Тетя Роза с остервенением мела двор, наступая на хвосты невинно дремавшим еврейско-хохлятским кошкам и громко бурчала себе под нос. Спать было невозможно, но все молчали. И только Моня, насладившись Сарой, похрапывал, слышимость позволяла ему завидовать. Когда утро полноценно вступило в свои права и двор начал оживать, тетя Роза окончила балет и поспешила на Привоз, которому преданно служила вот уже тридцать лет. Он находился в ста метрах от набережной. Грузное встревоженное тело обдувал морской бриз. Он дул прямо на лицо и грудь, унося с собой неприятнейшие воспоминания.
Обычно тетя Роза скупала весь улов у моряка по имени Григорий. Какого он был роду-племени не определить, но поговаривали, что цыган, на это указывали выстроенные в ряд золотые зубы и подтанцовывающие конечности. По виду ему было лет сорок-сорок пять, но точнее не знал никто. Его черные озорные глаза быстро пробегали по телу тети Розы, что доставляло ей особое удовольствие.
Здрасьте! Как у вас сегодня красиво подбит затылочек! игриво говорил он. И она, закатив глаза, смеялась, а вместе с ней смеялась и каждая клеточка тела, колыхаясь от удовольствия. Потом стыдливо опускала руку в огромный бюстгальтер, доставала теплые и влажные бумажки, которые еще несли запах тела, и протягивала Григорию. Он с улыбкой брал их и непременно подносил к носу, вдыхая сладостный аромат. Тетя Роза особенно наслаждалась этим действием, ибо думала, что Григорий от нее без ума, а на самом деле он ничего и не чувствовал, так как руки его еще с детства пахли рыбой и другого запаха он не знал.
Тетя Роза еще издали напрягла глаза. Но сколько она ни смотрела, лодки Григория, как, впрочем, и других рыбаков не было. Сердце отчаянно билось в груди.
Тетя Роза сделала крутой поворот направо и направилась на Привоз. На ее любимом месте, с чудесной барабулькой от Григория, стояла рыжеволосая Софа Шульман тридцати пяти лет от роду, одетая по последней моде из секонд-хенда, и громко кричала, будто ее и так никто не слышит. По наглым, вытаращенным глазам с черными стрелками почти до ушей было понятно, что Григорий подарил ей улов в знак глубочайшего уважения к груди первого размера. Увидев тетю Розу, Софа поняла, что скандал на подходе, и перешла в наступление, которое можно было бы правильнее охарактеризовать как отступление.
Не мните лицо, тетя Роза, и не делайте мне нервы.
Шоб те пусто было, курва крашеная, растерянно возмутилась тетя Роза.
А у вас вид на море и обратно, аккуратно съязвила Софа. Но, оглянувшись по сторонам, быстро смела весь товар в корзину и бросилась наутек. Для продолжения скандала не хватало зрителей. Весовые категории были неравны.
Тетя Роза не нашлась что ответить и молча проводила беглянку неутешительным взглядом. Так невежливо с ней еще никто не обходился. Руки поджимали бока.
Ее неудачи отразились и на природе. Погода закапризничала.
Тетя Роза достала из бюстгальтера носовой платок и громко высморкалась. Потом подобрала подол и решительным шагом направилась домой Ей было обидно. Обутые в резиновые сандалии без пят подпухшие ноги с красным педикюром шлепали по мостовой. На цыгана Гришку зла она, конечно, не держала. Разве променяет он ее ароматные бумажечки на эту непорядочную Софу с тремя детьми, которые за один присест съедают больше рыбы, чем он ловит за три дня! Ей не давала покоя Сара. Эта старая высушенная на солнце вобла, которая к пятидесяти годам так и не научилась фаршировать рыбу, а только и имела диплом гинеколога. А две ее заученные фразы: «Вы не рожали, а что же вы хотели?» или «Вы же рожали, чему удивляться?» знали все женщины города, однако не переставали перекладывать честно заработанные деньги в карман этой аферистке, веря в то, что грязь, которую Сара настоятельно рекомендовывала в качестве лечения и которую из-под полы с улыбкой на лице продавал в соседней аптеке ее муж, якобы привезена с Мертвого моря, где живет двоюродный брат Сары Абрамовны и оттуда нелегально присылает. Однако же, сколько этой грязи было продано, так уж и Мертвого моря давно бы не существовало, а авиакомпании только бы и делали, что возили грязь для Сары.
