Клянусь!
Клянусь воздержать душу свою от соблазна сребролюбия, а плоть от разврата.
Клянусь!
Клянусь именем богов сохранить в себе как святую тайну все, что доведется мне увидеть и услышать у ложа больного, и все, что не подлежит разглашению как тайна личной жизни человека, прибегнувшего к моей милосердной помощи
Клянусь!
Клянусь, что не дам женщине, несмотря на самые страстные мольбы, пессария, исторгающего плод из ее чрева
Клянусь!..
Прими эти символы твоего положения. Мазарди протягивает мне книгу, кольцо и широкополую шляпу. Жалую тебя, Теофраст Гогенгейм, званием ученого доктора медицины.
Я благодарю Мазарди за лестное предложение занять место на кафедре медицинской школы в университете. И отказываюсь.
Обиженно поджал губы, развел в стороны сухонькие ладошки Мазарди:
Большего я не могу тебе предложить
Честь, оказанная мне, не по заслугам велика, смиренно отвечаю я. Именно поэтому сначала хочу объехать землю, многому научиться и только потом учить других
Разве в Ферраре тебя учили мало? удивленно спрашивает монах. Или плохо?..
Мудрые учителя пробудили мой разум к свету знания. Но земля бескрайна, и во всех концах ее лечат недужных по-разному. Я хочу объединить это знание и воздвигнуть на нем новое, которое станет благом для всех.
Мазарди грустно качает головой:
Не ведет тебя милосердие божеское, а снедает гордыня бесовская. Вся мудрость медицины собрана в трудах Галена и Авиценны. И если другие врачи своими словами перетолковывают их труды, выдавая за откровение, то сие бессмысленно и излишне. А если они учат другому, то сие для больных вредно, а потому безбожно и преступно.
Учитель, но ведь раньше поклонялись Гиппократу, а потомки сочли большей мудростью учение Эразистрата. Великий Гален сокрушил заблуждения грека, утверждавшего, что в наших жилах течет не кровь, а воздух. Прошли века, и мы воздали хвалу и почести Авиценне, который вслед Галену указал нам на начало и источник болезней. Может быть
Мазарди предостерегающе поднимает руку:
Начало и источник болезней грех! Первые люди, созданные для бессмертия, до своего грехопадения не знали болезней и смерти. И ты впадаешь в прельщение греховное зовет тебя гордыня вознестись над именами, для каждого врача святыми.
Глядя в пол, я твержу упрямо и дерзко:
Святым имя врача делает постижение истины о сохранении здоровья человеческого, а ведь на великих именах не могла закончиться мудрость познания.
Слова твои, сын мой, неразумны, а мысли суетны и мелки. Никакая человеческая мудрость не может дать или сохранить здоровье его дает только Бог. И если мы теряем здоровье, то вернуть его может лишь помощь Божья, подаваемая нам телесно через врача и незримо самим Господом, когда мы взываем к нему в глубине сердца и горячо просим в молитве.
Мессир, я хочу все знать, чтобы Господу в благости его было легче направлять мою послушную руку
Ты странный человек, Теофраст, вздыхает Мазарди. Ты избрал неподходящее для дворянина занятие лекаря. Став ученым медиком, ты не хочешь с кафедры нести другим свет знания, завести круг почтенных пациентов, нажить семью, дом и имущество в него, а намерен стать кочующим грыжесеком и бродячим костоправом, вечным учеником несуществующего учения.
Но я не могу учить других науке, которая не знает, как вылечить зубную боль, и предоставляет людям умирать зависимо от их природной комплексии и силы.
Мазарди хмурится:
Иди, сын мой, я не смею тебя удерживать. Видно, на роду тебе написано брести среди людей, как прокаженному с мешком на голове и колокольчиком. Образ твоих мыслей, поведение твое странное делают тебя непонятным и отчуждают от людей, как холщовый мешок с прорезями для глаз. Дерзость твоя, нежелание повиноваться силам вечным и несокрушимым, как звон колокольчика, заставят всех, прислушавшись на мгновенье, разбежаться в страхе с твоего пути, и потому вечно будешь ты один. Иди
Глава 5
«Обахээс пришел»
Замигал глазок сигнальной лампочки на селекторе.
