Вы один и тот же или два разных? спустя мгновение спросила Арабесса.
И то и другое.
Арабесса помолчала, обдумывая услышанное, прежде чем добавить:
Вы пленники, которые теперь сбежали?
Мой ответ поможет тебе больше доверять нам?
Нет.
Тогда не задавай бесполезных вопросов.
О, а они мне нравятся, заявила Ния.
Тише. Арабесса пристально посмотрела на нее. Я пытаюсь решить, хуже ли они существа, что только что преследовало нас.
О, мои дорогие, мы гораздо хуже.
Ния усмехнулась:
Теперь они мне правда нравятся.
Ларкира выдернула руку из руки Нии.
Осторожнее, предупредила Арабесса, когда ребенок приблизился к Ачак, прежде чем остановиться у ног брата.
Казалось, Ларкиру не беспокоила возможная угроза, ее голубые глаза были прикованы к мерцающему платью нового знакомого.
Красиво, сказала она, крошечной рукой касаясь роскошного материала.
Ачак удивленно приподнял бровь.
У тебя хороший вкус, малышка.
Мое? Ларкира потянула за ткань.
Ачак удивил их всех смехом, звук был одновременно глубоким и мягким.
Если ты сделаешь мудрый выбор, моя дорогая, Ачак наклонился, чтобы поднять девочку, однажды у тебя появится много красивых вещей, подобных этой.
А можно и мне? Ния шагнула вперед. Мне тоже нравятся красивые вещи.
Как и мне, подхватила Арабесса.
Ачак перевел взгляд с одной девочки на другую, все такие разные, но однозначно похожие. Странная троица, рожденная в один и тот же день, но с разницей в два года. Ачак задумался, не связана ли такая причуда с их дарами. Ниточкой, которая связывала их вместе. Ибо их могущество сулило величие. Но в разрушении или спасении? Вопрос оставался открытым.
От них будут неприятности, подумала сестра.
Слава за это потерянным богам, молча ответил он.
Большинство вещей в этом мире вполне доступны, мои милые, сказал Ачак, поворачиваясь, чтобы положить руку на стену из оникса рядом с ними, Ларкира расположилась у него на бедре. А те, что нет нужно только найти дверь, которая приведет вас к другой, за которой, возможно, вы найдете то, что пожелаете. Пока древний говорил, на черном камне появился большой светящийся круг. Он загорелся ослепительно белым, прежде чем Ачак поднял руку, открывая участок нового туннеля. В конце виднелась крошечная точка света. А теперь, как насчет того, чтобы отправиться домой?
Девочки дружно кивнули, восхищенные фокусом своих новых друзей. Сдерживая усмешку, Ачак показали им путь, проходя мимо приглушенных стонов заключенных и оставляя в прошлом память о крови, кишках и прочих ужасных вещах. Вместо этого они наполнили головы сестер историями, которые искрились приключениями и обещали таинственные, восхитительные сны. Ачак рассказали им сказку об их будущем, которая началась в тот момент, когда младшая открыла рот и запела.
Когда-то намного позже
Глава 1
Еще до того, как лезвие опустилось, чтобы отсечь ей палец, Ларкира знала, оно было слишком тупым. Крик, словно стрела, пронзил ее горло, прежде чем она изо всех сил сжала его. Ее магия словно капризный ребенок боролась за контроль, царапаясь и брыкаясь в венах девушки.
«Молчать!» мысленно закричала Ларкира, стиснув зубы, когда палец загудел от жгучей боли, а по руке поднялись волны жара.
Лезвие опустилось снова, на этот раз решительно стукнув, когда прошло сквозь кость, после вонзаясь в деревянную столешницу.
Желчь поднялась к устам Ларкиры. Но и ее она заставила исчезнуть.
Сквозь пелену слез и пота Ларкира уставилась на кончик своего левого безымянного пальца, теперь отделенного от ее руки. Тусклый свет свечи осветил окровавленный обрубок, отрезанный на второй фаланге.
Конечно, ты храбрая, сказал владелец ломбарда, снимая кольцо с изумрудом с того, что осталось от безымянного пальца девушки. Глупая, но храбрая. Большинство сейчас захлебывались бы рыданиями.
