6
И я её убила следующим утром, в 5.52, размозжив голову булыжником. Это оказалось сложнее, чем я себе представляла, но я поднимала и опускала, поднимала и опускала острый камень до тех пор пока лицо Моры Маргулис не стало похоже на ягодный джем. Когда я прятала труп в кустах ко мне выскочила бездомная рыжая кошка и начала ласково тереться об ногу. Я сняла забрызганный кровью верх синего спортивного костюма, вывернула его наизнанку, посадила туда кошку запеленав и обняв как младенца, и медленным прогулочным шагом покинула Центральный парк, изображая утреннюю прогулку пожилой чудачки с домашним питомцем на руках. В трёх кварталах от парка, я выпустила рыжую кошку, достала заранее приготовленную жидкость для розжига и устроила в мусорном контейнере пожар уничтожая синий спортивный костюм и латексные перчатки. От остальных вещей я избавилась дома, упаковала все в чёрный мусорный пакет, закинула его в багажник и выбросила на другом конце города, когда ехала в гости в Пенсильванию к своему литературному агенту и одинокой подруге Венди. У неё я осталась на три дня и мы отлично провели это время. Ходили на рыбалку, устраивали рыбное барбекю, пили шампанское, мартини, водку с тоником и лимонным соком и я прочитала ей первые три главы своего будущего романа. Она пришла в восторг от моих свежих идей, предрекая книге судьбу шедевра. Зная всё о слабостях Венди я привезла с собой много алкоголя и для того, чтобы внушить ей, что я приехала в понедельник, а не во вторник я все три дня добавляла в её водку с тоником измельчённые таблетки фезипама. Я была уверена, что алиби мне не понадобится, но если вдруг оно станет необходимым, то у меня оно будет, пусть не самым идеальным, то вполне железным.
7
Через четыре месяца после похорон Моры я узнала о своей беременности. Это произошло как раз в тот день когда я дописывала книгу. Смешно, но по стечению обстоятельств у моей героини коронера Берты Бойл как раз в тридцать первой главе случился выкидыш. После смерти жены Килан месяц ходил чернее тучи, осунувшийся, разбитый, с антидепрессантами в кармане и пыхтел по три пачки сигарет в день. Наверное, я так никогда и не узнаю из-за чего он горевал больше, из-за убийства жены или потому что в связи с этим событием больше некому писать для него прибыльные продолжения о Лорне. Я выбросила тест на беременность и направилась в издательство Random House к главному редактору, Торки Бёрчу, мы договорились о встрече.
Ангел мой, рад тебя видеть! Я, признаюсь, соскучился, приветствовал Торки, мне всегда нравился его британский акцент.
Взаимно, мой лорд!, ответила я, он как и все главные редактора любил лесть.
Венди сказала, что ты активно работаешь над юбилейным десятым романом о Берте? Молю бога, чтобы это было правдой!
Уже не работаю, ответила я покрутив перед носом редактора картой памяти, Утром закончила.
О, боги!, воскликнул Торки, Я чувствовал, что сегодня должно произойти нечто особенное! Девочка моя, ты знаешь, что ты самая лучшая? Просто самая лучшая!
Ты мне всегда так говоришь, поэтому знаю, рассмеялась я, Но у меня есть к тебе предложение. Даже не так, скорее условие.
Слушаю, моя хорошая?
Я устала жить в тени Освальда Спирелли. Более того, я его просто ненавижу. Мы должны его убить!
Убить?, возмутился Торки, Ты в своём уме, ангел мой?
Абсолютно! Я хочу умертвить его, как, когда-то поступили с Ричардом Бахманом* (прим. автора; псевдоним Стивена Кинга). Торки, очнись, на дворе двадцать первый год и эти сексистские заморочки давно не работают! Мы организуем пресс-конференцию, я впервые дам интервью, раскрыв свою настоящую личность. Это станет идеальным PR-ходом. Мы только выиграем от этого.
Казалось Торки готов заплакать, своим видом главный редактор напоминал обиженного щенка, мне даже захотелось его обнять и погладить.
Ты ты уверена, что хочешь снова стать Майлой Пэрридж?, с грустью в голосе спросил Торки.
Нет, не хочу, ответила я, Я буду тем, кто я есть на самом деле Рут Мильман.
