Когда строительство магистрали остановили, осуждённых использовали на других тяжёлых работах, в том числе на нефтяных месторождениях.
Много позже, уже в послесоветское время, лагерники валили реликтовый лес тайгу на незаконных преступных вырубках, организованных высокими московскими деятелями. Повторяю всё опять же в суровейших климатических условиях, когда зимой запредельная арктическая стужа, а летом палящая жара и в придачу к ней вышеупомянутая нескончаемая кровососущая мошкара, гнус по-другому, от которой невозможно было дышать.
Обычно заключённые колоний строгого режима содержались в запираемых камерах, но в «Полярном медведе», устроенном волей больших начальников на севере Восточносибирского нагорья, таких замкнутых помещений не было из соображений экономии, или действительного отсутствия средств на их строительство, или по каким-то другим причинам. Поэтому зэки находились в обычных лагерных бараках с установленной нормой два квадратных метра на человека.
В других колониях арестанты спали на шконках с матрацами, представлявших собой двух- или трехъярусные кровати, а в «Полярном медведе» были установлены нары, то есть простые деревянные настилы на некотором возвышении от пола, не вдоль стен, а перпендикулярно к ним.
Возможно, нары это опять же из экономии средств, а скорее всего для того, чтобы усугубить и без того несладкую жизнь заключённых, арестантов или каторжников от прозваний суть не менялась.
Распорядок жизни зэков строгий, однообразный. Подъём в шесть часов, отбой в десять вечера. В течение дня построение, работа, приём пищи. И так долгими годами, без каких-либо изменений и перерывов. Один раз в неделю десятиминутная помывка под душем; бани в «Полярном медведе» не было.
Зато имелся банный комбинат в близ расположенном посёлке городского типа Забудалове термы, как ещё называли его в округе. Заведение это под официальным названием «Нирвана» было построено на средства компании «Кентавр», занимавшейся лесоразработками, в качестве премии за вклад местных в исключительно прибыльное лесоуничтожительное дело, на фоне которого большинство преступлений, совершённых поднадзорными обитателями режимной колонии, выглядели невинными шалостями.
На строительстве комбината от начала и до конца использовались заключённые, так что основные расходы легли только на приобретение и тысячекилометровые доставки материалов и оборудования.
В «термах» любили проводить время и поселковые начальники, и лагерные, и все остальные, кто купался в деньгах.
Это был целый комплекс по оказанию банных и связанных с ними услуг и процедур. Здесь были и парилка с удобными скамьями и полками, и просторный бассейн, и уютный зал отдыха с вкусными и полезными для здоровья напитками и закусками, где отдыхавшие вели умные беседы, а порой заключали и договоры на свои выгодные предприятия. Были и массажные кабинеты с молоденькими или более старшего возраста девушками-массажистками в зависимости от эротических предпочтений гостей.
А лесоповал находился в сотне с лишним километров южнее. Бригады в основном самых выносливых, физически сильных зэков работали там вахтовым методом круглый год и зимой, и летом, и в снег, и в дождь. Готовые лесины сбивали в плоты и по окончании весеннего половодья и до ледостава гнали в низовья Енисея; уже оттуда на океанских судах лес переправляли в Китай и другие развитые страны с большими потребительскими запросами.
Деньги на уничтожении тайги наживались бесчисленными миллиардами, и не было такого преступления, перед которым останавливались бы их получатели.
На первых порах огромные многокилометровые пустоши, остававшиеся после валки леса, подвергали огню для сокрытия от надзорных органов, однако позже не стали делать и этого, потому как проще было поднести бакшиш государственным контролёрам, всегда охочим до денег и плевавшим на тайгу с её флорой и фауной.
Правоохранители предрекали мне особо тяжкую жизнь на зоне из-за нехорошей статьи уголовного кодекса, связанной с попыткой изнасилования несовершеннолетней, по которой меня обвинили среди прочего.
Только они ошиблись. В отличие от судебной системы, смотрящий по лагерю Филипп Никитич Татаринов по кличке Татарин разобрался во всём за считаные минуты.
Ну рассказывай, что и как, сказал он строго, когда я предстал перед ним. Так было положено: новичок должен был отчитаться за свои дела, по которым проходил на судебном процессе.
Я от начала до конца поведал историю на стройке.
По суду выходит, сказал Татаринов, не меняя бесстрастного выражения лица, что ты после долгого армейского отсутствия, повоевав в далёкой чужой стране, опытный бывалый солдат, чуть ли не на пороге своего дома решил позабавиться с девчонкой-недоростком против её воли. Не к матери родной поспешил, а бросился насильничать. Странная выходит картина, очень странная. Ну а что и как в ментовке было, когда тебя повязали?
Снова выслушав меня, Татаринов сказал:
Мы ещё проверим, много ли правды в твоих словах и какой ты удалец на самом деле.
И проверили. Как только представился удобный случай.
