Многим из нас иногда платят за то, что мы выступаем в качестве экспертов. Чаще всего экспертами мы не являемся, но все равно должны как-то реагировать на перемены вокруг нас. И, прежде чем мы сможем реагировать, мы должны сначала заметить, как что-то меняется. Это не так просто. Чаще всего наша голова работает против нас. Но поскольку она всегда это делает похожим образом, должна существовать возможность определить по крайней мере несколько признаков, по которым можно узнать негодные аргументы.
В 2009-м я написала статью об ошибочных прогнозах. Она называется так же, как и книга, в которой была опубликована в 2013 году: «Стандартные ситуации в критике технологии». Это был довольно забавный текст, который до сих пор часто цитируют. К сожалению, весь он большая ошибка. Он нравится технооптимистам, потому что выставляет скептиков дураками. Очень легко смеяться над прогнозами в целом, и в эту ловушку я попалась. Можно найти огромное количество ошибочных прогнозов, и благодаря интернету это стало еще легче. Но существование всех этих ошибочных прогнозов само по себе еще ничего не доказывает. Дэн Гарднер пишет, почему так сложно понять, каков процент ошибочных прогнозов от их общего числа; в двух словах его мысль заключается в следующем: для прогнозов, сделанных в прошлом, это просто невозможно, поскольку абсолютно неизвестно, сколько этих прогнозов было всего.
Тот факт, что в своей статье я цитировала только предсказания техноскептиков, положение не улучшало. Тогда я просто не знала, что есть также довольно много несбывшихся прогнозов технооптимистов. Позже я написала книгу, в которой попробовала исправить свою ошибку: «Интернет дар или проклятие» («Internet Segen oder Fluch») (Lobo/Passig 2012). Эта книга намного лучше изначальной статьи и также намного менее популярна. Тебя цитируют больше и охотнее, когда ты занимаешь прекрасную четкую позицию.
Поэтому, когда будете читать следующую часть этого текста, помните: все, что я пишу, неправильно. Это все еще в некоторой степени забавно. Позже я попытаюсь спасти пригодные части и, надеюсь, сделать из этого материала более умные выводы, чем в 2009-м.
II. Стандартные ситуации в критике технологии
Реакция на технические новшества в медиа и частной жизни следует всегда одной и той же схеме. Словарь Брокгауза за 1838 год пишет о железных дорогах:
«Индивиды, так же, как корпорации и даже целые государства, в высшей степени быстро прошли стадии осознания. Равнодушие, недоверие, сопротивление, сомнение, признание, участие, страстное увлечение и наконец фантастическое головокружение эти стадии меньше, чем за два года, прошло отношение к железным дорогам большой части жителей просвещенной Европы».
Сегодня этот феномен называется циклом хайпа (hype cycle). Когда я писала изначальный текст, я еще не знала этой цитаты, поэтому мои стадии касаются сопротивления новому и выглядят немного иначе, чем в словаре Брокгауза.
1. И зачем же это нужно?
Первая, еще совсем рефлекторная реакция это «Но что может быть полезного в этой штуке?» («What the hell is it good for?») слова, которыми инженер компании IBM Роберт Ллойд приветствовал в 1968 году появление микропроцессора. Даже практики и технологии, представляющие собой только новый вариант чего-то уже известного например, электрическая пишущая машинка вместо механической, наталкивались на неприятие в культурной среде. Еще сложнее приходится новшествам, которые, как телефон или интернет, открывают совершенно новые перспективы. Сначала их считают бесполезными, поскольку еще непонятно, для чего они нужны, но затем возникает и неприятие, потому что перемены требуют дополнительных интеллектуальных усилий и создают неудобства.
2. Кому это может понадобится?