А этот плешивый муж ее, Моня, всю жизнь только и делал, как ходил обжирать ее, тетю Розу, и хоть раз намекнул бы на благодарность в виде той, что он вытворил сегодня ночью.
Тетю Розу бросало то в жар, то в холод. Давление стучало в виски, но очень вовремя, она как раз подходила к дому. Начинался вихрь!
Дмитрий Игнатов
Дмитрий Алексеевич Игнатов родился 15 января 1986 года в Ярославле. Проходил обучение в ЯГТУ по специальности «инженер-педагог машиностроения». Автор сценариев для короткометражного фестивального кино. В этом качестве участвовал в кинофестивалях «КиноШок» и «Метрополис». В настоящее время дизайнер и веб-разработчик, пишет сценарии для кино, ТВ и рекламы. Публиковался в изданиях «Знание Сила», «Знание Сила: Фантастика», «Дни Литературы», «Новый журнал» (США). Автор романа в рассказах «Великий Аттрактор» и сатирического справочника «Это ваше FIDO».
Damnatio memoriae
В детективных книжках нам часто в качестве героя преподносят сыщика. Эркюль Пуаро, Шерлок Холмс, комиссар Мегрэ Помните ли вы имена всех злодеев, которых они изловили? Разве что профессор Мориарти. Остальных вряд ли Интересно, почему в реальности всё происходит наоборот? В истории остаются имена психопатов, насильников, серийных убийц, но не тех, кто остановил их.
Именно поэтому сенатом и был принят закон, который исторически называется «damnatio memoriae» по-латыни «проклятие памяти», но мы называем это просто процедурой. После физической казни следует вторая ментальная, информационная казнь. Вместе с преступником уничтожаются и все следы его присутствия в этом мире. Как и не бывало! Это успокаивает общество, это останавливает многочисленных подражателей и вообще выбивает почву из-под ног любителей заполучить славу Герострата. Торжество римского права.
Как только справедливое возмездие свершилось, и преступник зажарился на электрическом стуле, его бренное тело, как и вся его материальная жизнь полностью передаётся в руки нашей службы. И тогда в дело вступаем мы «магистраты забвения». Именно так «magistratus oblivionis» и написано на моём жетоне
I
Тюремный морг. Всё начинается здесь. Я открываю конверт и узнаю имя моего клиента, которого мне придётся сопровождать. Патологоанатом делает последние приготовления, ничего не отмечая в своём регистрационном журнале. Работники заворачивают тело в стандартный пакет и грузят в машину. Я забираю все документы и личные вещи клиента. С этого момента он отправляется в полное небытие.
Мы едем по ночному городу. Дождь барабанит в крышу и окна автомобиля. В растекающейся по лобовому стеклу воде, размазываются силуэты домов и светящиеся пятна фонарей и фар. Водитель спокоен. Кажется, что я его знаю, но не помню имени. Путь между тюрьмой и крематорием он проезжает со мной не в первый раз. Чувствуется, что его работа давно превратилась в рутину. Впрочем, как и моя. Сейчас этим вряд ли
кого-то удивишь.
Закурю? спрашиваю я водителя. Он молча кивает. Я слегка опускаю окно, чтобы дождь не заливал салон, и закуриваю. Терпкий табачный дым наполняет носоглотку. Сигареты дешёвые и слишком крепкие, но, по крайней мере, так я не ощущаю неприятное раздражение где-то чуть выше нёба. Кажется, я заболеваю. Выдыхаю дым в дождь, наблюдая, как снаружи мелькает и мечется ночной пейзаж. И, забывшись, погружаюсь в свои мысли.