8
Месть никогда не делает человека счастливее, только легкомысленнее. Я не планировала ни влюбляться, ни тем более беременеть от Килана Бентли, но тем не менее это случилось. Вчера, когда он узнал, что у нас будет ребёнок он как безумный прыгал от счастья, а потом сделал мне предложение. И я согласилась. Я смотрела на этого безграмотного, по сути дела самозванца, лысеющего, но чертовски привлекательного, вспоминала его нелепые записки, открытки и смс, и понимала, что передо мной стоит родной человек. Я хотела провести именно с ним всю свою оставшуюся жизнь. Прекрасно отдавая себе отчёт, что мне много чего еще предстоит рассказать ему о себе, хотя бы начиная с Майлы Пэрридж и до Освальда Спирелли, но я ни о чём этом сейчас не хотела думать. Я, что-нибудь придумаю потом, а сейчас мне просто хотелось целовать его, обнимать, чувствовать вкус и запах его кожи. Желание Килана совпало с моим и мы занялись любовью. Впервые в жизни я по-настоящему чувствовала себя так, как давно мечтала. Мой мужчина был рядом со мной, плод нашей совместной любви зрел во мне и совсем скоро мы станем настоящей семьёй. И говоря о семье, немного поколебавшись, но понимая, что это неизбежное, я согласилась познакомиться с родителями Килана, они приглашали нас на ужин в пятницу на восемь вечера в уютный ресторан Riverpark, один из моих любимых ресторанов с прекрасным обзорным видом и хорошей кухней. Килан собирался за ужином рассказать о нашей помолвке. Для этого события я купила вечернее платье от Анны Сью, все ещё актуального ультрамаринового цвета, который в мире моды называют цветом Клейна. Свои золотисто-палевые волосы я собрала в низкий пучок на затылке, оставив пару прядок у лица. Макияж сделала в нюдовых оттенках и дополнила образ серебряным браслетом в виде двух переплетённых змей. Мы опоздали в ресторан на пятнадцать минут, Нью-Йорк без пробок на дорогах это не Нью-Йорк. Когда мы вошли мама Килана, маленькая ухоженная женщина с бледно-персиковыми короткими волосами в золотистом платье с открытыми плечами, помахала нам рукой и мы прошли к столику. Килан нас представил, её звали Ив и мне она понравилась. Мы сели за столик и официант тут же подбежал с меню.
А где папа?, спросил Килан.
В уборной, ответила та, сейчас вернётся, а мы давайте пока выпьем, умираю, как хочется холодного шампанского.
А вот и папа, радостно произнёс Килан с бокалом в руке улыбаясь человеку за моей спиной, я повернула голову.
Добрый вечер! Позвольте представится Бернард Эверсон, профессор английской литературы. Очень рад знакомству!
Мексика, Канкун, 2020
Последнее дело чемпиона
Мэру Марковну с Брайтона найти оказалось проще пареной репы, как я и предполагал. Лёля-рогипнол улетела с новым хахалем в Лас-Вегас и я пошёл на дело один. Это было в дождливый вторник девяносто первого, именно в тот день мне доктор огласил диагноз рак лёгких третьей стадии. И это при том, что курить я бросил еще в «совке», в восемьдесят третьем! Я не то, чтобы сильно расстроился, все мы когда-нибудь сдохнем, я скорее был удивлён и разозлён. Мне сейчас эта чухня был совсем ни к чему, я только получил стоящий заказ сулящий мне хорошие бабки, поэтому не собирался из-за какой-то там болячки потерять свой куш, наоборот, я захотел урвать его еще больше, у меня жена на сносях третьим, поэтому рак пусть выкусит и ждёт. Жену я люблю, а детям своим мечтаю дать самое лучшее образование во всей Америке. Я вор. Нет, вы не подумайте, я не какой-то там чмошный карманник, я, так сказать, элитный спец по редким штукам, всякие предметы искусства, картины, камешки, иконы, ордена и прочая хрень за которую заказчик готов хорошо кинуть зелёных, я им золотишко, они мне баблишко, ну вы поняли. Я здесь работаю и меня никто не крышует как это было в Москве, хотя Лёля-рогипнол, моя подельница и постоянно кипишует по этому поводу. Лёля, дай бог ей здоровья, реальная палочка-выручалочка, уж и не вспомню сколько раз она меня отмазывала. Последний раз недели за две до визита к Мэре Марковне, когда меня три полицейских бугая прищучили в Куинсе за драку в китайской сральне. Если