Уже имея представление о возможном назначении новшества, еще сложно себе толком представить, что кто-то готов мириться с неудобствами, которое оно создает. Когда президенту США Ратерфорду Хейсу показали в 1876 году первый телефон, он произнес часто цитируемую фразу: «Это замечательное изобретение, но кто же захочет им пользоваться?» («Thats an amazing invention, but who would ever want to use one of them?»). С этой историей есть одна маленькая проблема: скорее всего, она никогда не происходила. Когда Барак Обама процитировал ее в 2012 году, над ним потом смеялась пресса, потому что он попался на «утку». Поскольку я не Обама, ко мне претензий никто не предъявлял. За пять лет, которые прошли с момента выхода моей статьи, я нашла много других примеров подобных, никогда не существовавших цитат. Самую известную из них приписывают «Баварской коллегии врачей» («Bayerisches Obermediziner-Kollegium»), которая в 1838 году якобы заявила, будто быстрое передвижение на поездах вызывает заболевание мозга. Ее постоянно вспоминают, и я сама едва ее не использовала; в своем тексте я не привела эту цитату только потому, что она казалась мне слишком избитой, а не из-за сомнений в ее достоверности. Во всяком случае, не найдено никаких доказательств того, что этот документ когда-либо существовал, и не потому, что их плохо искали. Это явно прежде всего пропагандистский аргумент, направленный на дискредитацию скептиков.
3. Новое нужно только странным людям или привилегированным меньшинствам.
В 90-е годы считалось, что интернетом пользуются исключительно белые мужчины в возрасте от 18 до 45 лет с образованием выше среднего. И что у него нет никакого шанса охватить более широкие слои населения, потому что женщины я цитирую статью Ханно Кюнерта, которая появилась в газете Merkur в 1997 году «меньше интересуются компьютерами и боятся обезличенной сетевой глуши. Но в реальной, невиртуальной жизни женщины более важные покупатели, чем мужчины. Поэтому интернету не хватает потребительского класса, который играет определяющую роль». Статья называлась «Если интернет не изменится, он рухнет» («Wenn das Internet sich nicht ändert, wird es zerfallen»).
Исследователь досуга Хорст Опашовски пророчествовал в 1996 году: «Мультимедийный экспресс в XXI век будет походить скорее на поезд-призрак, в котором случайно затеряются только несколько детишек с игровыми приставками Nintendo и Sega, в то время как основная масса потребителей будет по-прежнему тащиться от программы телепередач». Уже с начала 90-х годов постоянно говорили, будто интернетом пользуются в основном террористы, нацисты, а также производители и потребители порнографии.
4. Может, оно снова исчезнет
По прошествии некоторого времени уже сложно отрицать, что новое явление нашло признание не только среди преступников и маргинальной части общества. Но, возможно, оно снова исчезнет, если изо всех сил зажмурить глаза. Когда-то модной игрушкой называли автомобиль, Чарли Чаплин считал в 1916 году преходящим увлечением кинематограф, Эдисон объявил в 1922 году, что «восторг от радио снова уляжется». А я в изначальной статье цитирую слова шведского министра Инес Уусманн: «Интернет это мода, которая, наверное, снова пройдет». К сожалению, этого она скорее всего тоже не говорила.
Конечно, время от времени что-то действительно исчезает. Но если газеты начинают посвящать новшеству исполненные забот статьи, то оно уже распространилось настолько, что этого уже не произойдет. В качестве недавнего примера можно вспомнить, как кое-кто радовался, обнаруживая улики, свидетельствующие об оттоке людей из социальной сети Facebook, и писал об этом многочисленные статьи. Достаточно того, чтобы журналист знал кого-то, кто на прошлой неделе сидел в Facebook меньше, чем обычно: из этого уже можно состряпать большой материал про то, что «Хайп вокруг Facebook закончился». Проблема в том, что даже после исчезновения подобных явлений ситуация не остается такой же, какой была до них. Возможно, однажды исчезнут машины, радио, кино и интернет, однако их место уж точно не займут лошадь и книга. Когда Facebook выйдет однажды из моды а это наверняка произойдет ему на смену придет что-то еще более ужасное с точки зрения сегодняшних критиков Facebook.
5. Это ничего не изменит
Ну, хорошо, новое никуда не исчезнет, но это совершенно не означает, что на него нужно как-то реагировать. Отрицают уже не факт существования, а последствия. «Не обольщайтесь, [автоматическое оружие] ничего не изменит», как уверял глава французского Генштаба парламент в 1920 году, или «Интернет не изменит политику» (taz 2000). Здесь есть разные варианты:
5а. Это просто игрушка
Возможно, новшество это просто забава без практического смысла. Лорд Китченер в 1917 году назвал первые танки «милыми механическими игрушками». К сожалению, этот аргумент я сама использовала применительно к 3D-печати: я уже много лет жалуюсь на скучные изделия, которые создаются на таких принтерах, потому что это всегда только напечатанные игрушки. Но это плохой аргумент.
