Будучи частым гостем в греческом квартале, который более был похож на город, чем сам лагерь персов, Тарш всё-таки не любил это место. Вообще все города, с их узкими улочками, не дававшие дышать, с их грязью и вонью. Это тебе не горы, где никто не выскочит из-за угла незамеченным. Подумав об этом, Тарш поморщился. Рука невольно дотронулась до левого бока. Уже не болел, но память ещё была свежа. Он понятия не имел, кто и главное, за что его хотел убить и умер сам, так и не поведав причин.
Удар всё же был хорош семь дней Тарш провалялся в горячке, сумев раненым добраться до дворца. Камбиз был так обеспокоен состоянием своего сотника и телохранителя, что прислал ему личного лекаря. Такой чести не удостаивался ни один из окружения царя. На восьмой день больной прогнал целителя, пообещав призвать на помощь Визарешу, если тот не уберётся со своими мазями и вонючими куреньями. А ещё через семь дней, даже не поблагодарив господина, отправился вновь искать приключений на то место, на коем обычно сидят.
Царь не обиделся, желая видеть в нём больше друга, чем слугу. Тарш был главным наследием, после престола, разумеется, завещанным ему отцом, которого он любил и почитал, как и полагается всякому персу, хотя и не старался быть на него похожим.
Тарш трижды спасал жизнь Курушу, подставляя свою грудь под удар, и один раз ему. Кто из царской свиты на такое способен? Никто. За это любимца царя и не любили. А ещё за острый язык. Он, как и положено персу, чтил три святых завета почитай родителей, метко стреляй из лука и говори правду. С первым были сложности. А вот со вторым и третьим всё было в порядке. С луком он вытворял такое, что никому и близко не удавалось повторить. Это, похоже, было наследственным. А правду
Правду он говорил даже царю. Не при всех, конечно. Что до остальных, то тут Тарш не стеснялся. Иной раз Камбизу приходилось выступать примирителем, когда его очередная шутка выводила свиту из себя. Двор вздыхал с облегчением, когда с каким-либо поручением царя фаворит убирался из Пасаргад.
Решив пройти через базар, служивший своеобразной границей между иноземцами и персами, Таршу при входе, навстречу попалась грузная женщина в дорогой, красно-сине-жёлтой шёлковой одежде, с различными цветными побрякушками на шее и с крупными серьгами в ушах ещё одно новшество, появившееся совсем недавно от египтян, в сопровождении слуги с корзиной на плече, скорей всего невольника, хотя последний был одет вполне прилично для простолюдина. Наверняка личный слуга госпожи подарок мужа или же семейный раб.
Женщина с брезгливым выражением лица, прошествовала мимо, имеющего наглость пялиться на неё, мужлана в кожаных штанах и такой же куртке, надетой на голое тело.
И действительно, Тарш не озаботился до конца зашнуровать кафтан и его волосатая грудь была выставлена на всеобщее обозрение. Это считалось здесь, в двух шагах от дворца неприличным, но ему, полукровке на это было плевать.
Госпожа отвернулась, сморщив и без того не блиставшее красотой личико, делая вид, что от встречного невероятно смердит. Это было неправдой. Всякий раз, идя к женщине, неважно жена это вельможи или шлюха, Тарш тщательно приводил себя в порядок, несмотря на всю сложность процесса, а недорогую куртку и штаны менял чуть ли не каждый месяц он мог себе это позволить. В отличие от той же женщины. Несмотря на всё богатство, её костюм выдавал в ней неряху изрядно засаленные рукава и живот портили общее впечатление. Это ещё одна причина, по которой Тарш предпочитал простую одежду.
Он проводил её взглядом, и подмигнув рабу, состроил рожу, словно его стошнило. Невольник поспешил отвернуться, в тщетной попытке спрятать улыбку. Не понаслышке знакомый с неволей, Тарш не презирал рабов несчастные, которым просто не повезло. Но многие из них жили даже лучше иных свободных им не приходилось заботься о насущном. Об этом заботились хозяева.
