Не объясняй своим родичам, что я не совсем живой, пробормотал я, удивившись, как же трудно стало говорить.
А то они не заметят!
Если я буду достаточно учтив, не заметят.
Да почему вы вечно прикидываетесь? буркнула Молли, косясь на меня.
Правда далеко не всегда лучше, чем ложь.
Но правдивее точно. Неужто боитесь, что вас за десять шиллингов загонят? Мои родичи не такие! Какой же вы иногда противный человек!
И еще мы никому не скажем, что восставшие появились из-за нас, продолжил я, и глазом не моргнув. Потому что не мог моргать, ха-ха. Если скажешь хоть кому-то, Молли, я буду очень раздосадован.
Напугали, аж коленки дрожат. Вранье и скрытность до добра не доводят, извольте запомнить. Хотя этому вас еще в детстве должны были учить, теперь уж, видать, поздно.
Ой, вот тебя забыл спросить! вспылил я, и Молли обиженно отвернулась.
Но я просто не доверял никому на свете, кроме себя, и эта линия поведения никогда меня не подводила. Бен и Молли славные, но спасти Великобританию и себя заодно могу только я.
Я граф Джон Гленгалл, и ничто меня не остановит.
* * *
Кроме ужасных, изрытых колеями дорог! Шли мы куда больше двух часов. Если точнее, то целую вечность, и это притом что провожатый у нас был весьма резвый. Надеюсь, не я всех задерживал. От усталости я еле переставлял ноги, движения были деревянными, неестественными, и это сослужило мне плохую службу: не успели мы дойти до окраины города, как к нашей процессии пристал какой-то мужчина.
Мертвяк, зловеще заявил он, ткнув пальцем в мою сторону. Ваш или ничей?
Наш, твердо сказала Молли.
Бен опешил от бестактности вопроса и только глазами хлопал.
Продаете? осведомился мужчина. Дам три шиллинга и сам доставлю его к Каллахану, а то вы не в ту сторону идете. Не местные, небось?
Ну тут уж я нашел в себе силы открыть рот.
Любезнейший, просипел я. Вы хам.
Эффект был что надо: похоже, наглец не привык, что люди в моем положении способны за себя постоять. Он глупо вытаращился и бросился прочь, поминутно оглядываясь через плечо. Я победно оскалился ему вслед. Он вскрикнул и набрал дополнительную скорость.
Теперь, когда стало ясно, что каждая собака может догадаться, в каком я состоянии, похитить меня и продать за десять шиллингов, я из последних сил ускорил шаг. Город закончился, и теперь мы шагали по дороге мимо жалких домишек, ряд которых время от времени прерывался каким-нибудь голым полем.
Что-то плохо сеют в нынешнем году, бормотала Молли. Обычно в это время все на полях, а тут, видать, мертвецов боятся. И все же как хорошо дома быть! Родной воздух!
Я чувствую только навоз и сырую землю, принюхавшись, трагически сообщил Бен.
А я вообще ничего не чувствую и сейчас об этом не жалею, сказал я.
Мы шагали в унылом молчании, пока Молли не остановилась у одного из убогих домишек.
Мам! гаркнула она во всю силу своих живых легких.
Дом из грубых серых камней был полностью лишен архитектурных красот. Рядом ютился сарай, вокруг которого, квохча, бродили куры. Заборов и оград тут не было в принципе похоже, местные фермеры из поколения в поколение передавали знания, от какого куста до какого камня простираются их владения. Мы с Беном переглянулись. Сейчас, в столь чуждой нам обоим среде, я как никогда прочувствовал наши родственные узы: мы с ним оба и в деревне-то никогда в жизни не были.
Из дома выскочила низенькая растрепанная женщина, увидела Молли и с визгом бросилась навстречу. Последовали бурные слезы и объятия. Потом женщина заметила нас.
Ой, я думала, ты из Лондона вещей каких-нибудь привезешь, а ты вместо них вон кого прихватила, громко зашептала она, лишний раз доказав, что простолюдины учтиво здороваться не умеют. И который из них твой? Надеюсь, тот, что посимпатичней.
А вот это приятно! Я уже мысленно простил ей грубость и тут понял, что она смотрит на Бена. Вот негодяйка! Я расправил плечи и задрал нос. Мое прискорбное состояние не заставит меня потерять веру в себя и спасовать перед какой-то деревенщиной.