В то утро я работал на пилораме, установленной в тесовом сарае с открытыми подъездами по обоим торцам. Пилорама это такая мощная стальная конструкция внушительных размеров с вертикальными пилами в середине её для продольной распиловки брёвен.
Уже смена началась, когда трое блатных пригласили меня в не просматриваемый со стороны проход между высокими, в рост человека штабелями досок.
Один из них по кличке Архангел, сильный долговязый детина, зэк из окружения Татаринова, не сказав ни слова, рыпнулся было сбить меня с ног, но я тысячекратно отработанным приёмом рукопашного боя на автомате бросил его через себя, и он, врезавшись в стенку штабеля, мешком свалился на бетонный пол. Тут же, без промедления, в схватку вступили двое остальных. Первого, двинувшегося ко мне, я, ухватив за запястье, крутанул вокруг себя и ударил о торцы досок, и он отключился на минуту или полторы, второго же нейтрализовал лёгким хлопком пальцами по горлу.
К тому времени пришёл в себя и поднялся с пола Архангел. Я шагнул к нему, но он поспешно вскинул руки и сказал:
Всё-всё, проверка на вшивость закончена, кха, кха, кха, на своей шкуре испытали, что могёшь, могёшь ты кое-что в драчном искусстве.
В армейском спецназе нас учили не драться, а калечить и убивать одним ударом, поэтому я действовал с предельной осторожностью, чтобы не нанести серьёзных повреждений.
Вечером после работы меня опять пригласили к Татаринову, он оценивающе взглянул на меня и сказал:
Ладно, правильный ты чел, уважаю.
Я слегка развёл руками, мол, какой есть.
А он спросил:
У тебя на воле какая была кликуха?
Не понял.
Прозвище какое было?
Карузо. Сначала, ещё в детстве, прозвище, а позже мой позывной на войне.
Карузо, вон как! Пел, что ли?
Немного занимался и пением.
Ну, значит, Карузой и останешься.
Пусть будет так, мне всё равно.
Между прочим, как там Ольмаполь поживает?
А что?
То, что я тоже родом из этого города. Выходец из детдома. И посадили меня впервые за пригоршню магазинных сладостей. Вот так, Карузо.
На этом моя лагерная прописка закончилась, я получил статус мужика и тем самым был отнесён к самой многочисленной и нейтральной группе заключённых. То есть к людям, оказавшимся на зоне случайно, не принимавшим участия в блатных разборках, не сотрудничавшим с лагерной администрацией и не прислуживавшим авторитетам.
Татаринов же поведал мне свою историю не сразу, а спустя некоторое время, когда мы познакомились более основательно. Оказалось, что его судила всё та же судья Митюкова. В ту пору она только начинала на судебном поприще, и это было одно из первых её разбирательств.
Выпускник детдома, восемнадцатилетний Филипп попал в жернова правосудия за упаковку шоколада «Морозко», умыкнутую в гастрономическом магазине. Упаковку эту, стоимостью несколько десятков тогдашних рублей, он сунул под куртку, но на выходе, уже за дверями продмага, его остановил охранник. Парня арестовали и закрыли в следственном изоляторе.
По окончании выяснения обстоятельств дела молодому человеку припаяли два года и семь месяцев колонии. «Сегодня шоколадки украл, а завтра Родину продаст» под таким настроем судейские крючкотворы и определили наказание оступившемуся юноше, фактически осудив его не по закону, а по понятиям.
После сиротского дома колония заключённых стала Филиппу Татаринову второй серьёзной школой жизни, и на волю он вышел вполне сформировавшимся преступником с определёнными связями в криминальном сообществе.
Второй раз земеля сел за ограбление инкассаторской машины. Операция прошла как по нотам, без малейшего кровопролития и какой-либо стрельбы, и молодые сорвиголовы уже собирались обмыть удачно провёрнутый гешефт, но вмешался его величество случай, и всю их компанию арестовали на исходе того же дня. Грабители успели только выгрузить закуску на стол и разлить водку по приготовленным стаканчикам.
В «Полярном медведе» я увидел в его лице законченного мафиози, авторитета, вершившего судьбы других узников.
На первых порах, в самое трудное время привыкания к зоне, Татарин относился ко мне беспристрастно, но со всей справедливостью, в основе которой были зэковские положения. А несколько позже мы с ним в какой-то степени даже подружились насколько это возможно на каторге, где, в общем-то, каждый сам за себя.
Кроме него я близко сошёлся ещё с одним заключённым, попавшим на зону по судейскому произволу. И это присутствие людей, расположенных к тебе, скрашивало бесконечное прозябание в тяжелейших лагерных условиях и было великим благом.
Глава шестая
Петька Сипай
К счастью или к несчастью, это как посмотреть, на зоне находились и не злодеи, а совершенно иные люди, далёкие от преступных помыслов, и только волей случая попавшие в сию земную юдоль. К счастью, так как было с кем общаться по душам и делиться своими мыслями и чувствами хоть иногда. А к несчастью потому что жизнь этих бедолаг оказывалась поломанной, а то и совершенно растоптанной. И страдания, выпавшие на их долю, определялись не какой-либо их виной, а, повторюсь, жизненными обстоятельствами и прихотью служителей закона, нередко действовавших формально, а то и в силу своего дурного характера или корысти и бесконтрольности со стороны общества.
