Кто там?
Начальник отряда капитана Орлова, офицерским голосом ответил Макаров. Заблудились. Прошу открыть дверь!
Пожилой мужчина с седой бородкой поднёс лампу к окну и внимательно осмотрел нас. Переступив порог, мы повалились на пол.
Отец, что за деревня? спросил Макаров, прижимая ладони к тёплой печке.
Карань, Ваше благородие.
Греки? Вином угостите? Лучше глинтвейн сделай.
Мы не немцы. Глинтвейн не держим.
Хозяйка подала вино и сувлаки с мусакой. Потянуло в сон.
Вставай! теребил меня за плечо Павел. Уходим.
День был морозный, солнечный, безветренный. Слепило глаза. Хозяева дали тёплую одежду и мы шли бодрым шагом, не сгибаясь как вчера пополам от холода. Воробьёв вёл через лес.
Стой! Кто такие? раздался крик.
Неожиданно нас окружили крестьяне с граблями, топорами и дубинами.
Разведотряд капитана Орлова, ответил я. Мы против помещиков. Скоро освободим вас. Да здравстует советская власть!
Крестьяне, подумав, опустили топоры. Мы двинулись дальше. В версте от деревни Кадыковка зашли на хутор к сторожу, знакомому Воробьёва. Согрелись, поужинали, заночевали. Следующие сутки провели на хуторе у Пересыпкина ещё одного «товарища» Воробьёва. Надо понаблюдать за ним знает местность, людей, служил у большевиков здесь в Крыме, возможно знает и о враче. Макаров точно не знает прибыл с Добровольческой армией. Как поступить? Заманить Воробьёва в лес и допросить с пристрастием или сначала ликвидировать всю группу, а его заставить выдать врача? Но если ошибаюсь, не найду врача и не попаду к «зелёным», а он, возможно, прячется в одном из отрядов. Или в деревне? Или в пещерах? Определённо знает какой он ценный подарок для всех, кто борется с большевиками. Даже для анархиста Махно.
Абдул Смаил ушёл в деревню агитировать в нашу банду татарскую молодёжь, а мы отправились в Алсу крохотное село в лощине посреди гор. Зашли в дом на окраине. Хозяин Семён, одетый по-городскому, долго присматривался, пытаясь понять кто перед ним. Половина в царских погонах, остальные оборванцы. На вопросы отвечал «да-нет», но всё же накормил. Макаров выпросил бутыль самогона и мы двинулись в сторону Ялты в поисках отряда Орлова. Но к нему мне не надо! Про врача точно не знает, а раскрыть могут, неизвестно кто у него в отряде. Однако Макаров с Воробьёвым верили, что Орлов революционер и к моим возражениям не прислушались. По мосту Улан-Баглан мы перешли Чёрную речку и два с половиной часа поднимались по петляющей тропе между скалами и колючими кустарниками. Наконец, вышли на открытую возвышенность к кордону Херсонесского монастыря. Отказывались идти ноги, болела спина и кровоточили руки. Мы сели отдохнуть под вековыми соснами, ощупывая порезы на лице. Над головой шумела хвоя, скрипели стволы и дробью выстукивал дятел. Неожиданно раздался звон колокола и мы повалились головой в снег приняли за выстрел. Врач! Спрятаться у монахов разумный, неожиданный ход для большевика. Впрочем, какой он большевик! Алкоголик и повеса.
Тетрадь, найденная на крейсере «Генерал Корнилов». Порт Бизерта, Тунис. 1933 г.
11 ноября 1920. Утром начали погрузку отделов военного и гражданского управлений. Кривошеин отбыл в Константинополь на английском крейсере «Кентавр» договариваться с французским верховным комиссаром Де Франсом на случай нашей эвакуации в Босфор.
Ночью меня разбудили. Прибыл начальник штаба флота капитан 1 ранга Машуков. Сообщил, что красное командование по радио предлагает капитуляцию, гарантируют жизнь. Я приказал выключить все радиостанции кроме одной.
Январь 1920-го. Херсонесский монастырь. Крым
Я постучал в ворота. Тут же звонким лаем залились собаки. Скрипнул железный засов и показался высокий, худой послушник в чёрной скуфейке.
Кто будете?
Из отряда капитана Орлова.
Послушник перекрестился и молча отвёл на кухню. Вышел игумен, окинул нас сочувствующим взглядом и пригласил отужинать в келье.
