Лингвисты, пришедшие с холода - Бурас Мария Михайловна


Мария Бурас

Лингвисты, пришедшие с холода

Художник Андрей Рыбаков


В оформлении переплета и авантитула использована эмблема Традиционной олимпиады по языковедению и математике, нарисованная А. Журинским



В книге представлены фотографии из личных архивов Ю.Д. Апресяна, Ю.К. Бабицкой, А. Вежбицкой, А.Н. Головастикова, А.В. и В.А. Дыбо, А.К. Жолковского, А.А. Зализняка, Н.И. Кигай, Т.Ю. Кобзаревой, Н.Н. Леонтьевой, Т.А. Михайловой, Е.В. Муравенко, Е.Г. Поспеловой, А.А. Раскиной, Г.И. Ревзина, С.М. Толстой, В.А. Успенского, Р.М. Фрумкиной, Е.Ю. Шиханович, Е.Ю. Щербаковой, а также из архива ОТиПЛ филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова


Автор и «Редакция Елены Шубиной» благодарят всех перечисленных за предоставленные материалы


© Бурас М.М.

© Рыбаков А.И., художественное оформление

© ООО «Издательство АСТ»

Предисловие

В 1975 году я поступила на отделение структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ. Там все было не так, как вокруг,  и в узком смысле, в отличие от филологического факультета, и в широком, в отличие от общепринятых способов говорить и думать. Математика, а не литература и история, дружеские связи не с однокурсниками по факультету, а со старше- и младшекурсниками этого же отделения, общение с преподавателями не только на занятиях, но и в походах. Своя абсолютно узнаваемая манера речи: «в силу ложности посылки», «не вижу однозначного соответствия», «неверифицируемое высказывание», «ровно так». И свой пантеон набор имен и историй создания нашей науки, связанных с этими именами.

Пантеон включал как тех, кого мы регулярно видели на лекциях или спецкурсах, например Зализняка и Успенского (Владимир Андреевич Успенский за глаза назывался просто Успенским, в отличие от своего брата, которого звали БорисАндреичем), так и тех, о ком ходили только рассказы. Рассказы становились своего рода тайным знанием о былых временах, открывающимся только посвященным, действующие в них лица мифическими героями или злодеями.

Все годы обучения сопровождались восторженными страшилками об уже выгнанном преподавателе математики Шихановиче, который был чистый Цербер, но уж кто ему математику сдал, тот всем молодцам молодец. И шепотом как его посадили и засунули в психушку и как кто из старших пострадал за то, что его защищал. Ходили истории и о том, как и кого из героев нашего пантеона выгнали с работы, запретили не только публиковать, но даже ссылаться на них в текстах.

В 1976 или 1977 году я в каком-то безумном порыве собрала несколько однокурсников и отправилась с ними домой к практически культовому лингвисту Игорю Мельчуку, уезжавшему из страны,  попрощаться и сказать, как нам ужасно грустно. Я не то чтобы была с ним тогда знакома видела несколько раз в походах,  но он меня точно не помнил и дальше прихожей нас, конечно, не пустил.

Как в любом корпусе легенд, в нашем пантеоне были прорехи и преувеличения. Но он неизменно вызывал восхищение и грустное ощущение, что ты опоздала родиться, пришла к шапочному разбору.

Прошло много времени, я выросла и даже подружилась с некоторыми героями из тех, кто не уехал, познакомилась и с некоторыми из уехавших, когда стали пускать сюда из-за границы. Но кого-то так никогда и не увидела.

Что же это были за люди, как они создавали новую науку структурную лингвистику и как и почему был разрушен созданный ими мир? Что конкретно, как говорится, происходило?

Я взялась за эту книжку, потому что поняла, что скоро совсем некого будет об этом расспросить. Героев и свидетелей с каждым годом становится все меньше. С тремя десятками людей я поговорила, готовясь к ней. С некоторыми, увы, так и не успела и уже не поговорить. От кого-то остались записи наших разговоров того времени, когда я писала о Зализняке[1].

Кто-то отказался разговаривать. Таких было немного, но они были и мне очень жаль. Иные без объяснений (или ссылаясь на плохую память), другие же, как известнейшая польско-австралийская лингвистка Анна Вежбицкая, написав дружелюбное подробное письмо о том, почему совсем не удается выкроить время, чтобы вновь погрузиться в ту эпоху.

Книгу эту я плела, как гобелен, из рассказов моих собеседников. А также из воспоминаний или интервью, опубликованных на сайтах и в фестшрифтах, отраслевых сборниках и прочих не самых популярных местах, которые можно найти, только если специально их ищешь и знаешь, что где искать. Я нанизывала их слова на каркас известных мне фактов, переплетала разговоры между собой так, что мои собеседники как будто беседовали друг с другом, соглашались, полемизировали, вспоминали одно и то же по-разному. Эта перекличка голосов обеспечила, как мне кажется, ту степень объективности, на которую в принципе можно надеяться. А заодно и высветила героев. Ведь ничто так не характеризует человека, как его собственная речь.