А базар шумел. Крики торговцев, нахваливавших товар пополам с ругательствами покупателей, желающих сбить цену. Никто не обижался такая перебранка была скорее развлечением, чем необходимостью. В конечном счёте цена изо дня в день почти не менялась, разве что внешние обстоятельства могли коренным образом её поменять.
Тарш проскальзывал в узких проходах меж прилавков, отшучиваясь от зазывал и уворачиваясь от норовивших ухватить за одежду торговцев. Многие его тут знали и знали кто он. Поэтому никого не вводил в заблуждение его наряд простолюдина.
А вот и нагромождение камней, отчего-то называемое дворцом. Двое при входе в цитадель. Мидяне. Короткая безрукавка с нашитыми металлическими пластинами, одетая поверх длинного халата. Дорогой, вышитый серебром пояс с мечом и топориком. Копьё и овальный щит с двумя вырезами для того же копья. Непонятно зачем на страже лук со стрелами за спиной. Голова замотана белой материей. Таких тут менее полусотни остальные попроще. Здесь его тоже знали стража даже не сделала попыток остановить. Коридор, недлинный, но мрачный. На выходе ещё двое. Далее сад.
Такой великолепный поздней весной и всё лето до середины осени, сейчас он скорей удручал, чем радовал. Пожалуй, лишь кипарисы, высаженные двойными рядами вдоль дорожки ведущий к апартаментам царя, как-то сглаживали общее впечатление, от замершего в ожидании тепла, парка.
Как только он вступил на посыпанную чистым песком дорожку, навстречу ему сразу вышел Гардал личный раб Камбиза и поверенный в его делах. Он был обучен грамоте и знаком со многими языками, начиная от греческого до языка далёкой Чжоу. До Тарша доходили слухи некоторые из числа царедворцев не брезговали заискивать перед невольником, способному донести их мысли и просьбы до ушей владыки Персиды.
Тарш, не желая уподобляться им, нарочито вёл себя с наперсником подчёркнуто холодно. Несмотря на это, Гардал, будучи человеком умным и предусмотрительным, всячески выказывал уважение к другу царя.
Господин тебя ждёт. прогнул спину могущественный раб. Ты встретишься с ним в личных покоях. Следуй за мной. Прошу.
Они миновали сад, пройдя его насквозь, под беспристрастным взглядом вечно зелёных стражей. В конце их ждала довольно широкая лестница, на которой им попался Вареграш военачальник царя. Тарш его знал это был старый воин, один из немногих выживших после мидийской войны ветеранов Куруша. Опытный, осторожный, хитрый. И не трус, что важно.
Тарш почтительно раскланялся с ним. Особой дружбы меж ними не водилось, но они уважали друг друга, поскольку доводилось биться бок о бок. И несмотря на мидийское одеяние, Вареграш был достойным мужем и пользовался доверием царя.
Оставь нас. едва Гардал и его спутник вошли, Камбиз сразу приказал рабу удалиться. Когда-нибудь греки тебя погубят. безошибочно догадавшись, кого посетил Тарш прежде него, улыбнулся и поприветствовал его хозяин дворца. Ну, здравствуй.
Да продлит твои годы Амератат(3), царь Аншана(4) Камбуджия, сын Куруша. с поклоном, как и подобает, произнёс Тарш положенную по этикету фразу. Ты хотел меня видеть?
Я всегда рад тебя видеть, друг мой. слегка приобняв его, сказал царь. И сколько раз повторять зови меня Камбизом.
Прости государь. Я очень любил твоего отца, чтобы называть тебя другим именем, нежели дали тебе при рождении. Впрочем, Тарш позволил себе ухмыльнуться, мы здесь одни. Я тебе нужен, государь?
Да, нужен. царь сразу стал серьёзен. Вчера, он нервно постучал пальцами по маленькому столику, на котором стояла вазочка со сладостями, прибыл гонец из Экбатан. Мандана должна вернуться домой. Причины гонец не сообщил, но намекнул Иштумегу хочет быть уверен, что это его внук. Боится, что если вновь родится девочка, я способен подсунуть ему в качестве внука другого ребёнка. Думаю, враньё, и мне не это не нравится. Через три месяца ей рожать, и судя по тому, что говорит повитуха, будет мальчик. У меня две дочери, а наследника нет. Я не могу отказать тестю, но и отдавать сына в заложники не хочу. Ты должен поехать с моей женой и оставаться там, оберегая моего сына, как оберегал меня, а до этого моего отца. Согласен?
