«Ах, соколики вы, соколики! Без подков вам легко плясать. Вы домчите меня в Сокольники За какие-то полчаса. И пождите меня немножко. Непременно я знак подам. Если люб я шляпа в окошко. Если нелюб выброшусь сам!».
Жаль, не попал он с юности, яркий, порывистый человек, в свою судьбу, в свою профессию. Так в каком-то самарском НИИ всю жизнь инженером и проработал, так и сгорел там на поприще нелюбимого дела. Хотя всё же успел издать одну тонкую, этакую голубенькую книжечку стихов. Неплохих стихов. Ах, как это важно вовремя найти себя! Попасть в себя точно. Иначе потом вся жизнь насмарку.
14. В жизни я уже многих похоронила. В разных городах и весях. На разных кладбищах. Потому скажу коротко. Умирают не люди. Умирают миры.
15. А вот ещё пара слов о Достоевском. Я частенько размышляю о его гении. (Есть у меня постулат: «Талант это мера. Гений безмерность».) Так почему мне этот гений не близок? Почему? Ведь дан такой диапазон характеров, образов! От убийцы и недоучки Раскольникова, от разгульного купца-богача Рогожина до тишайшего, богоподобного князя Мышкина. Вон какая палитра, какие цвета, какие разбросы! От чёрного к белому. А между все цвета радуги. Все гаммы, все ноты музыки. Все семь полных октав! И всё это богатство сидит в одном человеке, в авторе. Ну разве не гений?.. Но тут же приходит ответ. Но ведь и у Толстого не меньший диапазон! Но почему-то рука к книге Толстого тянется, а к Достоевскому нет. Так в чём же дело? Может, во мне, читателе?.. Но почему? Вот я и размышляю. Вижу, тут не одна причина, как я думала раньше. Мол, наверно, в небрежности текста, в присущей Достоевскому скорописи? В неприемлемой, дисгармоничной форме подачи? Короче, в рваной и грязной строке?
Но нет, вижу, что нет. Тут всё глубже гораздо. Во-первых, у нормального человека не возникнет даже вопроса «вошь я ползучая или право имею?». А у убийцы вопрос не возникнет тем более. Он убивает, не спрашивая. К тому же на что право-то? Убить? Убивать человека иного? Но ведь ты изначально крещёный. Ты христианин. И знаешь Заповеди. А значит, вопрос этот пуст или ты попросту ненормален. И вся эта разборка «наказания» не удел художника-автора, а дело медиков, медицины. И уже потому мне всё это чуждо и неинтересно. Во-вторых, если уж и брать это за основу и так глубоко нырять в разборку «наказания совестью» самим «больным», то в этом случае такая проза неинтересна уже потому, что автор не оставляет мне, читателю, возможности стать его соавтором. (А соавторство всегда крайне важно.) А тут в тексте всё забито до такой степени, что задыхаешься. Для вздоха нет и глотка воздуха. Всё заполнено, всё впритык. Вплоть до запаха пота, до слипшихся волос на лбу убийцы, до его бледности и обмороков (наступающих в нужные моменты, как рояль в кустах).
Однако всё это, конечно, лишь по-моему и для меня. (Как для читателя пишущего.) А для других, может быть, всё иначе?
Вот, судя по всему вышесказанному, Достоевский меня не трогает. Он как бы далёк от меня и уже потому неинтересен. И, знаю, не только мне. Знаю, что так же думает блестящая журналистка Маргарита Симоньян (жена Тиграна Кеосаяна). Очень близкая мне по духу, по убеждениям. И зря великий стилист Владимир Набоков, как бы стесняясь, так неглубоко, даже, пожалуй, поверхностно разбирает своё неприятие этого гения. (Про «Братьев Карамазовых» я тут и не вспоминаю. А может быть, зря?)
16. Звонили (вроде директор) из музея-квартиры известного советского художника-станковиста Дмитрия Налбандяна. (Он портреты писал почти всех советских вождей, большие полотна: «Сталин и Ворошилов», «Сталин встречает рассвет», и пр., и пр.) Просили меня дать для их экспозиции какие-нибудь материалы о моём муже Юрии Ракше (19371980). Альбомы, фото или что-то ещё. Ведь это именно Налбандян, светлая ему память, в 1954 году открыл дорогу в Москве Юрочке Теребилову (Ракше), убогому, тихому мальчику, прибывшему из глухомани в прекрасный мир живописи, в мир большого искусства. И мальчик не подвёл. В столице он с медалью окончил спецшколу (для одарённых детей) и смело вошёл в этот мир. Стал известным живописцем и художником кино Юрием Ракшой, чьи работы теперь в Третьяковке, в музее им. Нестерова, в других музеях. А я написала об этом рассказ «Мой дядя полотёр» об их первой знаменательной встрече в мастерской Налбандяна на Тверской улице, на чердаке, почти возле Кремля.