Его головорезы ослабили хватку на плечах девушки, пока удерживали ее на месте. Прижимая раненую руку к груди, чувствуя, как теплая темно-красного цвета жидкость пропитывает ее рубашку, Ларкира, проявив невиданную сдержанность, оставалась неподвижной. Она даже не осмеливалась заговорить, потому что боялась, если произнесет хоть звук, комнату украсит не только ее кровь.
Ее магия злилась, жаждала мести. Ларкира чувствовала, что она вот-вот взорвется, нетерпеливая, словно кипящий котел. Чарам хотелось петь с ее губ, переполнять и насыщать все, что попадалось на глаза. «Боль за боль», требовали они.
Но Ларкира не выпускала магию, совсем не доверяя своей способности контролировать себя. Звуки, изданные Ларкирой, и без того причинили уже слишком много боли.
К тому же она сама навлекла на себя такие страдания. Никто не заставлял ее красть кольцо.
Если уж на то пошло, она выучила сегодняшний урок: в следующий раз, чтобы заложить украшение, надо отправиться подальше. Нижние кварталы Джабари представляли собой плотно сплетенную сеть, и ей следовало бы подумать лучше, прежде чем вести дела так близко к месту преступления. Но откуда Ларкире было знать, что хозяйка кольца окажется женой владельца ломбарда?
И все же от этой ошибки должна была пострадать лишь Ларкира. Ибо она одна была виновата. Конечно, мужчины в комнате понятия не имели, что за человека они искалечили, какие ужасные силы она могла освободить в этой лавке с помощью простого шепота. В конце концов, ее спутники были бездарными душами и не могли почувствовать, как в ней шевелится магия.
А теперь проваливай, рявкнул владелец ломбарда, вытирая пятно крови Ларкиры со своего халата. И пусть это будет напоминанием о том, почему ты не крадешь у таких, как я и моя жена. Он потряс кольцом жены перед Ларкирой. Зеленый драгоценный камень с издевкой подмигивал в свете свечей.
«Тогда, возможно, тебе следует сказать своей жене, чтобы она не выставляла такие украшения напоказ в нижних кварталах», мрачно подумала Ларкира, вставая и собирая остатки своей гордости. А сделать это было довольно трудно, учитывая, что головорезы грубо развернули ее и вышвырнули за дверь.
Девушка упала на мокрую улицу. От удара израненную руку словно обдало кипятком, настолько мучительной была боль.
Вечер превратился в ночь, и люди, вместо того чтобы помочь Ларкире встать, переступали через нее, стараясь успеть домой до того, как разные заведения, товары в которых пришлись бы по душе далеко не каждому, откроют свои двери.
Ларкира сделала глубокий вдох, поднимаясь на ноги, ей хотелось закричать в небо. Уступить тому, о чем умоляла ее магия. Но Ларкира не стала бы так поступать.
Она просто не могла.
И не только потому, что наступила середина ее Лиренфаста время, когда девушка должна справиться со всем, что ей выпадет, без помощи собственной магии, но и потому, что она не могла снова рисковать, причиняя боль невинным. Потребовались годы практики, чтобы голос Ларкиры вышел за рамки простых магических нот, полных печали и боли, перестав приносить разрушения и превратившись в сложные заклинания. Но в подобном возбужденном состоянии Ларкире было крайне трудно контролировать свои способности.
«О потерянные боги, в отчаянии подумала Ларкира, пробираясь через нижние кварталы и крепко сжимая поврежденную руку. Если бы я только могла чувствовать все, что хочу!» Смеяться, кричать, визжать и выкрикивать имена, не боясь, что магия сплетется со словами.
Глаза Ларкиры защипало от приближающихся слез. Девушка понимала, скоро у нее не останется сил их сдерживать.
Ей нужно было найти место, где можно побыть одной, вдали от всех.
Поэтому Ларкира оставила позади Полуночный рынок и не останавливалась, пока не оказалась на Хаддл-Роу.