Напоминаете мне капитана Макарова, адъютанта Май-Маевского, произнёс игумен, наблюдая как мы жадно поглощали скромное угощение. Я служил в соборе в Харькове. Видел Вас с генералом.
Я большевик! гордо произнёс Макаров.
Безбожник? Лицемерно в храме молился? Бог всё видит.
Нет бога, святой отец! Богачи придумали сказки про смирение, чтобы держать в цепях трудовой народ.
Христос пришёл на Землю, чтобы засвидетельствовать Бог есть.
Сказки!
Четыре Евангелия свидетельствуют о Нём.
Придумали вы, попы!
Евангелисты пошли на смерть, но не отреклись от написанного. Если бы ты написал сказку, готов за неё умереть?
Хитрый вы народ попы! Знаете как агитировать за боженьку. Почему белые убивают нас? Написано «не убий».
Написано также «поднимется брат на брата». Убийства не от Бога, а от греховности людей. Только милосердие спасает от греха убийства.
Никакого милосердия к врагам революции!
А к революционерам? Из милосердия кормлю тебя, безбожника. Вкушаешь пищу монастырскую.
Макаров бросил на стол недоеденный кусок хлеба.
Не гневайся, тихо проговорил игумен. Грешно. Поешь вдоволь. Яства я благословил. Место наше свято, намолено. Не пропадём даже если захватите всю Русь. В Крымскую войну французы разрушили киновию, но архимандрит Евгений с Божьей помощью возвёл деревянную церковь, потом и каменный храм. Император передал частицы мощей князя Владимира, пожертвовал на отливку колокола. Бог не оставляет верующих в Него.
Вот-вот. Богатеи всё делали, чтоб держать трудовой народ в узде.
Я нищий монах. Богат только верой. Чего ещё желать? Спи с миром! игумен тихо удалился.
Нас поместили во флигеле на кроватях с матрасами из соломы. Но всем места не хватило. Тогда монахи принесли войлочный ковёр и мы улеглись на полу. Но Макаров заснуть не мог. Ворочался, злился.
Завтра дорога трудная, сын мой. Ты бы помолился всем святым! съязвил Воробьёв.
Все громко зассмеялись.
Пусть монахи молятся. Им делать нечего, пробормотал Вульфсон, укрываясь рядном.
Кто знает анекдот про попа? воскликнул Заборный.
Хватит! Всем спать! холодно отрезал Макаров. Ты куда, Проскурин?
До ветра.
Игумен встал с колен, закончив вечернюю молитву.
Благословите на путь трудный, отче, попросил я, сложив руки.
Не положено тебе. Командир расстреляет.
Он мне не командир.
Игумен перекрестил мне спину, дал поцеловать руку и крест.
Пойдём на обход вечерний.
Вдалеке виднелся большой сад. К собору вела широкая дорога с деревьями и древними, полуразрушенными колонами. На фоне чёрного неба, жёлтой Луны и белой монастырской стены возвышался величественный двухэтажный собор с византийским куполом и мраморными крестами на фасаде и фронтоне. Парные окна второго яруса украшены желтоватыми колоннами с базами и капителями. В мраморном цоколе и цинковой черепице минорно отражался лунный свет.
Мы вошли в храм. Стены и иконостас у главного престола оформлены в честь Рождества Богородицы. Там же, на нижнем этаже, икона Корсунской Божьей Матери и придел Богородицы. На сводах роспись крещения князя Владимира и киевлян. Над горним местом в алтаре над разноцветным мозаичным полом изображение Господа Саваофа, а в центре за беломраморной ажурной решёткой руины апсиды разрушенной эллинской церкви. В алтарной апсиде настенное панно «Тайная вечеря» с позолоченным иконостасом.
Здесь принял крещение святой равноапостольный князь Владимир, игумен указал на купель. Здесь частицы его мощей. Отсюда пошла Русь православная. В том приделе погребён архиепископ Мартиниан. Полвека был в монашестве. Рядом упокоился настоятель Иннокентий. Почил в прошлом году. Теперь меня Господь сподобил служить здесь. Не достоин лежать рядом с ними. Попрошу похоронить у монастырской стены.
На второй этаж храма, облицованный многоцветным мрамором, с обеих сторон вели гранитные лестницы. Арки окон с цветными витражами упирались в мраморные колонны на мозаичном полу. Я разглядел три престола: главный в честь князя Владимира, северный апостола Андрея Первозванного и южный князя Александра Невского.