б не Лёля-рогипнол, которая своим красивым ротиком тут же в их машине уладила вопрос, то уж не знаю, чтоб я и делал тогда, очень сомневаюсь в том, что моя тощая задница способна была им угодить и разрулить проблемку без каталажки. Вылезая из полицейской тачки, Лёля сплюнула на грязный асфальт и буркнула «Будешь должен!» и мы почесали на новое задание Бабули. Бабуля это прекрасной души человек и самая тёмная лошадка из всех кого я знаю. Она положила на меня глаз в восьмидесятом на зимних олимпийских играх в Лейк-Плэсид. Ту спринтерская гонку на десять километром во век не забыть. Я тогда выиграл во всех трёх забегах, три комплекта наград были моими. Чёртов биатлон! Как же я по тебе скучаю! Не знаю как Бабуля это сделала, но когда я трахал того трансвестита я и подумать не мог, что он пацан, а не милая рыжеволосая девчуля, я был в стельку пьян и не только от олимпийской победы и уж тем более я не знал, что наш процесс со всех ракурсов снимают на камеру. «Хочешь огласки пожалуйста, не хочешь спасибо, за услугу», так тогда она сказала угощая меня пирожками с ливером в моём номере. Одета она была на манер голливудских звёзд золотого века и смахивала на ту, что играла в «Завтрак у Тиффани», платье было очень похожим и прическа. На платье красовалась интересная старинная брошка в виде лилии, Бабуля заметила, что я её рассматриваю и что-то там выдала умное про Людовика Пятнадцатого. И по возвращении в Москву я сделал как она требовала. Проник ночью в квартиру руководителя Союзгосцирка Анатолия Колеватова, вылил на лицо его спящей жены Ларисы содержимое ампулы которую мне дал «дядя Петя», большая шишка из КГБ, мой куратор, «крыша», и правая советская рука Бабули, и спустя два часа таки нашёл те чёртовы драгоценности. Под ванной за ворохом грязных тряпок. В жестяной неприметной коробке из под халвы. Но радоваться я начал слишком рано, это было только началом. У Бабули на меня имелись свои виды и «дядя Петя» снова появился на пороге. Для того, чтобы заполучить серьги и колье с редкими жёлтыми бриллиантами мне пришлось потрудится соблазнить дочь генсека. Эта бабища вырубилась только после двух бутылок коньяка, я уж было думал, что клофелин просроченный. Но самым неприятным оказалось моё задание на Кутузовском проспекте. В этот раз Бабуле из побрякушек ничего не надо было, ей двигала просто месть. У неё имелись личные разборки с актрисой Фёдоровой и Бабуля ясно и чётко дала мне понять, что той уже пора и честь знать. А потом долгих два года ни от Бабули, ни от «дяди Пети» не было никаких вестей. Это оказались два самых гадких и тяжелых года в моей жизни, спускаясь с трамплина на Кавказе, я слетел, сильно повредил позвоночник и слёг в постель на шесть месяцев. В это же самое время моя мать умерла от сахарного диабета, точнее от гангрены которую тот спровоцировал, а батя, слабак еще тот, не смог смириться с её смертью и свёл счёты с жизнью на нашей подмосковной даче, в гараже, надышавшись газа в закрытом «Жигули». Я остался сам. С больной спиной, с заказанной дорогой в большой спорт и с карточным долгом в пятнадцать тыщ рублей, есть у меня такой грешок, он же и самая моя большая слабость картишки. Я уж было собрался залезть в горячую ванну с отцовской опасной бритвой, как на моём пороге снова появился «дядя Петя». Был он не сам, а с дочкой Ольгой. Так я впервые познакомился с Лёлей-рогипнол. Я никогда Лёлю не расспрашивал, что она там в «совке» натворила, что она там украла, кого убила, мне не было до этого никакого дела и я ей был благодарен, за то, что она тоже никогда и ни о чём меня не расспрашивала. Всё что говорил «дядя Петя» не было похоже на предложение, это было утверждение с детальным инструктажем без каких-либо сомнений на моё возражение. Он пообещал, что Бабуля нас в обиде не оставит и всем необходимым по прилёту снабдит. Шишка из КГБ хотел, чтобы я заботился и оберегал его дочь, помогал ей в любых ситуациях, но, вот, парадокс, ребятушки, всё вышло с точностью до наоборот, все последующие годы именно она помогала, заботилась, решала проблемки и оберегала меня.
