозяйку. – Я бы сказала, лучше.

Ох, нелегко далась ей спокойная уверенность, с которой она постаралась произнести эти слова… На самом деле ее охватило отчаяние. Страшно подумать, что будет, если они не найдут перстень. Тогда Адриан обречен.

И она на секунду потеряла самообладание. Сама не заметила, как, опустив руку юного барона на простыню, нежно погладила его пальцы. Она-то не заметила, но от внимания баронессы ее жест не ускользнул.

«Mon dieu, – подумала баронесса, – бедное дитя… Вот оно, оказывается, как дело-то обстоит… наверное, надо ей сказать все как есть… Не надо обнадеживать. Она не понимает: все хлопоты ни к чему. Мы его потеряем. Генерал разгневан на Адриана, а тот, на кого генерал разгневан, должен умереть».

Фрекен Спаак вернулась в кухню и начала спрашивать, нет ли на хуторах или в других поселках знахарки, целительницы или кого-то в этом роде. Мало ли что… невыносимо сидеть сложа руки и ждать доктора из Карлстада.

Ну да, есть, сказали ей. В таких случаях посылают за Марит Эриксдоттер. Она умеет вправлять суставы, останавливать кровь… много чего умеет. Ей-то, может, и удалось бы вывести барона из смертельного обморока, но…

– Но что?

– Но в Хедебю она, скорее всего, не пойдет…

– Смотрите! – крикнула помощница поварихи.

Она забралась на стремянку и шарила по самой верхней полке, той самой, где недавно нашлись потерянные ложки.

– Смотрите-ка, я нашла кое-что! – В руках у нее была старая детская шапочка барона Адриана. – Я ее давно искала.

Мальвина Спаак покачала головой. Ну и порядки были здесь до ее приезда… Удивительно! Детская шапочка… как она оказалась в кухне?

– А что тут удивительного? – Девка пожала плечами. – Она ему уже не налезала, и он отдал ее мне – сделай из нее пару прихваток. Хорошо, что нашлась.

– Хорошая шапочка. – Фрекен Спаак повертела находку в руке. – Жалко резать на прихватки. Лучше отдать бедным.

Она вынесла шапочку во двор и выбила пыль.

На пороге усадьбы появился барон:

– Нам кажется, Адриану хуже.

– Неужели нет ни одной знахарки поблизости? – стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более невинно, спросила Мальвина Спаак. – Прислуга говорит про какую-то Марит Эриксдоттер.

Лицо барона окаменело.

– Вы прекрасно понимаете, фрекен Спаак, если речь идет о жизни моего сына, я готов обратиться к моему злейшему врагу. Но это не поможет. Марит Эриксдоттер в Хедебю не придет ни за какие деньги.

Фрекен Спаак не решилась возражать. Она продолжила поиски, позаботилась об обеде, даже уговорила баронессу немного поесть. Перстня не было.

Девушка упрямо повторяла про себя:

– Надо найти перстень. Если мы не найдем перстень, генерал убьет Адриана.

После полудня она пошла в Ольсбю. Никто ее не посылал – пошла самовольно. Каждый раз, когда она подходила к постели Адриана, пульс становился все слабее и реже, найти его становилось все труднее и труднее. Мальвина Спаак просто не могла заставить себя сидеть сложа руки в ожидании доктора из Карлстада.

Конечно, Марит почти наверняка ей откажет, но она никогда бы себе не простила, если бы не попыталась сделать все, что от нее зависит.

Марит Эриксдоттер сидела на любимом месте – на ступеньке крыльца своей свайной хибары. Сидела, откинув голову и закрыв глаза. На коленях ее не было ни шитья, ни вязанья. Мальвине Спаак показалось, что пожилая женщина дремлет, но та открыла глаза и сразу ее узнала.

– Ага, – тихо сказала она. – Значит, вас послали за мной из Хедебю?

– Госпожа Марит уже слышала, какая беда стряслась в усадьбе?

– Слышала. Не приду.