Мама, все не так просто, размазывая слезы по лицу, сказала Молли.
Ты у меня не промах! Мамаша одобрительно потрепала Молли по щеке.
«Ну, зато на радостях она не заметила моего состояния», скептически подумал я.
А где дорогая Лиззи, почему не встречает? спросила Молли.
Лиззи замуж вышла, важно ответила мамаша. В Галлоуэй переехала. Выгодная партия, хозяин хлебной лавки. Приезжал к нам за солью, вот и встретились. Спасибо тебе за деньги, которые ты через старика Шона передавала, дочка. На приданое ей пошли, а то бы ее не взяли! Теперь и тебе пора. Она все-таки младшая, а уже пристроена.
Молли загрустила. Вот она, неграмотность! Сестра вышла замуж, но никто даже не черкнул Молли открыточку, поскольку не умел писать (а она читать).
Одна я на земле управляюсь, хорошо, что ты вернулася, продолжила мамаша.
Второе поле не распахано, вон, отсюда вижу, проворчала Молли.
А потом снова всхлипнула и прижалась к матери: из-за разницы в росте это выглядело так, будто жираф обнимает гуся. Та в ответ сжала ее в своих мощных объятиях, и мне стало немного завидно, хоть я и не подал виду. Вот бы меня кто-нибудь так утешительно обнял!
Об отце никто не упоминал, из чего я сделал вывод, что его, видимо, давно нет на свете. Неудивительно, что Молли готова на все ради своего семейства. В любом слое общества это серьезная ответственность быть старшей дочерью в семье, состоящей из одних женщин. Я невольно глянул на Молли с нежностью. Будь я на ее месте, строил бы глазки богатым кавалерам и женил на себе самого перспективного, решив этим финансовые проблемы семьи. А она вон укатила в далекий Лондон искать работу.
Ох, что тут последний год творится! Мамаша повела Молли в дом, предоставив нам, очевидно, самим решать, идти за ними или нет. Что за нравы! Сама знаешь, как трудно было работу найти, да еще налоги англичанам, да разорение после войны с ними, да сколько погибло в ней! Но год назад
Тут мы вошли в дом, и я какую-то часть истории пропустил. Посещать крестьянские жилища мне раньше не доводилось, и я подивился убожеству, закопченным стенам (а на них ни одной картины, ни одного ковра!) и отсутствию мягкой мебели. Сплошные лавки, полки, столы без скатертей и прочие свидетельства отсутствия вкуса.
Как вам? взбудораженно зашептала Молли, увидев, как я озираюсь.
Я прокашлялся.
Очень мило. Все-таки я чрезвычайно учтив, этого у меня даже смерть не отнимет. И такой м-м такой огромный камень! Я указал на булыжник, лежавший посреди стола. Это какое-то произведение местного искусства?
Хи-хи. Это камень. Прижималка для солений, пояснила Молли. Кладешь ее сверху на капусту, огурчики или еще какой овощ, они сок дают и бродят.
Прелестно. Слюнки потекли бы, если бы они у меня были.
Так вот, мистер Каллахан у себя в Галлоуэе наладил такое про-из-вод-ство! продолжала мамаша. Там уже все без него работает, вот он сюда и переехал, новое место осваивать. О, это великий человек, он спасет Ирландию!
Англичанин? не выдержал Бен, чья национальная гордость была задета еще печатными объявлениями.
Мамаша сурово на него глянула.
Пф! Вот еще! Он от самой сохи: простой сирота из Галлоуэя, всего сам добился. Какой пример для молодежи! В жизни успех ценится, а без него кто ты такой?
Она говорила, а сама ловко метала на стол миски, тарелки, плошки, хлеб и какие-то непонятные заготовки в горшках возможно, те самые забродившие огурчики. Судя по лицу Бена, пахло все это вкусно. Не дожидаясь приглашения, он весело уселся за стол, отломил себе хлеба и начал мазать его чем-то непонятным. Я поморщился. Вот уж кому простота местных нравов придется по душе.
Молли тоже сияла. Ее несуразно крупные руки были постоянно в движении поправляли шляпку, переставляли посуду туда и сюда, тянулись разжечь огонь, даже отставили стул, чтобы я мог сесть. Я послушно сел.