Собеседники

Владимир Михайлович Алпатов лингвист, доктор филологических наук, академик РАН. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1968).

Юрий Дереникович Апресян лингвист, доктор филологических наук, профессор, академик РАН.

Александр Николаевич Барулин

Владимир Борисович Борщев математик, доктор физико-математических наук.

Александр Петрович Василевич лингвист, доктор филологических наук, профессор. Выпускник Отделения машинного перевода / прикладной лингвистики (1965; 1-й выпуск).

Никита Дмитриевна Введенская математик, доктор физико-математических наук.

Елена Самуиловна Зильберквит (Гинзбург)  в описываемый период технический сотрудник отдела семиотики ВИНИТИ.

Александр Юльевич Даниэль исследователь инакомыслия в СССР, сотрудник петербургского центра «Мемориал». Сын лингвистки и правозащитницы Л.И. Богораз и писателя Ю.М. Даниэля.

Анна Владимировна Дыбо лингвист, доктор филологических наук, член-корреспондент РАН. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1980). Дочь лингвистов В.А. Дыбо и В.Г. Чургановой.

Александр Константинович Жолковский лингвист, литературовед и писатель. Кандидат филологических наук, профессор университета Южной Калифорнии (Лос-Анджелес).

Лидия Николаевна Иорданская лингвист, кандидат филологических наук. Ученица и жена И.А. Мельчука.

Татьяна Дмитриевна Корельская математик, программист, специалист по компьютерной лингвистике.

Григорий Ефимович Крейдлин лингвист, доктор филологических наук, профессор. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1969).

Максим Анисимович Кронгауз лингвист, доктор филологических наук, профессор. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1980).

Леонид Петрович Крысин лингвист, доктор филологических наук, профессор.

Нина Николаевна Леонтьева лингвист, кандидат филологических наук, доктор технических наук, профессор.

Елена Вячеславовна Микаэлян (Гецелевич)  лингвист. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1973).

Игорь Александрович Мельчук лингвист, кандидат филологических наук, профессор Монреальского университета (Канада), почетный профессор Института языкознания РАН.

Елена Владимировна Муравенко лингвист, кандидат филологических наук. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1976). Вдова А.Н. Журинского.

Елена Викторовна Падучева

Барбара Холл Парти (англ. Barbara Hall Partee)  американская лингвистка, почетный профессор Массачусетского университета в Амхерсте (UMass).

Николай Викторович Перцов лингвист, литературовед, доктор филологических наук. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1968).

Анна Константиновна Поливанова лингвист, кандидат филологических наук. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1967).

Александра Александровна Раскина лингвист, переводчик, автор мемуарной прозы. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1965; 1-й выпуск).

Елена Александровна Рыбина археолог, доктор исторических наук, профессор кафедры археологии исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

Елена Николаевна Саввина лингвист, кандидат филологических наук. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1972).

Светлана Михайловна Толстая лингвист, доктор филологических наук, профессор, академик РАН.

Борис Андреевич Успенский филолог, лингвист, семиотик, историк языка и культуры, доктор филологических наук, профессор.

Виктор Константинович Финн философ, математик, доктор технических наук, профессор.

Татьяна Владимировна Цивьян филолог, доктор филологических наук, профессор.

Алексей Дмитриевич Шмелев лингвист, доктор филологических наук, профессор. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1979). Сын лингвистов Д.Н. Шмелева и Т.В. Булыгиной.

Начало эпохи

Наука без идеологии

«Казалось, перед нами открылись бескрайние горизонты нормального существования»

Закончилась Вторая мировая война. Люди на ней не только убивали друг друга, но и искали продвинутые способы этому как помешать, так и поспособствовать. Эти поиски дали огромный толчок развитию многих научных направлений: в физике, математике, кибернетике и др. Среди прочего военные нужды стимулировали и развитие криптографии.

Молодой американский математик Клод Шеннон[2], будущий создатель теории информации, для обеспечения секретности правительственной связи во время войны разрабатывал криптографические системы, которые использовались при переговорах Черчилля и Рузвельта.