На Мальвину Спаак нахлынула волна такой безнадежной тоски, что она не смогла вымолвить ни слова. Ей и так казалось, что в этот день весь мир ополчился против нее, но отказ переполнил чашу. Мало того, в голосе Марит она услышала если не злобную радость, то, по крайней мере, плохо скрытое удовлетворение. Та сидела на своем крыльце и попросту радовалась, что барон Адриан вот-вот умрет.

До этого фрекен Спаак держалась – не жаловалась, не заламывала руки, не плакала. Даже когда увидела бездыханного Адриана на полу.

Но тихое злорадство Марит оказалось ей не по силам. Она внезапно разрыдалась, громко и безутешно. Добрела до сруба, приложила лоб к потрескавшемуся бревну и плакала, плакала, по-детски всхлипывая, не утирая и не стараясь скрыть слез.

Марит наклонилась вперед, долго не сводила глаз с рыдающей девушки и, как ни странно, сама того не зная, повторила слова баронессы:

– Вот оно, оказывается, как дело-то обстоит…

И в эти секунды, пока она смотрела на девушку, оплакивающую своего возлюбленного, что-то произошло в ее душе.

Всего только пару часов, как ей принесли новость из Хедебю: оказывается, генерал показался Адриану и настолько напугал, что юноша лежит при смерти. У нее едва не вырвалось радостное восклицание – наконец-то! Наконец-то настал ее час, час мести, которого она ждала столько лет. Она всегда была уверена, что никакое преступление Бог не оставит без возмездия, но уже начала сомневаться. Ротмистр Лёвеншёльд успел умереть, и никакая Божья кара на него не обрушилась. А генерал… что ж генерал… он, конечно, бродит по усадьбе, пугает людей, но, похоже, на собственную родню его свирепость до сегодняшнего дня не распространялась.

Но сегодня наконец-то судьба их настигла – и что же? Они бегут за ней! У них хватает наглости посылать за ней! Пусть просят помощи у повешенных по их милости невинных людей.

С каким наслаждением произнесла она это «не приду»! Это и есть ее отмщение – сухо сказанных два слова.

Не приду.

Но сейчас она смотрела на горько рыдающую девушку, и в ней, медленно и неохотно обретая форму, поднимались воспоминания. Вот так же и она сама тогда… стояла, опершись о стену, потому что во всем мире не осталось людей, на кого она могла бы опереться. Стояла и рыдала, и утешить ее было некому.

И по мере того, как она вспоминала тот страшный день, в душе сначала робко, а потом настоящим гейзером забил источник молодой любви и окатил ее душной горячей волной.

Марит сидела неподвижно и удивлялась: что со мной? А удивляться нечему: так и бывает, когда кого-то любишь.

Она увидела перед собой могучего красавца Пауля Элиассона как живого. Вспомнила его голос, его веселый искрящийся взгляд, каждый его жест, по-юношески неуклюжий и от того еще более изящный… Она любила своего суженого, любила тогда, любит и сейчас. Но она не понимала, что любовь эта с годами нисколько не остыла. Любовь горела в ее душе с той же томительной силой, что и почти сорок лет назад. Как это могло произойти?

Но не только любовь. Еще и память о страшной, нестерпимой и никогда не утихающей боли, когда девушка навсегда теряет любимого.

И Марит с удивлением обнаружила, что в душе ее не осталось места ни для ненависти, ни для мести. Все заполнила старая, но, как оказалось, бессмертная любовь. Любовь и сострадание.

Она посмотрела на Мальвину Спаак – та продолжала рыдать так же горько и безутешно. Теперь она ее понимала. Она-то думала, холодные, одинокие годы навсегда остудили ее сердце – оказывается, нет. Нельзя забыть, как жжется огонь. И ей вовсе не хотелось, чтобы из-за нее невинная душа выстрадала все, что выстрадала она.

Любовь выше мести.

Она поднялась с крыльца и подошла к фрекен Спаак.

– Я пойду с тобой, – коротко сказала она.

Думаю, вы уже поняли: Мальвина Спаак вернулась в Хедебю вместе с Марит Эриксдоттер.