Душенька, ну скажи: ты уже выскочила замуж за кого-то из этих джентльменов или только приглядываешься? шепотом спросила мамаша, когда обе отвернулись к печке. Если твой тот, что страшный, так это ничего: судя по виду, недолго ему осталось, наследство получишь. Только надеюсь, он не заразный.
Чудесно.
Мама! возмущенно шикнула Молли, но та уже бодро развернулась к столу и начала потчевать Бена: похоже, его звериный аппетит был ей в радость.
Я болен, есть мне нельзя, питаюсь только лекарствами, сказал я, когда передо мной грохнули тарелку с какой-то непонятной жижей. От возмущения у меня даже голос прорезался. Впрочем, это не заразно.
Мамаша неодобрительно цокнула, но тарелку убрала и поставила перед Молли.
Я и сама подумываю на фабрику устроиться, важно сказала она. Надоела бедность! А Каллахан славный джентльмен, да еще спас нас от этих ужасных мертвяков, которые повсюду бродили. Мы так их боялись, всю ночь протряслись, а на утро Каллахан их собирать начал, да еще и за деньги. Два дня и город чист. Хотя, говорят, некоторые своих не продают и дома держат, чтоб не бродили. Вот соседка наша свекровь свою скрывает. Ох, да что я все об этом! Молли, душенька, тебе-то уж точно на фабрику надо, раз ты дома теперь. Ты у меня сильная, там такие нужны.
Они все деревья у берега вырубили! Ноги моей там не будет.
А и зря, неплохие денежки там платят. Мы на продаже овощей закупщикам столько не заработаем. Все изменилось, детка. Повсюду теперь эта про-мыш-лен-ность! Смотри, какую я ткань купила, это Каллахан делает, самой такую не спрясть!
Вы не знаете, как найти деревню, где хранился танамор? спросил я, решив, что хватит терять время на пустые разговоры, тем более настолько скучные. Трилистник, который Мерлин подарил людям.
Мамаша покатилась со смеху.
Ох, да вы чего! Это ж сказка! Дайте лоб потрогаю, не жар ли у вас. Она потянула руку к моему лицу, но я успел отдернуться. Ох, какой вы дикий. Я ж по-матерински здоровьем вашим интересуюсь.
Вот уж спасибо. Я выдавил что-то смутно похожее на улыбку и больше не сказал ни слова. Когда обед наконец завершился, я думал, мы немедленно пойдем расспрашивать соседей, но Молли завалилась спать (спали они на матрасе прямо в столовой, чем меня чрезвычайно шокировали). Нам с Беном, к счастью, туда же лечь не предложили, это было бы непристойно, и отправили спать на сеновал, чем шокировали меня второй раз.
Какое приятное место, пробормотал Бен, сонно ворочаясь на соломе, и немедленно уснул.
Мы не спали в одной постели с тех пор, как были детьми. Я лежал, грустно слушая его дыхание и глядя на полосы света, пробивающиеся сквозь щели в крыше. Мне было очень, очень одиноко.
И тут раздались шаги. Я перевел взгляд на дверь. В проеме удивленно замер молоденький парнишка: не поймешь, то ли у него еще отрочество, то ли уже юность. Никаких признаков бороды, темные волосы, карие глаза, весь какой-то щуплый: даже я по сравнению с ним ощутил себя шикарным взрослым мужчиной.
Ты кто? спросил я, но озарило меня еще до того, как он успел ответить. Темные волосы, прямой нос, резкая линия челюсти я такое уже видел. Ты брат Молли.
Да, осторожно ответил он, как будто не уверен был, с чего начать разговор. Я его понимал: не каждый день находишь у себя на сеновале полумертвого графа. И второго, вполне живого и спящего. Я Киран. Вы меня звали?
Ой, какой вежливый мальчик. По сравнению со своей громогласной мамашей и бестактной остроумицей-сестрой он казался вполне приличным человеком.
Не припоминаю, но, раз уж ты тут, можешь принести мне одеяло, ответил я и поудобнее устроился, демонстрируя, что с этого места меня ничто не сгонит. Мы друзья Молли из Лондона. Я граф Гленгалл, а это я поколебался, но все же лишать Бена титула не стал: граф Гленгалл, мой брат.
Я ждал чего-то вроде «Моя сестра водит дружбу со знатью, какая честь нашему дому!», но Киран молча подошел ближе. Солома под его ногами уютно зашуршала.