17. Какой скверный сленг у молодых в разные годы этих столетий! Надо бы внимательней проследить. Вдруг пригодится. Хотя этим серьёзно учёные занимаются. Лингвисты.
Вот, например, простая мысль: «Это меня не касается». Звучать стала так: «А мне наплевать», «А мне начхать», «Мне это до фени». Или: «Мне пофиг». Или: «А мне фиолетово». Или: «Да мне пополам». А недавно даже слышала: «Мне это перпендикулярно». И такое можно услышать и в СМИ, от дикторов ТВ и радио. Конечно, «пипл» всё это «хавает». Но интересно, что дальше? Когда и теперь, кажется, дальше уж ехать некуда.
18. Вышли из печати для православных два больших календаря-тетради с моими рассказами. Для десяти московских храмов, для их православных приходов. А эти районы почти миллион читателей. Апрель из новеллы «Пятое Евангелие». Май «На помин души» (или «Ступени памяти» мой самый короткий рассказ). Это о четырёх поколениях мужчин моего рода, о защитниках Отечества от врагов. За два прошлых века. Эти журналы-календари в пандемию мне принесли домой сёстры милосердия из храма Благовещенского и Св. Митрофания Воронежского, всего по три экземпляра. Спасибо им. И что приятно особенно эти тексты мои напечатаны рядом с мудрыми проповедями отца Димитрия (Смирнова). Он мой духовник. Почётно, приятно и ответственно. Значит, не зря я тружусь. Значит, и моё скромное слово нужно православным. Отправлю по экземпляру календаря в Госархив и в Московский архив частных коллекций. Там у меня давно есть «своя» полка.
19. Какой же это замечательный писатель Валентин Пикуль! Он и учёный-историк, и художник Слова. А это редко сочетается и потому нечасто встречается. Я не была с ним знакома. Он жил сперва в Ленинграде, потом в советской Риге. Какие же у него интересные, ёмкие, какие ПЛОТНЫЕ миниатюры, исторические новеллы. Не устану вспоминать Горького: «Можно писать как угодно, но только не скучно». (С Пикулем не соскучишься.) И сколько бы его ни кусали, сколько ни пинали за какие-то неточности и огрехи учёные-историки и господа иные все эти критики-завистники сдохнут (дай Бог им, конечно, здоровья), а Пикуль в литературе останется. Выживет. Ибо он мастер, он талант и любит людей. И это от Бога.
20. Всегда готова снять шляпу перед истинным Профессионалом, будь то слесарь или профессор. (Ведь и слесарь может быть в своём деле профессором.)
21. Коронавирус ещё держится. И в Москве, и по стране. Но всё же спадает. Вышел на плато. Сижу дома, работаю. Внучка Маша сегодня должна меня порадовать принести экземпляры моей книги «Избранное» (где на обложке Юрины «Современники». Стараюсь на всех обложках своих книг печатать его прекрасные картины.)
Маша получила вчера «Избранное» на складе в Мытищах. (Печатали в Новгороде, типография там.) 100 штук в подарок автору. (Скоро они пойдут в магазины, в продажу. 5 тысяч экземпляров.) Волнуюсь, как при встрече со своим дитём новорождённым.
22. В моих текстах, где я пишу о реализме, в котором всегда работаю (жанр ли это или же метод?), следует добавлять слово «в высоком». Поскольку высокий реализм вездесущ, всеохватен. Широк и глубок. Поскольку от Бога. А все остальные «измы» и «псевдо» (даже самые привлекательные) они от беса. Они были всегда, они есть и будут. Только надо твёрдо знать они от беса. Вот в чём суть-то дела. И каждый, берясь за кисть, за перо или садясь к компу, заранее должен знать кому ты намерен служить, кому ты служишь. Вот и всё. Очень всё просто.