За всю дорогу Марит не сказала ни слова. Фрекен Спаак только намного позже поняла почему: продумывала ритуал поиска злополучного перстня.

Она проводила Марит Эриксдоттер в спальню родителей Адриана. Там все было так же. Прекрасное лицо Адриана заливала смертельная бледность, он лежал совершенно неподвижно, и так же неподвижно сидела у его постели баронесса, не сводя глаз с умирающего сына.

И только когда появилась Марит, баронесса подняла голову. Сначала могло показаться, что она не узнала эту женщину с лицом монахини в простой крестьянской одежде. Но нет, узнала, потому что сползла со стула и уткнула лицо в ее домотканую юбку.

– О, Марит, Марит… умоляю тебя, не думай про все зло, которое причинили тебе Лёвеншёльды! Умоляю, помоги ему! Помоги ему, Марит!

Это было удивительное зрелище: пожилая женщина в простой крестьянской одежде отступила на шаг от стоящей перед ней на коленях баронессы, а та поползла за ней.

– Ты не знаешь, Марит, что я пережила… когда генерал начал здесь появляться, я знала… знала и ждала, что гнев его в конце концов обратится против нашей семьи.

Марит не шевельнулась, казалось, она погружена в собственные мысли и не замечает ничего вокруг. Спокойное, сосредоточенное лицо, но фрекен Спаак понимала… нет, даже не понимала, а чувствовала, как приятно ей слышать слова баронессы о страданиях, как она наслаждается ее унижением.

– Сколько раз я собиралась прийти к тебе, Марит! Тысячу раз. Прийти, встать перед тобой на колени… вот так, как сейчас… встать на колени и умолять тебя простить Лёвеншёльдов. Сколько раз! Я ставила себя на твое место и понимала: такое простить невозможно.

– Госпоже баронессе и не надо меня умолять. Госпожа баронесса права: простить я не могу.

– Но ты же пришла!

– Я пришла ради этой девушки. Она попросила меня прийти, и я пришла.

Марит перешла на другую сторону постели. Положила руку на грудь больного и пробормотала несколько слов. Наморщила лоб, закатила глаза и плотно сжала губы.

Типичная деревенская знахарка, подумала Мальвина Спаак.

– Он будет жить, – сказала Марит. – Но помните, госпожа баронесса, я помогаю ему только ради этой девушки.

– Да, Марит, да! Я никогда этого не забуду…

Мальвине Спаак почудилось, что баронесса хочет сказать что-то еще, но та промолчала. Только прикусила губу.

– А теперь прошу госпожу баронессу предоставить мне…

– Распоряжайся всем и всеми, как хочешь. Барон уехал, я попросила его встретить доктора.

Мальвина Спаак была уверена, что Марит сейчас же попытается вернуть больного к жизни, но ничего подобного не произошло.

Марит Эриксдоттер приказала собрать всю одежду барона Адриана. И новую, и поношенную, и ту, что давно не носится. Все до последней тряпки. Все, что касалось его тела. Носки, сорочки, варежки, шапочки – все.

Почти весь вечер ушел на поиски. Никто ничего не делал, только искали, искали и искали. Фрекен Спаак была разочарована – она ждала чудес, а Марит Эриксдоттер оказалась всего-навсего обычной деревенской знахаркой, со всеми их ужимками, призванными создать ореол таинственности. Но что делать? Она тоже приняла участи в поисках. Тоже рылась в шкафах и сундуках, перевернула спальню Адриана. Ей помогали сестры Адриана – они лучше знали, что и когда он надевал и в этом году, и раньше.

Они спустились вниз с увязанным в огромный узел ворохом одежды.

Марит разложила все на кухонном столе и внимательно рассматривала каждую тряпку. Отложила в сторону башмаки, детские варежки и сорочку.

– Пару для ног, пару для рук, одну для тела, одну для головы… – бормотала она неразборчиво. Вдруг остановилась и посмотрела на собравшихся. – Мне нужно что-то для головы, – сказала она.