Эти разработки произвели большое впечатление на его старшего коллегу, американского математика Уоррена Уивера. В 1947 году в письме к знаменитому Норберту Винеру

23

На этот раз идеи Уивера нашли отклик. В 1951 году работать над задачей создания машинного перевода начали в Массачусетском технологическом институте (Йегошуа Бар-Хиллел

4

IBMIBMIBM

5

Программа, лежавшая в основе этой первой демонстрации,  так называемого Джорджтаунского эксперимента,  была довольно ограниченной: она использовала словарь в двести пятьдесят слов и грамматику из шести синтаксических правил. Тогда еще не было ни клавиатур, ни мониторов, поэтому текст вводили на перфокартах, а перевод выдавался на печатающее устройство. Все присутствовавшие на демонстрации были чрезвычайно воодушевлены. Машинный перевод сочли перспективным направлением, и работы в этой области получили значительную финансовую поддержку.

 Перевели триста фраз!  рассказывает Игорь Александрович Мельчук.  И раззвонили об этом по всему миру. Все, даже два главных изобретателя компьютера, Норберт Винер и фон Нейман

6

Известие об успехе этого эксперимента дошло и до России: в октябрьском номере реферативного журнала ВИНИТИ «Математика» за 1954 год появилась статья Д.Ю. Панова

7

Надо сказать, что при Сталине да и некоторое время после его смерти некоторые науки в Советском Союзе не только не признавались таковыми, но и считались идеологически вредными лженауками (это отношение хорошо демонстрирует фраза «генетика продажная девка империализма», ошибочно, хотя в некотором высшем смысле и верно, приписываемая Т.Д. Лысенко). Так, в Кратком философском словаре, вышедшем в том же 1954 году, когда состоялся Джорджтаунский эксперимент, словарная статья «кибернетика» выглядела следующим образом:

КИБЕРНЕТИКА (от др. греч. слова, означающего рулевой, управляющий)  реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капиталистических странах. <> По существу своему кибернетика направлена против материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И.П. Павловым, и марксистского, научного понимания законов общественной жизни. Эта механистическая метафизическая лженаука отлично уживается с идеализмом в философии, психологии, социологии. <> Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного мировоззрения его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для кибернетики характерна империалистическая утопия заменить живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной как в производстве, так и на войне.

Информация об успешном эксперименте по машинному переводу стала началом интеллектуального переворота в России.

 Об этом прочел человек, сыгравший колоссальную роль в моей научной судьбе,  вспоминает Мельчук,  профессор Ляпунов

8

Он первым начал в Советском Союзе внедрять кибернетические методы. Кибернетика тогда была под категорическим запретом. Но дело в том, что советским понадобились расчеты для баллистических ракет. И оказалось, что она, может, и продажная девка, но она очень нужна. Ляпунов начал постепенно приобретать все больше веса и в конце концов перешел работать из университета, где его травили, в специальное заведение, созданное военными,  Институт прикладной математики. Это фактически он так назывался, а на самом деле это был вычислительный центр по расчету баллистических траекторий. И там, естественно, создавали компьютеры и пользовали их спереди и сзади.

В СССР началась постепенная реабилитация кибернетики. Владимир Андреевич Успенский пишет: «Как известно, кибернетика в том понимании, как это было впервые сформулировано Норбертом Винером в его одноименной книге 1948 года,  в СССР до хрущевской оттепели прочно ходила в буржуазных лженауках, да еще и числилась состоящей на службе у англо-американской военщины. Тот факт, что военная мощь потенциального противника опирается на лженауку, почему-то не вызывал должного удовлетворения у советских властей. Первой ласточкой, возвестившей возможность говорить о кибернетике без ругательных ярлыков, была статья С.Л. Соболева, А.И. Китова, А.А. Ляпунова (первый и третий математики, второй инженер) Основные черты кибернетики в 4-м номере Вопросов философии за 1955 год»

9

В Политехническом музее в 1954 году

10

11

Реабилитация кибернетики приоткрыла дверь в мир, где может существовать наука без идеологии, где доказательность самоценна и ее не надо поверять цитатами из классиков марксизма-ленинизма. Чистота и строгость свободного от демагогии научного поиска обещала духовную свободу, манила разрешимостью многих задач. Это было время полного воодушевления и эйфории.

«1956 год очень важный момент в жизни России,  пишет Мельчук.  Только что Хрущев объявил о конце сталинизма; официально закончился кровавый кошмар, длившийся тридцать лет. Государство перестало убивать. Только люди, сами жившие под коммунистическими режимами (Россия, Китай, Камбоджа, Северная Корея), могут представить себе, что означает конец такого существования. Началась эпоха бури и натиска, с последующей розово-голубой романтикой. Казалось, перед нами открылись бескрайние горизонты нормального существования. Оттепель, как назвал это время Эренбург. А я бы сказал неожиданный конец полярной ночи и сумасшедшая, неудержимая Весна. <> Больше я никогда не переживал такого всеобщего ликования. <> Начались грандиозные преобразования в науке»

Дальше