23. Умная журналистка Анастасия Соколова в какой-то своей статье назвала мои «мемы» (мемуары, блокнотные записи, зарисовки) «малой энциклопедией второй половины XX века». Знаю, и почему малой, и почему энциклопедией, и почему мне надо и дальше продолжать писать в том же духе. Спасибо ей, дорогой Асе, за одобрение, за вдохновение. Пишущего это всегда ободряет.
24. Орден «Знак почёта» был у нас в стране учреждён в 1937 году. И мой папа Евгений Ракша, начав работать на ВСХВ (после Тимирязевки) директором павильона «Хлопок», был награждён этим орденом в числе первых. Это был первый и мирный папин орден. А потом война. И награды танкисту, гвардии лейтенанту вручались уже военные. На фронтах. На поле боя. И редчайший орден Александра Невского, и многие другие.
25. Написать надо про прекрасного поэта и человека Инну Гофф, жену поэта Константина Ваншенкина. Про то, как мы вместе, сердечно поддерживая друг друга, работали в СП. Как отстаивали истинные таланты, как боролись с бездарями-чинушами, с бюрократами, дружно голосуя и выступая на заседаниях Бюро прозы. Да-да, она ведь и прозу писала. И дочка её тоже была художницей. И надо подробнее вспомнить про её великую песню «Русское поле». Которую создали три таланта, три советских еврея: поэт Инна Гофф, композитор Ян Френкель и исполнитель Иосиф Кобзон. И как они все трое покоятся на своей родине, в России. Да будет им пухом родная земля! Их бессмертное РУССКОЕ ПОЛЕ!
26. У японцев, судя по Куросаве, с которым нам с мужем пришлось на к/ф «Дереу Узала» плотно общаться более года, можно научиться не только восточной выдержке, спокойствию, мудрости, но и скрытности, хитрости и лживости. Да-да, хитры, скрытны и лживы. Это тоже «Секреты Востока». К сожалению, печальные.
27. Я вот поймала выразительное сочетание слов «ПУЧИНА бедности». (Попал в пучину бедности.) Страшновато до мурашек. Видится этакий серый застывший вулкан. Наверно, это от сочетания несочетаемого. «Пучина» это когда пучит, что-то пухнет, вспучивается, когда чего-то много. А «бедность» это когда чего-то мало Признаюсь, в жизни такую пучину я видела, испытала, поскольку порой в ней жила. Это и в Останкино было, и на Чукотке, и на БАМе. Правда, я не знала тогда, что это пучина и что «пучина бедности». Всё нормой казалось. Наверное, потому что сравнивать было не с чем. И ещё всегда спасал мой характер: я оптимист, позитивист. С улыбкой жила, работала, вкалывала всё с улыбкой Так что пучину я увидела поздно и уже издалека. Покинув её. И потому не устаю повторять спасибо Богу за всё.
28. Долго ищу название, имя любому своему материалу. Редко нахожу сразу. А порой, найдя, меняю снова и снова. Правильное название это большая ответственность. Это как имя дать новорождённому. Оно не только должно быть информативно, но и нести интригу и глубину.
29. В периодической системе Менделеева есть такой химический элемент, как рутений, 44. Он открыт ещё в девятнадцатом веке и назван так в честь России, Руси. Почему я раньше не знала об этом?
А недавно, в двадцать первом веке, в подмосковной Дубне открыт новый элемент сверхтяжёлый металл московий, 115. Что ж, здравствуй, рутений! Здравствуй, московий! Приятно познакомиться. Живите и будьте здоровы.
30. Вспомнила старый, но красивый анекдот.
В зоопарке дед с внучкой стоят у вольера слонов. Внучка читает вслух список их дневного рациона: «Каша 10 кг. Морковь -15 кг. Свёкла 10 кг. Яблоки 5 кг. Бананы 5 и с удивлением спрашивает: Дедушка, неужели слоник всё это съест?»
В вольере возле слонов уборщик машет метлой. Услышав девочку, говорит, не прекращая мести: «Съесть-то он съесть Да кто ему дасть?»
И смешно, и совсем не смешно.