Надо так надо. пожал плечами Тарш, небрежно закидывая в рот сушёный абрикос. Ты же знаешь, я сделаю всё, что изволишь приказать.
Я не хочу тебе приказывать. в голосе Камбиза звучала неподдельная тревога. Я прошу.
Его гость, телохранитель и друг ощутил это беспокойство. Он проглотил, даже толком не успев пережевать, сладкую курагу и тут же утёр рот.
Я слушаю тебя. отбросив свойственную ему бесшабашность, тоже став серьёзен, сказал Тарш. Говори, чего ты опасаешься?
Камбиз принялся прохаживаться по залу, изредка поглядывая на двери, небезосновательно полагая, что их могут подслушивать. Вернувшись к столику, взял финик, повертел его в руках и положил обратно.
Он что-то задумал. стараясь говорить тихо, начал он. Клянусь предками, задумал. Вот только что. Мандана меня не любит, впрочем, как и наших детей, и спит и видит, как бы вернуться к отцу.
Ну, правильно, ведь ты делишь с ней ложе, только когда велит тебе твой прорицатель. перебил Тарш. Попробуй делать это чаще. рассмеялся он. Поможет.
Не поможет. не обратил внимание на бестактность Камбиз. Она так же холодна, как и стены моего дворца во время зимних ветров. здесь он сильно кривил против истины в те редкие моменты, когда делил с ней ложе, она была страстна, но он сильно подозревал, что Мандана в мечтах представляет не его. В этом было что-то унизительное. Настолько, что Камбиз даже себе не мог признаться в этом. И проводи я с ней все ночи, она все равно будет считать меня дикарём и презирать. А отпустив её, мне на троне долго не продержаться. У меня не больше трёх тысяч всадников, на которых я могу положиться, а на князей, как ты понимаешь, надежды нет. Мне нужен сын.
Я предупреждал твоего отца, что так и будет, сумрачно заметил Тарш, когда он соглашался на этот брак.
Ты, кажется, забыл он уже лежал на смертном одре. Даже до свадьбы не дожил. Я не мог отказаться.
А зачем отдал воинов?
Послушай, меня и без того всё время подталкивают к войне с тестем, надеясь, что когда Иштумегу меня уберёт, на моё место он посадит кого-нибудь из них. К примеру, моего дядю или его сына. Бараны. После того как нас разобьют, а даже этого скорей всего не будет, поскольку никто из них не придёт на битву, здесь будет сидеть его наместник, и тогда, клянусь Огнём, они все взвоют, подобно шакалам, у которых волки отобрали добычу.
И что ты намерен делать?
Камбиз, глубоко дыша носом, закусил губу.
Уже делаю.
В этот момент он впервые напомнил Таршу его отца, Куруша, едва не одолевшего Увах¬шат¬ру. Лишь троекратное превосходство мидян позволило им победить. Теперь сын, похоже, собирается продолжить его дело.
И что же? не удержался спросить Тарш, с потаённой надеждой на возвращение славных времён.
Некоторые из мидийских князей, предпочтут увидеть на троне Мидии если не меня, то внука Иштумегу, а не полоумного мужа его младшей дочери. И если у меня родится сын
Камбиз умолк, предоставляя собеседнику самому додумать недосказанное.
*
Щёлкнула тетива, и лёгкая стрела вонзилась в край мишени. Женщина поджала с досады губы и потянулась в колчан за другой. Следующий выстрел был намного удачливей.
Мой муж поручил меня заботам своего любимчика. скорей утверждая, чем спрашивая, сказала Мандана. Мне повезло. она исподволь глянула на подошедшего оценит ли он выстрел.