Вы вы не живой, сказал он, нахмурившись.
И что? холодно спросил я, решив держать лицо до последнего. На фабрику Каллахана меня отведешь?
Рот у него комически приоткрылся.
Вы знаете про Каллахана? О Теперь я понял. Вы хотите у него работать? Он кого только не нанимает наверное, даже вот таких странных, полуживых мертвецов.
И пока я пытался определиться с ответом (я не странный, полуживой мертвец, что за оскорбление!), маленький наглец подошел, рывком поднял меня на ноги и куда-то потащил: очевидно, продавать за десять шиллингов. Мысли о его вежливости я тут же взял обратно.
Эй! возмущенно прохрипел я. А ну пусти! Я спас твою сестру!
Бен заворочался, но не проснулся, и я не успел его позвать, как уже оказался на улице.
Нам нужно туда, идемте! частил Киран.
Я барахтался, Киран тащил, в доме было тихо, а голосисто вопить мне было теперь не под силу, так что я пытался отстоять свободу, цепляясь за деревья и угол куриного сарая. Безуспешно: ирландцев, похоже, с детства тренируют как борцов-силачей. Киран цепко держал меня за локоть и успел дотащить до соседнего дома, когда я почувствовал, что на меня смотрят. Я в ярости повернул голову прекрасное развлечение, наслаждайтесь, господа, и осекся.
Из-за соседского угла на меня смотрела старушка, и взгляд у нее был неподвижный, тусклый, лицо бледное. Я слишком много раз видел такие лица (в том числе в зеркале), чтобы не понять, что она мертва. Глядела она прямо на меня, точно как та девушка в Ливерпуле и тоже вполне справлялась с тем, чтобы стоять на одном месте, а не шагать куда глаза глядят.
Все это успело промелькнуть у меня в голове, а потом мысли затянуло туманом. В ушах зазвенело, стало тяжело дышать, заболело в груди. У меня ведь ничего не может болеть, но болело все равно. Я метался на узкой деревянной кровати, и кто-то повторял мне: «Ты сама виновата», а я задыхался, и это продолжалось целую вечность. Потом туман рассеялся, и я резко сел.
Я сидел на широкой лавке, рядом суетилась Молли. Увидев меня, она выронила какое-то шитье. Так, есть и хорошая новость: продать меня не успели, я по-прежнему в ее доме.
Доктор, он ожил! звонко крикнула она.
Ну, «ожил» это уж громко сказано, но возразить я не успел. Вот только на крик Молли в комнату зашел не Бен, а ее мамаша.
Ах ты, исчадье! простонала она, глядя на меня. Я сразу поняла, с тобой что-то не то. Живой мертвяк в моем доме! Молли, да куда это годится?! Убери его отсюда, сотый раз говорю!
Молли вытолкала мать за дверь и села рядом со мной.
Не выходите больше на улицу. Она сжала обе мои руки в своих, наверняка теплых и приятных на ощупь. У меня осязание не работало, так что я и свои-то еле чувствовал. Мы вас спрячем и спасем. С вами опять то же самое было, как в дилижансе: вышли и упали, как замертво.
Киран, видимо, со страху позвал на помощь. Надеюсь, он упомянул, что сам меня на улицу притащил? Но сказать я ничего не успел прибежал Бен, одетый в какую-то уродливую деревенскую одежку с чужого плеча.
Ох, Джонни, наконец-то. Двое суток без движения!
Двое?! Это уж слишком. А Бен сел рядом и продолжал:
Насколько все было проще, когда ты был просто результатом моего эксперимента! Но тебя вернуло действие волшебного за неимением лучшего слова ирландского камня, и теперь я не понимаю, по каким законам ты работаешь. Бен вытащил из своего кармана танамор, и я нахмурился. Он ведь был у меня в кармане, это я его храню! Я забрал его, чтобы изучить, результат нулевой. И, уж прости, тебе не отдам: вдруг опять свалишься где-нибудь, а кто-то решит обыскать твои карманы.
Расставаться со своей драгоценностью мне не хотелось, но Бен, увы, был прав. Я уныло уставился на танамор. Теперь уже и поверить было невозможно, что он на моих глазах вернул Молли жизнь. Просто три обломка блеклого зеленого мрамора, которые с помощью какого-то странного магнетизма притягиваются друг к другу, образуя нечто похожее на трилистник. Вот и все чудеса.