Запах потных тел и мочи, смешанный с ароматом маленьких пылающих костров, ударил Ларкире в нос, когда она пробиралась через шатры, стоящие вместе, словно самодельные детские крепости. Здесь обитали не просто бедняки, а люди, пожелавшие, чтобы их забыли. Они держались тени, как Ларкира цеплялась за свою теперь изуродованную руку.
«Отвернись», словно бы говорили они.
Голубка, прохрипела женщина, похожая на кучу лохмотьев с двумя голубыми глазами. Ты сочишься, как бочонок с вином в день рождения члена Совета. Иди сюда и позволь мне заняться тобой.
Ларкира покачала головой, готовая идти дальше, но затем женщина добавила:
Если попадет зараза, ты можешь потерять ее целиком.
Ларкира колебалась.
«Одной, подумала она. Мне нужно побыть одной».
Упадет лишь пара песчинок, как ты уже будешь свободна, настаивала эта кучка одежды. А теперь иди сюда. Вот так. Поднеси ее к огню, чтобы я могла посмотреть, из-за чего ты так мучаешься.
«Причина моих страданий не только в руке», подумала Ларкира, пока женщина осматривала ее палец.
Несомненно, будет жечь, но надо остановить кровотечение. Женщина взяла плоский кусок металла из своего маленького костра, а затем прижала его к отрубленному пальцу Ларкиры. Девушка проглотила шипение боли, запах собственной горящей плоти наполнил нос, и волна слабости на мгновение одурманила голову. Вот так вот. Худшее позади, голубка, и ты перенесла все лучше, чем большинство здешних.
«Потому что я переносила и худшее», подумала Ларкира, чувствуя, как усталость давит ей на плечи.
Тот день определенно был не самым удачным.
Надеюсь, оно того стоило, проворчала женщина, принимаясь за работу. С моим так и было. Желтые зубы ухмыльнулись Ларкире, когда женщина показала свой отсутствующий мизинец. Рана была старой. Возможно, такой же древней, как и сама старуха. Самая большая жемчужина, которую я видела в жизни, вспоминала женщина. Это ведь и мой камень рождения. Она протянула руку, как будто все еще могла видеть тот самый драгоценный камень на своем пальце.
Ларкира слабо улыбнулась.
Кольцо было и правда красивым, продолжала женщина. Полагаю, такими же были и мои руки. Красивые вещи не долговечны. Тебе лучше помнить об этом, голубка.
Ларкира кивнула, чувствуя, как спокойствие окутывает ее напряженные мышцы, пока слушала собеседницу, когда та вытирала и перевязывала руку. Вернее, сделала все, что могла, собрав дождевую воду и лоскуты, вырезанные из ее собственной поношенной одежды.
Вот, как новенький, сказала женщина, когда Ларкира подняла свой обтянутый тонкой тканью палец.
Несмотря на одолевавшие ее эмоции, Ларкира сдержала рвущиеся на волю эмоции. Она заставила себя подавить свое недавнее разочарование, вспоминая все, чему ее учили в искусстве управления своими способностями. «Спокойно», делая успокаивающие вдохи и выдохи, приказала она своей магии. Ларкира проделала все это, чтобы сказать всего одно слово:
Спасибо.
Старуха кивнула и снова села в свою кучу. Стоило ей закрыть глаза, как создалось впечатление, что ее там больше нет.
Ларкира направилась в более темную часть Хаддл-Роу. Где очаги тени из точек света костра превратились в более заметные формы. Только полумесяц над головой слабо освещал припавшие к земле у стен тела, бормотавшие свои мысли.
Именно здесь Ларкира нашла пустой переулок, даже лунный свет не осмеливался прокрасться к задней части, заполненной гнилым мусором. Соскользнув на землю и ощутив, как прохладный камень приятно коснулся спины, Ларкира свернулась калачиком вокруг раненой руки.
Наконец-то она осталась одна.
И с этим пониманием Ларкира позволила себе издать едва слышный звук.
Звук, перешедший в рыдание.
Желтые завитки ее магии беспрепятственно сочились из нее, когда Ларкира плакала, пытаясь дышать. Однако не из-за теперь отсутствующего пальца. В конце концов, у нее все еще было девять других, и она знала, что есть души, которым гораздо хуже, чем ей.