Приехали, толкает меня в бок водитель. Я выхожу и спешу скрыться от дождя в тепле чёрного здания, не дожидаясь, пока работники крематория вытащат труп. Внутри всё происходит быстро. Я видел, как эта процедура происходит в других обстоятельствах, поэтому точно знаю, что значок «магистрата забвения» всё существенно ускоряет. Я сжигал своего отца. Даже если не учитывать церемонию прощания со всеми родственниками, которых в его случае было не густо, бюрократии хватало. Теперь я регулярно сжигаю людей и могу делать это быстро. Без лишней писанины.
Работник морга распахивает створки печи, куда некоторое время назад отправилось тело, чтобы я мог зафиксировать факт его полного сгорания. Все присутствующие в ожидании смотрят на меня. Я киваю, и пепел начинают бесцеремонно сгребать в очередной стандартный пластиковый пакет. Намного меньше, чем предыдущий. Без наклеек и отметок.
II
Иронично, но тело это самое незначительное, что оставляет человек после себя. Информация вот самый обильный продукт человеческой жизнедеятельности, поэтому на стирание её наша служба тратит большую часть своих сил. Тело клиента ещё не начало гореть в печи крематория, а наши IT-спецы уже «жгли» сотни его упоминаний в сотнях баз данных. Банковские счета, кредитная история, автомобильные штрафы, оплата жилья, история покупок в онлайн-магазинах, странички в социальных сетях Всё бит за битом улетало в цифровую топку. Параллельно устанавливались различные связи, воссоздавалась история, весь путь с момента рождения и до гробовой доски.
Даже в наш век информационных технологий, многие организации всё ещё дублируют, а некоторые и полностью ведут, дела на бумаге. Обычно мне присылают список таких организаций, где клиент, так или иначе, появлялся. Но, чаще всего, я уже знаю его наперёд. Все материалы мне необходимо изъять, проанализировать возможные «хвосты» и уничтожить. Справки, выписки, листы регистрации, фото Всё в огонь. Важно ничего не пропустить. Мы называем это бумажной работой.
По протоколу вести работу с документами необходимо в конторе. Но на трезвую голову это делать сложно, поэтому я нарушаю протокол. По дороге из крематория я прошу водителя выкинуть меня на углу. Он рад закончить смену пораньше и с удовольствием делает это. Я выхожу из автомобиля прямо под дождь, поднимаю ворот плаща, надвигаю шляпу. Сегодня я точно заболею. Несколько торопливых шагов по лужам и я оказываюсь в моём любимом заведении под непритязательным названием «Место».
«Место» работает до глубокой ночи, но чаще всего здесь немноголюдно, и за это я его люблю. Обойдя стороной бар, где подолгу заседают ночные выпивохи с их длинными и муторными разговорами ни о чём, я делаю заказ в терминале. Две порции коньяка, три кофе с сахаром, солёные орешки. Ровно столько мне хватит на остаток ночи до закрытия. Я прохожу в дальний угол зала, где уютно расположена группа столиков с мягкими креслами и устраиваюсь там. Здесь тихо. Разговоры, ведущиеся за барной стойкой, сливаются с негромкой музыкой и практически не различимы. Я дожидаюсь, когда официантка, одаривая меня усталым взглядом, принесёт мой заказ и уйдёт, и раскладываю бумаги.
Надо сказать, мой сегодняшний клиент был первосортным ублюдком. В прошлом году он вошёл в церковь прямо посреди рождественской мессы и открыл стрельбу. Сначала он стрелял по толпе прихожан из автоматического дробовика, превращая людей в фарш. Потом, когда патроны закончились, сбросил ствол, взял две «беретты» и вышел на улицу, чтобы устроить тир по прохожим. Он остановился, только когда разрядил все обоймы из обоих пистолетов. Так его и взяли. Он стоял посреди площади перед церковью. Смотрел в небо, раскинув руки в стороны, словно распятый Иисус. Вокруг трупы. Подонок хотел славы, но мы сразу перекрыли всё, что можно было. Телевизионщики показывали только здание с обратной стороны. Имя преступника в прессу тоже не просочилось. Он надеялся на публичный суд, но такого у него тоже не было. Никаких журналистов, никаких присяжных, никакого пафосного зачитывания манифестов со скамьи подсудимых. Он не получил ни одной минуты славы, кроме той, что провёл на электрическом стуле. А теперь я превращу всю его жизнь в ничто. Он не оставит никакого следа в истории человечества.