Короче, спустя три дня мы уже сидели в самолёте прощаясь с СССР раз и навсегда. Я хотел и плакать и смеяться, и ужраться водярой до потери пульса, я не имел ни малейшего понятия, что там меня ждет кроме вкусных пирожков с ливером от шантажистки в голливудском платье.
Но всё вышло зашибись! Я, можно сказать, снова ожил. Первые полгода я тупо отдыхал, жрал по ресторанам, знакомился с эмигрантами, ходил в гости, посещал музеи, валялся на пляжах и потихоньку примазывался к местной элите. Бабуля оплатила мне пребывание в реабилитационном центре, боль поутихла и моя спина снова стала как новая. Английский я подтянул очень быстро и уже через пять месяцев свободно им владел. Новая жизнь мне всё больше и больше начинала нравится. Бабуля помогла мне устроится на работу учителем физкультуры в школу Нью-Джерси и я был ей признателен за такую, практически, материнскую заботу. В школе я и встретил свою будущую жену, учительницу начальных классов Морин. Она мне любит говорить, что я ей совершенно не понравился с первого взгляда, но я знаю, что шельма врёт. Она втрескалась в меня сразу же по уши, как и я в неё. Через три месяца мы поженились, а еще через восемь она родила Романа с весом три семьсот. Лёля-рогипнол стала моим лучшим другом и мы часто зависали вместе. А потом Бабуля начала нам давать задания, собственно, никто в этом и не сомневался, это был только вопрос времени и оно настало. То была картина руки Рембрандта, из частной коллекции на Кони-Айленд, гаденький такой портретик, скажу я вам, но дорогущий зараза, хотя мне такой и даром не нужен был. Сработали мы с Лёлей красиво, никто не пострадал, она стояла на шухере пока я всё там оформлял и сильно нервничала. Бабы, они практически всегда нервничают. Потом был Ван-Гог, запонки с голубыми брюлликами Уинстона Черчилля, рубины Борджиа, колье Марии-Антуанетты и всё таком-же эстетском избирательном духе. И всё у меня шло гладко до этого дня, до дня пока Бабуле не понадобились перчатки Елены Чаушеску. Я рассматривал фото и не мог понять, что в тех сраных перчатках такого особенного и на кой сдались они Бабуле? Телесного цвета, с виду совершенно обычные и ничем не примечательные. Носить это старье и получать удовольствие от того, что они когда-то были на руках жёнушки румынского диктатора, которого расстреляли как бешенную собаку вместе с ней, лично для меня удовольствие сомнительное. Но не моё это дело, мне платят за работу, которую я обязан делать. Я люблю баблишко, все в этом мире любят баблишко, без него никак. Дом, точнее сказать, халабуда, Мэры Марковны располагалась с унылом сыром переулке, вид был, не приведи господи, там пахло плесенью, кошками, гнилой картошкой, а в грудах пищевых отходов и старого барахла можно было свернуть ногу. Эту двухэтажную уродливую старющую постройку стоило снести ещё в начале восьмидесятых, возможно, даже вместе в Мэрой Марковной, разгрести эту еврейскую свалку и построить нечто более приличное, район, как ни крути, не самый плохой в Нью-Йорке. Я надел медицинские перчатки, натянул маску, и накрутил глушитель на пистолет. У меня при себе был и хлороформ и шприц с транквилизатором, но я вспомнил про свой несправедливый диагноз, к тому же этот засранный переулок перед глазами, похожий на хлев, благодаря усилиям обитательницы убогого жилища, меня тупо взбесили. Я человек, который ни разу не выбросил мимо мусорника даже обёртку от конфеты и не принёс, по сути дела, никакого вреда окружающей среде. И вот теперь должен подыхать от рака лёгких, а какая-то баба Мэра, загадившая всё вокруг, продолжать свинячить дальше, имея всех в виду! Не-не, так дело не пойдёт. Пулю ей в лоб. Так я и сделал.