Обойдём двор. Вон там я живу, в братско-настоятельском корпусе. Там церковь Корсунской иконы Божией Матери. А тут гостиница для паломников. Даст Бог, снова приедут. Вижу интересно тебе, потому и рассказываю. Не большевик ты.
Не большевик. Но Вы приютили безбожников.
Приютил, иначе зачем я здесь? Зачем храм, монастырь, дорога? Каждому надо дать возможность уверовать. Примут спасутся. Не примут Бог им судья.
У Вас даже фельдшера нет. Как лечитесь?
Ни фельдшера, ни врача. Пост и молитва лучшее леченье.
Декабрь 1920-го. Симферополь. Отдел особого назначения штаба 4-й армии РККА. Протокол допроса капитана Орлова Н. И
Следователь: Сколько офицеров было в Вашем отряде?
Орлов: В январе более трёхсот. Готовились к восстанию, но генерал Слащёв приказал срочно отбыть на фронт. Тогда я решил выступить немедленно. Как раз на рассвете в город вернулись высшие гражданские и военные чины. Арестовал на вокзале и объявил себя комендантом Симферополя. Присоединились татары, уклонявшиеся от мобилизации. Чтобы никто не сомневался в нашей силе, провёл парад при полном вооружении. Но тут прибыл эшелон с тяжёлой артиллерией, следовал из Севастополя на фронт. У командира был приказ взять мой штаб на прицел. Немецкий отряд сразу заявил о нейтралитете, а в полночь из Джанкоя прибыл князь Романовский.
Следователь: Уговаривал сдаться?
Орлов: Да.
Следователь: Согласились?
Орлов: Ушёл в Мамут-Султан, потом в Саблы. В отряде осталось меньше сотни.
Следователь: Остальные дезертировали?
Орлов: Да.
Январь 1920-го. Крым
Вечером мы подошли к подножью ялтинской яйлы. Закончились сосны, буки и грабы. Попадались только молодые дубы, под которыми прятались зайцы. Мы поднимались по извилистой тропе, подскальзываясь на голых, мёрзлых камнях. Слышалось завывание ветра на плоскогорье. В лицо ударила пурга, едва не сбросив нас обратно. Внизу на отбеленной простыне снега чернели пятна лесов, а смоляное небо давило близостью и бескрайностью. Чем выше, тем становилось труднее. Мы по пояс утопали в снегу, борясь со встречным ветром, отдыхали в сугробах под густым кустарником. Ещё месяц назад я не мог себе представить, что буду сидеть в снегу, прижимаясь спиной к большевикам. Пути Господни неисповедимы! Снег стал слишком глубоким и пришлось изменить направление. Вдруг открылся обрыв.
Пропадём тут, простонал Гриневич.
За мной, пехота! крикнул Воробьёв и скользнул вниз, зайцем прыгая от дерева к дереву.
Спускались не менее часа, ударяясь о стволы и кувыркаясь в снегу. Одежда, лицо и пальцы покрылись ледяной коркой. Наконец, недалеко от подножья показались огони деревни.
Тихо! Слышите? прошептал Воробьёв.
В темноте звучала заунывная азиатская песня татарин вязал хворост. Увидев нас, замер.
Понимаешь по-русски? спросил я.
Татарин кивнул, уронив вязанку.
Что за деревня?
Кучук Изимбаш.
Кто живёт в том доме?
Измаил, якши человек. Откуда твоя идёт?
Я показал в сторону обрыва. Татарин схватился за голову:
Никто туда ходить! Туда смерть!
«Якши человек» Измаил принял нас радушно:
Нежданный гость не хуже татарин, лучше татарин. Нежданный гость Аллах посылать! Кош кельде! На столе появилось козье молоко и хлеб. Моя деревня пристав живёт, много стражник.
Холод какой! Замёрзли. Не заболеть бы, пожаловался я. Как вы тут зимой? Врача, наверно, нет. Лечить некому.
Нет врача. Не надо врача. Фельдшер был, раньше нас помирать от своя лекарства. Горячий молоко татарин лечит.
Кобылье? Я его и холодным пить не могу! поморщился Макаров.
Кобылье ногай-татар в степь пить. Моя татар-гора от коза пить. Давай гость, иди стол садись. Жена покрыл. Бери, гость дорогой, отмек, кятлама, янтык. Макай в кятык, в каймак. Палец облизай.