Самое же угнетающее в заключении даже не сама неволя, а невозможность уйти, отстраниться от людей тяжёлых, мерзостных, настроенных к тебе враждебно, с нескончаемой ненавистью и постоянным желанием недоброго. Долгими годами находиться рядом с ними, слушать подлые слова со скотской интонацией, которыми они обмениваются между собой и обращаются к тебе, и постоянно, ежесекундно чувствовать их негативную энергетику и агрессивность.
Но это лишь на мой субъективный взгляд, по тем ощущениям, которые лично я испытывал, особенно в первое время привыкания к лагерным особенностям.
Впрочем, адаптировался я довольно быстро. Помогало то, что и прежде несколько лет мне довелось находиться в больших мужских коллективах и при весьма суровых обстоятельствах; имею в виду армейскую службу, в том числе на ближневосточной территории в условиях тамошней гражданской войны, где мы находились на стороне правящего диктаторского режима, против которого была настроена бо́льшая часть населения.
В отличие от судебной системы, тюремная братва сразу разобралась, как и за что я попал на зону, я уже упоминал об этом. И поведение моё на стройплощадке, и гасилово с полицейскими в допросном помещении были оценены очень даже положительно, что немало споспешествовало моему сравнительно безопасному пребыванию на зоне. Но оценено было с оговорками.
С одной стороны, ты нормальный пацан, сказал смотрящий Татаринов при одной нашей как бы случайной встрече ещё в первые дни моего существования в «Полярном медведе». А с другой стороны дурак.
Дурак?! Почему?
Потому, что своими действиями ты лишь добавлял себе срок.
А как надо было поступать? Пройти мимо той девчонки, которую распинали трое молодчиков? Или позволить полицейским мордовать себя в СИЗО? Полицейским, каждый из которых, если брать их по отдельности, против меня был всего лишь шут гороховый!
Тебе сказали, а ты думай. Пора бы и научиться держать себя в руках.
Гм, научиться!
Именно так. Тебя ведь всё равно там, в ольмапольском СИЗО отмутузили, но уже с пулями в груди. А поддайся ты изначально, глядишь, никаких ранений не было бы, и не пятнадцать лет получил бы, а только двенадцать, может, даже и меньше.
Вот таким образом мне читал мораль смотрящий по лагерю.
Я же, слушая его, усмехался про себя и думал, что «чья бы корова мычала» Сам-то Филипп Татаринов за пригоршню шоколадок по этапу пошёл! А дальше у него, как в песне, закрутилось-поехало: «Не жди меня, мама, хорошего сына, а жди мошенника-вора». Однако был всё же в его словах и резон, был в том смысле, что в любой ситуации надо проявлять больше осмотрительности и в определённый момент лучше жертвовать малым, дабы потом не потерять большее.
Лагерная кастовая принадлежность далеко разделяла нас с Татариновым, и если мы когда и пересекались, то лишь на короткие минуты или походя. Но расположение наше друг к другу из-за этого не умалялось.
Петька Сипай по фамилии Вешин появился в «Полярном медведе» через год после меня. И он тоже был из Ольмаполя. Мало того, его приговорила всё та же хорошо запомнившаяся мне вездесущая судья Митюкова. Одно это сильно способствовало нашему сближению. Ну и характерами мы сошлись и стали настоящими дружбанами, насколько позволяло лагерное бытие.
К тому времени я уже вполне освоился в зэковской среде и помогал прижиться и Сипаю, в меру полученного опыта и своего статуса крепкого чела оберегая его от наездов старожилов. И наставлял, как вести себя: стараться быть невозмутимым, следить за каждым сказанным словом, выглядеть мужественно, не мямлить, главное же всегда действовать по складывающейся обстановке и стремиться к благоприятному выходу из любой острой ситуации.
Митюкова припаяла Сипаю тринадцать лет строгого режима. За посягательство на жизнь полицейского при исполнении им служебного долга.
Тринадцать! А ему в ту пору только что исполнилось двадцать шесть. При благоприятном исходе он вышел бы на свободу в тридцать девять. Без малого, половина самой активной полноценной жизни долой, вычёркивалась без остатка!
Шерше ля фам! По сути, Вешин попал под раздачу из-за врождённого стремления быть джентльменом по отношению к женщине, оказавшейся в беде или нескладных обстоятельствах. Как и в моём случае.
В тот последний ноябрьский день на площади Свободы проходил несанкционированный митинг против строительства в окрестностях города хранилища токсичных отходов. С требованиями проведения референдума по возникшей проблеме и отставке мэра, являвшегося сторонником планируемого вредного сооружения. Полиция приступила к жёсткому разгону собравшихся преимущественно молодых людей и задержанию наиболее активных участников.