Перчатки нашлись на дне дубового комода. Мягкие как кожа младенца, удивительно тёплые, источающие тонкий сладковато-мускусный запах. В тот миг я подумал, именно так и пахнет сладкая жизнь. Они словно манили меня и я их натянул. С виду казались такими маленькими, деликатными, абсолютно дамскими, но пришлись в самую пору, сели как родные. А снять назад я их не смог. Они стали моими руками или я сам стал перчатками. От испуга, я чуть не обоссался, заскулив попавшим в капкан волком и начал остервенело скрести свои ладони. Подбежал к грязному зеркалу; в этой собачьей будке оно не имело привилегии на чистоту. Таращясь крысиными, покрасневшими от лопнувших сосудов глазами, на меня смотрела пожилая женщина с крупным некрасивым носом. Её бецветная кожа напоминала ворох старых полуистлевших газет. Горчичного цвета пальто с меховым коричневым воротником, висело на её щуплом теле лохмотьями огородного чучела, моя покойная матушка таким отпугивала вороньё. Затем она вцепилась острыми когтями в свои (?) -мои (!) волосы и начала извергать всевозможные проклятия на румынском языке. И даже раскаты грома, обрушившиеся на Брайтон-Бич, не смогли заглушить этой отборной брани.
Мексика, Канкун, 2020.
Немного тишины не помешает
В тот год, когда я переехала на Манхэттен, весь бомонд Нью-Йорка зачитывался рассказами Тамы Яновиц, а она сама часто мелькала по телевизору, такая нарядная, манерная, с лохматой причёской, яркая и блестящая, как Рождественская Ёлка перед Рокфеллер-центром. Тогда я ещё не знала, что буду её убивать. Впервые наша встреча состоялась на вечеринке полоумной советской диссидентки, так называемой, «поэтессы Ганны Гуцуляк». Косолапая Тыква организовала пафосные посиделки, приуроченные выходу её третьего сборника кошмарно бездарной поэзии, в духе повесившейся в свадебном платье, взятом напрокат (и при этом, фу, обосравшейся; финиш, достойный написанному при жизни) Олэны Василевой, внешне похожей на куклу Чаки и у того тоже нет сисек. Полная хуйня на сексуальную тематику с политическим уклоном. Надеюсь, Ганна сделает то же самое не причинив морального вреда свадебным салонам. Если бы не мой давний друг прилетевший из Лос-Анджелеса, Максимилиан Шелл, попросивший поехать с ним и назвавший меня «настоящим украшением любого вечера», я бы точно предпочла провести это время в своей новой уютной квартире. Макс всегда казался таким грустным, несчастным и одиноким, а после женитьбы на русской психопатке, по которой плакали смирительная рубашка и самые болезненные уколы, это ощущение ещё больше усилилось. Так я и составила ему компанию. Сверх моих сил было слушать сорокаминутную декламацию Косолапой Тыквы, закатывающую под лоб глаза, словно она вот-вот кончит от льющейся изо рта собственной муры, типа: «Америка- это не страна! Америка- это судьба!» Изумительно! Опиздически круто! Как она это делает? Откуда черпает вдохновение? Каким образом раздобыла Музу Нарративов? Милая Тыквонька, где этот подпольный магазинчик? Куплю сразу три! Меня уже реально начало тошнить и от вида её пыльного цвета парика, съехавшего набекрень вслед за хозяйкой, поэтому я вышла с бокалом шампанского покурить на балконе и прийти в себя, полюбовавшись видом малахитовой зелени вечернего Центрального Парка. Следом за мной вышла Тама, вернее сказать, «припорхала» и попросила сигарету. Вот так мы и познакомились. Она узнала меня и даже поинтересовалась почему я покинула съёмки в популярном сериале, на что я ей ответила правду: наконец закончился контракт и я наотрез отказалась его продлевать, и ни сейчас, ни в дальнейшем не планирую возвращение в мыльные оперы, мне хочется отдохнуть после стольких лет насыщенных съёмок и немного тишины не помешает. Она оказалась более лёгкой в реальной жизни, совершенно не такой пустой, жеманной и предсказуемо скучной, как на шоу Леттермана. Я даже немного прониклась к ней симпатией. Это уже сейчас я научилась за пять минут общения с незнакомым человеком понимать кто передо мной стоит, свежее мясо или съеденный вчера бифштекс, а тогда я ещё иногда допускала подобные ошибки. Остаток вечера мы с Тамой беседовали, поглощая канапе с чёрной икрой и хамон «Серрано» с дыней, благо мы обе не отличались ложной скромностью и публичными диетами, я пила шампанское Cristal, она исключительно красное вино, в которое периодически обмакивала свои тонкие пальцы. «Творческий вечер» Ганны Гуцуляк оказался для меня кастингом в Ад, но зато хоть вкусным.