5b. Денег на этом не заработаешь
Пионер авиации Октав Шанют объявил в 1904 году, что самолет это чисто спортивная машина, которая не имеет никакого коммерческого потенциала.
5c. Пользователям нечего сообщить друг другу
Генри Дэвид Торо писал в 1854 году: «Мы очень спешим с сооружением магнитного телеграфа между штатами Мэн и Техас; ну а что, если Мэну и Техасу нечего сообщать друг другу?». Такие же упреки пришлось сносить телефону и интернету. Применительно к телефону я слышала такое сама еще от своих родителей. И, конечно, этот аргумент постоянно звучал по поводу интернета. Дортмундский специалист по вопросам коммуникации Клаус Ойрих писал в 1998 году в «Мифе мультимедиа» («Mythos Multimedia»): «Так нахваливаемый многими интернет представляет собой образцово-показательный пример того, как ничем не ограниченное открытие информационно-технических каналов не только дает доступ к несомненно большому объему важной информации, но и создает опасность захлебнуться в бессодержательном словесном шуме». Еще в 2007 году ту же идею можно было найти в книге Эндрю Кина «Культ любителя» («The Cult of the Amateur»), где речь шла о «миллионах и миллионах полных энтузиазма обезьян», которые «создают бесконечные цифровые джунгли посредственности». В том же году Хенрик М. Бродер в газете Der Tagesspiegel высказывал мнение, будто интернет «в значительной степени несет ответственность за инфантилизацию и идиотизацию общественности».
По прошествии небольшого времени уже невозможно отрицать, что новое широко распространяется, не делает попыток исчезнуть и даже становится в некоторой степени коммерчески успешным. То есть в принципе это хорошая вещь, но, как гласит претензия номер 6, не без недостатков.
6. Новое не без недостатков
Например, это нововведение дорогое и несомненно а это неотъемлемая часть этого аргумента будет со временем еще дороже. Как писал процитированный выше здесь Ханно Кюнерт, «у того, кто регулярно пользуется интернетом, несмотря на невысокую стоимость соединения, заметно увеличиваются счета за телефон. Расходы отдельного пользователя будут продолжать расти». В 90-е я получала такие большие телефонные счета, что было дешевле делить с друзьями офис и телефонную линию. С тех пор, вопреки прогнозам Кюнерта, доступ к интернету становился все дешевле.
То же самое происходило с прогнозами из 90-х о том, что и без того медленный интернет будет становиться еще медленнее. Кроме того, скоро уже будет невозможно вообще ничего найти с помощью поисковых систем. Возвращаясь к предсказаниям Кюнерта из 1996 года: «Одна из этих [поисковых] систем дала на запрос со словом интернет 1881 ответ. После сто двадцатого ответа у меня пропало желание кликать дальше». Он исходил из того, что так будет и дальше, пока не придется столкнуться «с более чем 2000 ответов». Все это было до появления поисковика Google, и, когда Google решил проблему, появились жалобы на другие проблемы поисковых систем. Возможно, в период между 1998 и 2000 годами жалоб было чуть меньше.
Кроме того, инновация слишком сложна и уязвима: автор передовицы лондонской газеты «Таймс» в 1895 году считал «extremely doubtful» («крайне сомнительным»), что стетоскоп когда-либо получит широкое распространение, поскольку его применение отнимает время и создает «a good bit of trouble» («изрядные неудобства»). Это одновременно и пример того, что за иррациональными аргументами часто стоят разумные причины; к этому я потом еще вернусь. Врачи не были дураками. Они просто пытались придумать рационально звучавшее обоснование для того, что им подсказывали чувства. И в этом случае мы даже знаем, что именно они им подсказывали: в XIX веке диагностические инструменты вызывали неодобрение, с ними врач выглядел как инженер или цирюльник. Настоящий врач ставил диагноз благодаря своему профессионализму, а не приборам. Это был вопрос статуса, и поэтому врачи использовали более-менее подходящую отговорку, чтобы не пользоваться новым изобретением.