31. Когда в 60-е годы в Сибири началось строительство БАМа, у меня за спиной уже была целина. Начало 50-х. И я с радостью туда кинулась. На эту новую великую стройку страны. Стала летать в командировки, на освоение и прокладку этой заброшенной ранее железной дороги. (К тому же к железным дорогам у меня любовь особая, давняя.) Долетала до Тынды, а там работала по всей трассе. И по тайге. Жила и у строителей-укладчиков, и у топографов, и т. д. С тех пор запомнились мне два имени, два значительных человека, два начальника, от которых там зависело очень многое. Баулин и Побожий. (Имён не помню.) Потом Побожий даже книгу о строительстве БАМа выпустил. Мне подарил с сердечным автографом. Не раз я летала с ним (отдельно с Баулиным) на хлипких «кукурузниках» на восток, в тайгу, вглубь трассы. «Под крылом самолёта о чём-то поёт Зелёное море тайги». Живала в палатках «первопроходцев» в непроходимой глуши (которую они проходили-таки), на берегах речек малых и рек больших. «Зея-Бурея, Зея-Бурея». Не уступают распутинской Ангаре.
Вернувшись в Москву, печатала свои очерки о БАМе. Один в журнале «Литературное обозрение» был даже отмечен «лауреатством» и премией. В «Детгизе» вышла о БАМе моя очень красивая книжка «Необыкновенное путешествие» с прекрасными иллюстрациями художника Эдика Зарянского. На многих языках. Для многих стран Запада и Востока. На обложке цветной чудо-рисунок, полосатый бурундучок, сидя на рельсе железной дороги, грызёт орешек, держа его в лапках, как белка
И вот теперь, через полвека, опять заговорили о БАМе, об этой второй, так необходимой в Сибири нитке железной дороги. Ведь пространства-то там такие бескрайние, такие перспективные без такой магистрали просто не обойтись О, дай-то Бог её построить! Это будет дорога к Храму!.. Давненько я ждала этого и вот наконец дождалась. Обрадовалась, как празднику Только жаль, слетать сама туда уже не смогу. Наверно, уже не успею.
32. Наткнулась в архиве на мятый листок конца 70-х годов с рукописно начертанными словами:
«Остаюсь всегда с Ракшой Всей душой. Даже в спину хороша И. Ракша. Тихо издали гляжу, Лучше слов не нахожу Ваш поклонник и собрат А. Рубашкин, Ленинград».
Вспомнила. Этот пожилой автор бывал у нас в гостях в Москве. Вместе со своими друзьями детским ленинградским театром режиссёра Зиновия Карагодского. (Приехавшим на гастроли.) Но об этом чудо-руководителе и его легендарном театре, о постановке у нас в просторной Юриной мастерской (100 кв. метров) отрывков из их спектакля «Бемби», об актёрах: изящной Ирочке Соколовой (оленёнке Бемби, вскинувшей над головой руки, словно рожки), о ясноглазой, романтичной Тоне Шурановой (княжне Марье Болконской из кинофильма «Война и мир»), о её любимом Саше Хачинском (удалом актёре, певце, музыканте), много игравшем у нас на нашем «Циммермане», надо писать отдельно. Подробно и трогательно. Поскольку всё это было неповторимо прекрасно. (И Юрочка мой рисовал каждого из актёров. И рисунки щедро дарил. Где-то они сейчас там, в Петербурге?) Только дай мне для этого, всесильный Боже, ещё кусочек времени!..
Ой, надо бы тут же добавить. Наша дочь Анечка, ещё подросток, свой первый в жизни букет роз (помнится, алых) получила, как «дама», от сына Зиновия Карагодского, тоже юного художника. Он и позже к нам приезжал. Признавался Анечке в чём? Лишь догадаться могу. (Но без взаимности.)
33. Как-то в СМИ меня спросили: «Вы писатель. Вам всё интересно. А что вам неинтересно? Что не трогает вашу душу?» Я тут же ответила: «Если в несколько слов, отвечу. Меня никогда, даже в молодости не интересовали: деньги, секс, спорт. Ещё, пожалуй, пиар, пресса. Особенно жёлтая. И всякие там детективы, фантастика. И, конечно, вся поп-культура» Возможно, кто-то этого не поймёт, усмехнётся и не поверит. Но это именно ТАК. Я отвечаю за каждое слово. Могу каждое расшифровать.
34. Здесь, на земле, мы жить привыкаем, привыкаем быть, бытовать. Привыкли быть, ГОСТИТЬ в собственном теле. Мы ведь в нём гости. Но из гостей надо когда-нибудь и уходить. Закрыть за собою дверь. И именно этот уход нас страшит. Хотя он неизбежен. А жаль. Жаль, даже до слёз.