Выстрел был действительно хорош; с расстояния в пятьдесят шагов, попасть почти в центр плетёной мишени, для женщины, да ещё беременной было совсем недурственно. Камбиз совершенно напрасно не баловал супругу охотой быть может, отчасти из-за этого меж ними и возникла стойкая неприязнь, но муж упорно считал, что удел женщины это сидеть дома и заниматься детьми, а не бить дичь. И единственное, что могло их объединить
Тарш самым почтительным образом поклонился, в очередной раз удивляясь, как любовь к такому мужскому занятию, как стрельба из лука, сочетается в этой девице со взбалмошностью и чисто женскими капризами. Он ухмыльнулся своим мыслям и сделал это напрасно Мандана, как всегда расценила это по-своему. Она решила доказать, что попадание было неслучайным и промахнулась.
Только ахуры знают, как я счастлива, что именно ты будешь меня сопровождать. ласковым голосом произнесла женщина.
Знай Тарш её чуть меньше, мог бы поверить. На самом деле она была вне себя от гнева. Оттого и промахнулась. А ведь три года назад
Куруш умер. Любивший и почитавший царя как отца, Тарш сильно переживал утрату. О своём будущем он не думал умирая, Куруш взял с них клятву ему быть верным сыну, а с Камбиза принять эту её и быть ей преданным. Недолюбливавший сына своего благодетеля за мягкотелость и изнеженность, Тарш неоднократно смог доказать верность этой клятве. Сам он был обласкан вниманием нового царя Аншана, ко всеобщему разочарованию уже начинавшей разлагаться касте сановников Куруша. Их отцы по большей части погибли в двухлетней войне с Мидией, а эти были жиже наживаясь на торговле, и получив возможность с поощрения Увах-шт¬ры скупать за бесценок земли, пригодные к земледелию, здорово попортили жизнь простого народа, ещё помнящего обычаи и нравы кочевников. Присутствие чужестранных воинов и вовсе развязало им руки, поскольку их собственные были как раз из числа притесняемых ими персов.
Тарш во главе трёхсот всадников был послан в Эктобаны за невестой царя. Номинально главой посольства Камбиз назначил Дагоша князя одного из кланов маспиев, поскольку отправить с визитом человека низкого происхождения было бы оскорблением величия. Тарш терпеть не мог этого заносчивого представителя новоперсидской знати, но был вынужден согласовывать с ним все действия. Он даже засунул куда подальше свой скорый на остроты язык и был предельно вежлив. Слишком важна была эта миссия для его повелителя.
Экбатаны впечатляли. Уже подъезжая, Тарш, взглядом воина оценил высоту городских стен, прочность врат и башен, глубину рва и общее расположение крепости. Это невольно вызывало в нём уважение к бывшим врагам. При этом он мысленно представил, как бы он, будучи во главе войска, стал штурмовать эту твердыню. По правде, ему ещё не представлялась возможность не то что командовать штурмом, но и просто участвовать в нём до сих пор он ратоборствовал на равнинах, да в горных ущельях. Впрочем, при таком властителе вряд ли и придётся.
А вот всевозможные барельефы и прочие украшения на него не произвели ровным счётом никакого эффекта. Красиво да, но практичный ум Тарша не придавал значения подобной мишуре.
Но большинство персов, пришедших вместе с ним, с удивлением и благоговением глядели на дивные краски орнаментов зданий, на пёстрые одеяния горожан, вышедших встречать посольство дикарей, к которым причисляли персов жители Экбатаны. Храм Огня с изображением крылатого Фраваши казался воинам Куруша, пять лет назад сражавшимся с Увах-шатрой, воплощением могущества Ахура-Мазды. Это было ещё одним поражением персов в их противостоянии с мидянами. А уж когда посольство прибыло, во дворец царя разгром был довершён.
Ряды высоких колонн, несущих на себе тяжесть каменных перекрытий, возле которых простой смертный испытывал своё ничтожество, цветная мозаика стен с изображением побед прежних царей Мидии, довершали картину. Смирение перед силой Экбатан было на лицо Персида в виде её представителей покорилась окончательно.
Иштумегу принял их с подобающим для властителя высокомерием. Внешне сохраняя достоинство, персы, особенно те, что познатней, чувствовали себя дикими и неотёсанными, по сравнению с царской свитой. Жадные до удовольствий и роскоши они уже мысленно надевали на себя дорогие, с золотой вышивкой длинные халаты, бесполезные в бою, но такие изящные среди блеска и великолепия дворца.