Погоди, сейчас договорим, сказал Шарапов и снял трубку. Слушаю. Здравствуйте. Да, мне докладывали. Я в курсе. Да не пересказывайте мне все сначала я же вам сказал, что знаю. А куда его в желудочный санаторий? Конечно в КПЗ. Ответственный работник? Ну и что? Безответственных работников вообще не должно быть, а коли случаются, то надо их метлой гнать. Послушайте, несерьезный это разговор: нечаянно можно обе ноги в штанину засунуть, а кидаться бутылками в ресторане можно только нарочно. Тоже мне, купец Иголкин отыскался! Чего тут не понять понимаю. Но я думаю, что дела надо решать в соответствии с законом, а не с вашим личным положением удобно это вам или неудобно. Вот так-то. Мое почтение.
Генерал положил трубку на рычаг, задумчиво спросил:
Слушай, Стас, а ты часто бываешь в ресторанах?
Десять дней после получки часто.
А я почти совсем не бываю. Давай как-нибудь вдвоем сходим. Я тебя приглашаю.
Давайте сходим. Бутылками покидаемся?
Да мы с тобой как-нибудь так обойдемся, без метания предметов. Эх, с делами бы нам только раскрутиться. Ну ладно, продолжим. Значит, напугала тебя сугубая научность этого вопроса. И ты считаешь, что в этих тонкостях тебе не разобраться. Так я понял?
Приблизительно. А Позднякова я считаю невиновным.
Это хорошо, кивнул генерал и еле заметно усмехнулся. Только перепутал ты все.
Что я перепутал?
Задание свое. Кабы пришла к тебе жена Позднякова и попросила по дружбе вашей старинной, чтобы ты проверил, не позволяет ли себе ее муж изменять брачному обету, то ее, может, и устроил бы такой ответ: «Считаю невиновным». А меня не устраивает. Твоя вера это хорошо, но мне доказательства нужны.
Я столкнулся здесь с вопросами, в которых ничего не смыслю. Не понимаю я этого.
Почему не понимаешь? деловито спросил Шарапов.
То есть как почему? Нужна специальная подготовка, образование
Есть. Все это у тебя есть.
Я вышел из терпения:
Что есть? Образование? На юридическом факультете курс высокомолекулярных соединений не читают, органическую химию не проходят, а на всю судебную психиатрию отпущено шестьдесят часов.
Не знаю, я заочный окончил, спокойно ответил Шарапов. А здесь у нас, в МУРе, учат праматери всех наук умению разбираться в людях. И у меня были случаи убедиться, что ты эту науку в некотором роде постигаешь.
Я сидел опустив голову. Генерал засмеялся:
Ну что ты сидишь унылый, как это ну?.. Тебе там не в формулах надо было разбираться. Он заглянул в лежащий перед ним рапорт. Метапроптизол не сивуха, его в подполе из соковарки не нагонишь. И кирпичик этот мог положить только большой специалист. Очень меня интересует сей специалист, вот давай и поищем его.
Есть, буду искать. Боюсь только, что замешано это все на каком-то недоразумении.
Не бойся, нет тут никакого недоразумения. Сегодня совершено мошенничество «самочинка». У гражданки Пачкалиной два афериста, назвавшиеся работниками милиции, произвели дома обыск, изъяв все ценности и деньги.
А какое это имеет
Имеет. Они предъявили наше удостоверение, и потерпевшая запомнила, что там было написано: «Капитан милиции Поздняков».
Из объяснительной записки и протокола допроса потерпевшей в отделении милиции я уже знал, что гражданке Пачкалиной Екатерине Федоровне тридцать два года, работает газовщиком-оператором в районной котельной, проживает на жилплощади матери-пенсионерки, образование семь классов, ранее не судима. И теперь смотрел на ее прическу, похожую на плетеный батон хала, морковное пятно губной помады, слушал ее тягучий, вялый говор безо всяких интонаций и мучительно старался вспомнить, где я видел ее раньше. Моя профессиональная память, отточенная необходимостью ничего не забывать навсегда, порою становилась палачом, мучителем моим, ибо встреченное спустя годы полузабытое лицо или выветрившееся имя начинали истязать мозг неотступно, безжалостно и методично, как зубная боль, и избавиться от наваждения можно было, только вырвав из тьмы забвения далекий миг когда, где и при каких обстоятельствах возникло это лицо или прозвучало имя. И тогда это воспоминание пустяковое, незначительное, чаще всего не имеющее отношения к делу приносило успокоение. А сейчас я смотрел на Пачкалину, слушал, и ощущение, что когда-то видел ее, превратилось в уверенность. Вот только где и когда не мог я вспомнить.