Фрекен Спаак показала ей на сваленные в кучу шляпы и кашетки[12].

– Нет-нет, не то. Нужно что-то теплое и мягкое. Неужели у барона Адриана не было шерстяной шапочки, как у всех детей?

Мальвина Спаак уже приготовилась сказать, что ничего подобного ей не попадалось, но ее опередила та самая бойкая кухонная девка:

– Если что, так я на днях нашла. Одно название – шапочка. Совсем старая, я уж ее хотела на прихватки пустить, да вот фрекен у меня забрала зачем-то.

И Мальвине Спаак пришлось выложить шерстяную шапочку, а она-то собиралась хранить ее до конца дней как дорогую память о любимом человеке.

Марит схватила шапочку и опять начала бормотать свои заклинания, но теперь они звучали совсем по-другому. Она чуть ли не мурлыкала по-кошачьи.

– А теперь… – Марит Эриксдоттер выпрямилась и строго обвела взглядом присутствующих. – А теперь все это отнесите и положите в могилу генерала.

Фрекен Спаак, услышав это, остолбенела:

– Неужели госпожа Марит думает, что барон позволит открыть могилу и положить туда это старое барахло?

Марит посмотрела на нее, и на губах ее промелькнуло что-то вроде улыбки. Она взяла фрекен Спаак за руку, подвела к окну и встала спиной к собравшейся в кухне челяди. Поднесла шапочку к глазам домоправительницы и молча раздвинула пальцами нитки большого помпона.

Все заметили: когда фрекен Спаак повернулась к собравшимся, на лице ее разлилась смертельная бледность, а руки заметно дрожали.

Марит собрала отобранные вещи в узелок и отдала Мальвине Спаак.

– Я свое сделала, – сказала она. – Теперь ваша очередь. Позаботьтесь, чтобы все это оказалось в могиле как можно быстрее.

И ушла.

* * *

Домоправительница и экономка фрекен Мальвина Спаак пошла на кладбище в одиннадцатом часу вечера. Взяла с собой собранный Марит узелок, но при этом не имела ни малейшего представления, как ей удастся опустить его в семейный склеп Лёвеншёльдов. Полчаса назад приехал барон и привез доктора. Фрекен Спаак от всей души надеялась, что опытный карлстадский доктор сумеет привести Адриана в сознание и ей не придется выполнять мрачное поручение. Но тот почти сразу объявил: медицина бессильна. Больному осталось жить несколько часов.

И тогда фрекен Спаак сунула узелок под мышку и двинулась в путь. Она прекрасно понимала, что барон никогда не пошлет людей поднимать тяжеленную могильную плиту и вскрывать могилу только для того, чтобы положить в нее старую одежду Адриана. Он, может статься, и согласился бы, если бы она сказала про содержимое узелка, но сделать это она не имела права. Это означало бы предать Марит Эриксдоттер, поскольку у Мальвины Спаак не было ни малейшего сомнения: именно Марит изобрела способ пронести роковой перстень в Хедебю. Она, конечно, вспомнила: барон Адриан рассказывал ей, как в детстве подрался с племянником Марит и та взялась зашить его шапочку. Мальвина Спаак даже думать не хотела, какой тарарам начнется, если она расскажет барону всю правду.

Потом, вспоминая этот вечер, она удивлялась: никакого страха не было. Одна, пусть белой, но все же ночью на кладбище… но нет. Страха не было. Мозг сверлила только одна мысль: как опустить узелок в могилу?

Она перелезла низкую ограду и подошла к склепу.

Села на могильную плиту и молитвенно сложила руки.

– Господи, если Ты мне не поможешь, склеп все равно откроется… но не для перстня, а для человека, которого я буду оплакивать всю жизнь…

Краем глаза она заметила в траве рядом с могильной плитой какое-то движение. На короткий миг появилась маленькая головка и тут же скрылась. Фрекен Спаак с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Крыса, несомненно, испугалась, но она-то боялась крыс ничуть не меньше, чем они ее.

Назад Дальше