Нам на колени постелили льняные полотенца, для омовения рук принесли медный кувшин с водой и тазик. Измаил в знак уважения сам лил воду.
Ну давайте, товарищи, с усмешкой произнёс Макаров, садясь по-татарски на ковёр. Янтык в кятык и палец облизай. Ха-ха-ха!
Ешь, гость дорогой, во имя Аллаха милостивого и милосердного, не унимался Измаил. Потом пилав и язма. Аллах посылай такой нежданный гость лучше татарин.
Я осмотрел жилище. На кухне расставлены плетёные корзины с луком, чесноком, фасолью и капустой. Вдоль стен разложены тыквы. Над ними на медных гвоздях висели скребки, лопатки, кастрюли и маслобойка. На полу стояли огромные кувшины с соленьями и деревянное корыто для теста, а у очага медные кувшины с тёплой водой.
Жаль, самогона нет, посетовал Гриневич. Для сугрева.
Самогон моя нельзя. Аллах запрещать, гость дорогой.
А моя можно каждый день. Свининки бы румяной из печи, хозяюшка!
Что такое говоришь! Свинин совсем нельзя, даже говорить нельзя.
Заткнись! приказал Воробьёв Гриневичу.
Самогон не помешал бы, вздохнул Макаров.
Поев, мы повалились спать на ковре, позабыв, что в селе стражники. Утром начали собираться в дорогу.
Без кофе дорога нельзя! засуетился Измаил.
На столе появился медный кофейник и чашки с витиеватыми ручками и тяжёлыми подставками.
Если б я такими самогонку пил, никогда б не захмелел! захохотал Гриневич.
Кофе один не хорошо. Жена, неси халва, бахлава, орех-мёд, приказал Измаил.
К вечеру мы добрались до татарской деревни Адым-Чокрак к востоку от Мангупа. Внизу, в долине виднелись полсотни беспорядочно расположенных домов. Хотелось пить, но арочный фонтан на окраине замёрз. Пришлось жевать снег. «Пошамали» у татар и пошли к объездчику Евграфу ещё одному «товарищу» Воробьёва. Снова снег, сугробы и лёд за воротником. Наконец, вышли на просеку. Вдалеке за изгородью виднелся бревенчатый домик с сараем, из трубы по балке расстилался серый дым. Жалобно затявкала собака и на крыльцо вышел высокий молодой мужчина с длинной густой шевелюрой до плеч, в бархатной шляпе и рабочей куртке. Приветливо улыбнулся, элегантно приподняв шляпу и вежливо пригласил в дом. Монах или художник? Может, философ? Точно, не врач.
Где Евграф? не здороваясь, грубо спросил Воробьёв.
Скоро будет, бархатным, как его шляпа, голосом ответил «философ». Заходите в дом.
На столе лежала стопка книг.
Читаете? спросил я, перелистывая брошюру Троцкого.
Пытаюсь постигнуть. Разочаровался, знаете ли, в Шопенгауэре. Ненасытная воля к жизни должна благоустраивать общество, а не вызывать страдание у индивидуумов.
А представление как причина ещё больших страданий?
Пришёл к выводу, не стоит уделять слишком много внимания собственному разуму. Как сказал Владимир Ильич, марксизм не догма, а руководство к действию. Мне особо импонирует «руководство к действию».
Революция?
Как первый этап благоустройства общества. Вы тоже пришли к марксизму через разочарование в идеалистической философии?
Неожиданно вошёл высокий мужчина средних лет с густой рыжеватой бородой. В одной руке ружьё, в другой подстреленный заяц. Мы схватились за винтовки, а Воробьёв бросился к нему обниматься.
Знакомьтесь! Ульянов, большевик.
Я вздрогнул. Высокий, рыжеватый. Сходится. Похож? Не уверен.
Держите зайца, товарищи! Почистим картошку, ужин будет на славу.
Воробьёв и Макаров проговорили с ним до рассвета, выпив четвертину водки, настоянной на еловых шишках. А я слушал, отвернувшись к стене. Ульянов оказался учёным-мечтателем:
На яйле надо вырастить защитный лес. Тогда ливни и талая вода будут задерживаться. Осадков много, ни одна туча не проходит мимо. Сделаем грунтовые скважины, выкопаем водохранилища, посадим виноградники, сады миндальные, персиковые. Вон в Коктебеле Юнге с сыновьями какую экономию отстроил! И у нас получится. Не яйла, а рай!