Нет, Ларкира оплакивала каждую невозможность. Все те многочисленные моменты, когда ей приходилось безмолвствовать, оставаясь спокойной, сдержанной и веселой, в то время как она напротив ощущала грусть. Она горевала из-за девятнадцати лет попыток быть хорошей. Или, скорее, лучше, чем уже была. Ларкира плакала, потому что слезы казались безопаснее крика.
И лишь только когда сон овладел ею, она остановилась.
Утром Ларкира нашла крыс. Единственные существа, о которых она не подумала, когда сидела одна в своем переулке. Все их тела оказались изрезаны, словно потоки ее слез были ножами.
Три дня спустя Ларкира обнаружила, что настроение у нее явно улучшилось.
Она вообще редко подолгу пребывала в состоянии меланхолии.
К тому же этот день был особенным. Потому что после месяца такой жизни, ее Лиренфаст закончился! Или закончится, как только она вернется домой.
А еще в этот же день ей исполнялось девятнадцать.
Мысленно напевая мелодию, Ларкира направилась из нижних кварталов к внешним кольцам города. Она шла по узким, переполненным людьми дорожкам, пот стекал по ее шее, а влажный воздух окутывал тело. Лето в Джабари всегда было невыносимым, но Ларкира находила его особенно мучительным здесь, где ранним утром солнце поднималось очень высоко, обжигая красновато-коричневые каменные улицы, на которые едва осмеливался проникнуть ветерок. Когда она завернула за угол, сладкий запах тележек, торгующих квадратиками из воздушного риса, наполнил воздух. То тут, то там слышалось низкое бормотание и хриплый голос жителей, живущих в тесноте и очень близко друг к другу. Как и было задумано, Ларкира хорошо познакомилась с этой частью города. И, несмотря на трудности, с которыми столкнулась, она обнаружила, что будет скучать по всему этому. Нижние кварталы напомнили ей районы другого города, расположенного очень далеко отсюда, который она называла домом.
Осторожно почесав повязку на пальце, пульсирующая боль не отступала, Ларкира продолжила путь в своей поношенной одежде. То, что в начале было простым, но чистым нарядом из туники и брюк, превратилось в мешанину покрытых пятнами тесемок, цепляющихся за более тонкие нити в отчаянной попытке прикрыть не предназначенные для глаз посторонних части ее тела. Не то чтобы там было на что глазеть. По сравнению с двумя своими сестрами Ларкира всегда была худой. «Хрупкая птичка, которая, сколько бы зерна ни склевала, никогда не станет толстой», как любила говорить Ния.
При мысли о рыжеволосой сестре на губах Ларкиры появилась широкая улыбка.
Впервые с тех пор, как она лишилась пальца.
«Не могу дождаться, когда наконец вернусь домой», ускоряя шаг, радостно подумала Ларкира.
Так было до тех пор, пока влажная, теплая слизь не коснулась пальцев ее ног. Взглянув вниз, Ларкира обнаружила, что наступила в кучу конского помета.
Несколько секунд она стояла, уставившись на свои разваливающиеся сандалии, теперь покрытые навозом.
А затем начала смеяться.
С магией, зверем дремлющей в животе, звук свободно плыл, неопасный на ветру и напоминающий жужжание колибри. Прохожие смотрели на нее так, словно ее мысли улетали вместе с этим звуком.
Но ничто не могло омрачить счастье Ларкиры в этот день.
Я иду домой, сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь и пританцовывая на мягкой куче. Хлюп. Плюх. А когда дойду, отправлюсь сразу в комнату Нии и лягу на ее кровать, прямо под одеяло. Или, еще лучше, перевернусь, чтобы мои ноги оказались у нее на подушке. При этой мысли у Ларкиры вырвался еще один искрящийся смех, и она продолжила идти.
Разум так кипел от охватившего ее ликования, что она на мгновение забыла, как, должно быть, выглядит и пахнет, а еще о том факте, что на одной из ее рук было четыре пальца вместо пяти.