И, в конце концов, новое надежно не на все сто процентов. Фольклорист Мартин Шарфе собрал в своей книге «Указатель» («Wegzeiger») сообщения и карикатуры из ранней истории указателей, где ключевую роль играют указатели с нечитаемыми, сломанными, указывающими в неверном направлении или упавшими стрелками. В конце 90-х то же самое недоверие и злорадство можно было обнаружить во многих сообщениях прессы о путешественниках, которых сбили с пути навигаторы. Если кто-то заблудился, пользуясь атласом автодорог, что наверняка случается не реже, писать об этом не считают нужным.
Общим для всех этих претензий является то, что проблемы считаются естественными, неизбежными и неисправимыми. Если прогнозируется какое-то изменение, то оно касается ухудшения ситуации, хотя история этого скорее не подтверждает.
Если следовать этой аргументации, сейчас самое время задуматься, как влияет новое на умы детей, подростков, женщин, низшего класса и, в целом, всех граждан, на которых легко оказать влияние:
7. Слабые не могут с этим справиться
И под «слабыми» здесь понимаются те, кто «слабее, чем я». Приводятся ссылки на медицинские или психологические исследования, которые констатируют определенную деградацию и связывают ее как раз с будоражащей умы технологией. Джон Филип Суза писал в 1906 году о фонографе: «Когда мать сможет включать фонограф так же легко, как электрический свет, будет ли она петь своему ребенку сладкие колыбельные или ребенка начнет убаюкивать машина?»
8. Дурные манеры
Когда новое укореняется, возникают вопросы этикета. На заре книгопечатания считалось дурным тоном дарить напечатанную книгу; в том, чтобы писать личные письма на пишущей машинке, вплоть до 80-х годов сохранялся легкий оттенок невежливости. Поначалу много критиковали использование мобильных телефонов в общественных местах как будто чужой телефонный разговор, который приходится слушать, хуже беседы присутствующих людей. Такое отношение постепенно исчезает, но сидение в кафе с открытым ноутбуком по-прежнему может быть проблемой. Сидеть в общественном месте с книгой или с развернутой газетой это давно уже не проблема, однако гость с компьютером, как считают владельцы кафе, производит впечатление нелюдимого человека, и сокращает выручку. В конечном счете, хоть об этом и не говорится вслух, дело по-прежнему в том, что вид нового раздражает.
9. Вредное влияние на мышление, письмо и чтение
Если новая техника связана с мышлением, письмом или чтением, то она определенно меняет наши способы мышления, письма и чтения к худшему. В 1870 году критики считали открытки гвоздями, вбитыми в гроб культуры письма. Американская ассоциация издателей газет обсуждала в 1897 году вопрос «Снижают ли [пишущие машинки] литературный уровень работ репортеров?» («[Do typewriters] lower the literary grade of work done by reporters?»). В газете Neue Zürcher Zeitung, в свою очередь, в 2002 году можно было прочитать, что печатная машинка благодаря разной интенсивности окраски букв и издаваемым ею звукам воплощает индивидуальность и напоминает о музыке. Теперь это уже ушло в прошлое, и аккуратный шрифт провоцирует, «как известно», небрежнее относиться к содержанию. Петер Хартлинг объяснял в 1994 году в журнале Marbacher Magazin: «Знатоку все-таки заметно, что на прозе поэта, работающего на компьютере, лежит неуловимый отпечаток страха перед зависанием системы». В Университете Делавэра в 1990 году провели исследование, результаты которого были опубликованы в журнале Academic Computing, и установили, что студенты, работающие на компьютерах Apple Macintosh с их графическим интерфейсом, делают больше опечаток по сравнению с пользователями PC, а также более небрежно пишут, используют более простые структуры предложения и детский словарный запас. Более актуальный вариант этих претензий жалобы на «на легко усваиваемые кусочки текста и диаграммы» программы для подготовки презентаций Powerpoint, которые «делают мышление более плоским» (Spiegel, 2004), а также якобы снижающуюся способность вообще воспринимать длинные тексты.