Чёрт, как же я не люблю копаться в этом дерьме. Иногда я ощущаю смрад гнилых человеческих душ, идущий со страниц. И тогда я выпиваю коньяк и крепкий ароматный кофе. Это помогает. Я просматриваю страницу за страницей и делаю небольшие пометки в свой блокнот. Завтра нужно будет заехать в несколько мест, чтобы собрать оставшиеся бумаги.
III
Доктор ждёт Вас в своём кабинете, улыбнувшись, говорит мне медсестра на ресепшене. Этакая русская красавица с красивыми волосами соломенного цвета и округлыми формами под белым халатом. Глядя на её припухлые губки невольно задаёшься вопросом, как хорошо она делает минет. Но я не люблю отвлекаться от работы. Я иду в направлении кабинета главного врача по до блеска натёртому полу между напольных ваз с какими-то растениями, упираюсь в белую дверь с золотой табличкой и, без стука открыв её, вхожу в кабинет.
Доктор сидит за своим рабочим столом в широком кожаном кресле. Я устраиваюсь напротив на стуле для посетителей. Представляться мне не нужно, мы хорошо знаем друг друга, и друг другу не нравимся. Я выжидающе смотрю прямо в глаза главному врачу, и он решает прервать молчание первым.
Запрос из вашей организации к нам пришёл ещё вчера. Все документы были подготовлены. Вот они, он открывает ящик стола и выкладывает передо мной толстую пачку бумаг в картонных папках.
Хорошо, визуально оценив объём документов, отвечаю я и машинально достаю сигареты.
Тут не курят, останавливает меня врач.
Простите, прячу я сигареты, Но кроме этого меня интересует Словом, нет ли чего-то не отражённого в бумагах?
Мы ведём свои записи очень аккуратно. Всё отражено здесь, с нескрываемым раздражением отвечает доктор, Если вас интересует моё профессиональное мнение, то я его выскажу: это был очень больной и несчастный человек. Его нужно было лечить, а не казнить.
Я не веду расследование «post mortem», чтобы пересмотреть решение суда, доктор. Это не моё дело. Мне просто нужна информация, чтобы выполнить свою работу.
Вашу работу сквозь зубы цедит врач, Всё, что нужно для вашей работы, находится в этих папках. Если у вас есть сомнения в их полноте, вы можете прислать свою архивную службу.
Не вижу в этом необходимости, спокойно отвечаю я, Хочу только напомнить Вам о протоколе неразглашения
У нас это называется врачебной тайной. Ваши бумаги я тоже подписал.
Хорошо. Благодарим Вас за сотрудничество.
Я собираю документы и выхожу из кабинета. Мне часто приходится встречаться с идеалистами вроде этого доктора, которые не понимают нашу работу, или даже считают её вредной. Это их право. Объяснять что-то таким людям абсолютно бесполезно. Впрочем, как и всем остальным. Тем не менее, и я, и все мои коллеги, работаем для того, чтобы создать новый, более светлый и чистый мир. Битва за будущее ведётся в прошлом.
IV
Книжный клуб. Оказывается, ублюдок любил чтение. По крайней мере, в его бумажнике была членская карточка. Что он там читал? «Майн Кампф» Гитлера или ещё какую-нибудь дрянь? Скоро я это узнаю. В любом случае, необходимо посетить эту библиотеку. Интересно, там наливают? Хотя бы кофе.
Темнеет рано. Город погружается в сумерки, как в чёрную липкую смолу, от которой не отмыться. Хорошо, что сегодня нет дождя, но тянущий холодом ветер всё равно пробирает до костей. Я подхожу к стеклянным дверям, из-за которых струится тёплый жёлтый свет и захожу внутрь. Холл, устланный коврами и обрамлённый кадками с пальмообразными цветами, раскрывается в зал, заполненный книжными стеллажами. Книги в середине, книги по краям, справа и слева, по стенам. Я невольно поднимаю глаза к потолку, но там нависают только старомодные хрустальные светильники.
Примечания
1
Метафора из стихотворения Дж. Д. Моррисона.