Женщина я одинокая. Одинокая, значит. Приходят ко мне иногда мужчины молодые, конечно. Молодые, конечно. А мать у меня, как говорится, старуха суровая. Суровая, как говорится. И отношения у нас с ею неважные. Неважные, значит
Вот так она неспешно долдонила, повторяя каждую фразу, будто сама себя уговаривала, что все сказала верно, правильно, ни в чем не ошиблась, значит.
Давайте еще раз вспомним, что забрали преступники, сказал я.
А чего вспоминать? удивилась Пачкалина. Вспоминать, значит, зачем? Я разве забыла? Разве такое забудешь? Я все помню. Значит, пришли они и говорят, что из милиции, из обахэеса, как говорится, обыск, говорят, будем делать, нетрудовые ценности изымать
Да-да, это я знаю, перебил я. Меня смешило, что Пачкалина персонифицировала ОБХСС в какое-то одушевленное существо и все время говорила: «Обахэес пришел», «Обахэес стал обыск делать», «Обахэес сказал».
Ну вот эти самые и наизымали, конечно. Шубу каракулевую, как говорится, новую совсем, ненадеванную, считай. Считай, новую
Пачкалина передохнула, из горла у нее вырвался низкий клокочущий звук, и вдруг все ее лицо словно расползлось на кусочки: опустился нос, поехал в сторону крупный, ярко намазанный рот, широко раскрылись веки чтобы слезы не смыли с ресниц тушь. Со стороны казалось, будто незаметно ей вывернули где-то на затылке стопорный винт, и все части лица рассыпались, как на сборной игрушке. Плакала она басом, зло и обиженно.
Я налил ей стакан воды, Пачкалина выпила его разом. Прислушиваясь к ее булькающему плачу о-о-лё-лё-о-о, я вдруг вспомнил, откуда знаю потерпевшую. И удивился, что так долго не мог вспомнить ее, она ведь и внешне мало изменилась, разве чуть растолстела.
Успокойтесь, успокойтесь, Екатерина Федоровна, сказал я, слезами делу не поможешь, надо подумать, как их разыскать скорее.
Пачкалина успокоилась так же внезапно, как и зарыдала.
Как же, разыщешь их, сказала она мрачно. Ищи-свищи теперь. Теперь ищи их, свищи, как говорится, ветра в поле. Значит, кроме шубы, взяли они два кольца моих, один с бриллиантиком, а другой с зелененьким камушком. Да, с камушком, значит, зелененьким. Сережки, конечно, тоже забрали
Зеленый камешек самоцвет, что ли?
Как же, самоцвет! Изумруд.
У-гу, понятно, изумруд. А бриллиантик какой?
Какой обыкновенный. Что я, ювелир, что ли?
Подумайте еще раз над моим вопросом. Мы должны подробно описать для розыска кольцо это в ваших же интересах.
Ну обыкновенный бриллиант, значит. Конечно, два карата в ём есть.
Я улыбнулся:
Два карата это не обычный бриллиант. Это крупный бриллиант. Ну да бог с ним. Деньги взяли?
Так ведь говорила я уже книжек предъявительских на четыре с половиной тысячи. Предъявительских книжек, как говорится, три штуки забрали.
Я взял ручку и придвинул к себе лист бумаги:
В каких сберкассах были помещены вклады?
Да не помню я. Не помню я, значит, в какую кассу клала.
Я с удивлением воззрился на нее:
То есть как не помните? Не помните сберкассу, в которой храните четыре с половиной тысячи?
Вот и не помню! Да и чего мне помнить было, когда там, на книжке, значит, написано было и номер, и адрес! Кто же знал, что из обахэеса эти, ну, то есть, я говорю, аферисты самые, заявятся
И она снова зарыдала искренне, горестно, ненавидяще. Вот так же она рыдала десять лет тому назад, когда молоденький лейтенант Тихонов опечатывал ее пивной ларек на станции Лианозово, в котором оказалось левых сорок килограммов красной икры. По стоимости кетовой икры хищение тянуло на часть вторую статьи девяносто второй Уголовного кодекса до семи лет. Тогда Пачкалина, которая в те времена еще была не Пачкалина, а Краснухина, а среди завсегдатаев ее забегаловки больше была известна под прозвищем Катька Катафалк, стала объяснять мне со всеми своими бесконечными «как говорится», «конечно», «значит», что икры здесь не сорок килограммов, а только двадцать остальное пиво, и я никак не мог сообразить, при чем здесь пиво, пока после ста повторов не уяснил, что, как говорится-конечно-значит, пиво, налитое в кетовую икру, начинает подбраживать, впитывается, каждая икринка набухает и становится еще аппетитнее. И тут надо только постараться мгновенно распродать товар, чтобы он весь не прокис, лучше всего на бутербродах: порция слишком мала, чтобы испортить желудок, да и самый бережливый не станет держать впрок. Таким образом, жулик в мгновение ока превращает литр пива ценой сорок четыре копейки в килограмм икры за семь рублей с полтиной плюс буфетная наценка. Плюс, в случае чего, и статья другая, полегче, чем за ворованную икру. Вместе с мрачным мужчиной из торгинспекции и общественным контролером я снял остатки, изъял кассу и опечатал ларек вот тогда Краснухина зло и испуганно зарыдала басом. Я привез ее в райотдел милиции и больше не видел: мне подкинули какое-то другое дело.
А теперь она была потерпевшей. Одинокая женщина, оператор в котельной, а попросту говоря кочегар, у которой изъяли мошенники два драгоценных кольца, серьги, каракулевое манто и на четыре с половиной тысячи сберкнижек
Я долго барабанил пальцами по столу, потом спросил:
Объясните мне, Екатерина Федоровна, такую несуразность: как же это получается, что к вам, одинокой, бедной женщине, честной труженице, приходят якобы из милиции, производят обыск и изымают более чем на десять тысяч ценностей, и вы рабочий человек, которому нечего терять и некого бояться, не говоря худого слова, все это отдаете им?
А что? спросила она.
Да ничего, только непонятно это мне. Вот у меня, к сожалению, нет десяти тысяч, но если бы кто угодно попробовал у меня взять хоть десять рублей, я бы сильно возражал.
Да-а! Вам хорошо, вы начальники, конечно, а коли к женщине одинокой пришел обахэес что же мне, значит, драться с ним?
Драться ни с кем не следует, но у меня впечатление, что если бы кто-то попробовал изъять вашу зарплату в котельной, вы бы ему глаза вырвали.
Огорченно-тупое выражение медленно стекало с ее лица.
Это как же вас понимать, как говорится? Значит, по-вашему, выходит, что вовсе жулики эти правы, а не я? Не я, значит?
Ни в коем случае. Вы меня неправильно поняли. Или не захотели понять. Я к тому веду, что кто-то знал о ваших ценностях. И знать мог только человек, который и мысли не допускает, что вы живете на свою зарплату кочегара.
Лицо Пачкалиной побагровело, она наклонила голову, будто собралась бодаться.
Вы моих денег не считайте! Я по закону живу, ничего не нарушаю. Не нарушаю, значит!
Я покачал головой:
Вот бы вы таким макаром с жуликами разговаривали. А со мной чего вам препираться, я ведь сейчас не расследую, с каких вы доходов живете. Кстати, почему вы пишете, что не судимы?
Амнистия потому что была! С тех пор я полноправная! Несудимая, значит.
А-а! Я не подумал. А меня вы вспомнили, Екатерина Федоровна?
А то нет! Как говорится, конечно-значит, вспомнила. Сразу. Хоть тогда вы и молоденький были, по пустым делам бегали. Сейчас небось, как говорится, кабинет отдельный
Имеет место. Теперь давайте снова вспоминать, как выглядели аферисты.
Люди они молодые. Молодые, значит. Высокие оба, конечно. Один чернявенький, вроде бы он армян, или грузинец, или еще, может, еврейской национальности, значит. А второй, наоборот, весь из себя беленький, и на щеке шрам, как говорится
Постепенно успокоившись, Пачкалина сидела и не спеша описывала жуликов. Почти не слушая ее, я все время пытался понять, почему Пачкалина не знает, в какие сберкассы были внесены вклады. Забыть она не могла, это она явную чушь несет. Может быть, она у себя держала чужие деньги? Чьи? Этим надо будет заняться всерьез, потому что отсюда может быть выход на аферистов. Но ведь это не просто аферисты они предъявили удостоверение капитана Позднякова. В общем, если отбросить всю лишнюю шелуху, надо искать человека, у которого в руках находится могущественное, неизвестное науке лекарство, который хорошо знает, что Поздняков всегда ходит с оружием, а у Екатерины Пачкалиной хранятся дома немалые ценности. Задача несложная, элегантная и многообещающая.