Секретарша в приемной встретила нас бессодержательной улыбкой. Оно и понятно: кто знает, зачем два ответработника ведут к начальству молодого писателя. Может, чествовать, а может, из партии выгонять
«Привет тебе, хранительница тайны, за жребием послал нас государь», еле слышно пропел Лялин.
Ждет, ждет! замахала она руками.
Клинский, седой толстяк с синюшным лицом, стоял у окна и жадно, как узник сквозь решетку, смотрел на противоположную сторону улицы Куйбышева, где располагался ЦК КПСС. Я чуть улыбнулся, вспомнив один недавний конфуз с этим небожителем. Уморительная история! Расскажу, если не забуду
Неторопливо поправив сборчатую штору, завкульт обернулся и шагнул к нам. Мы невольно вытянулись и подравнялись.
Ну-с, Георгий произнес он тихо и протянул мне квелую руку.
Михайлович, подсказал Алиманов.
Ну-с, Георгий Михайлович, вы все поняли?
Понял твердо ответил я, хотя ничего еще не понимал.
Не подведете? Все-таки Ковригин выдающийся писатель, а вы только вступаете в литературу.
Не подведет, Василий Константинович! с чувством ответил за меня Лялин и добавил: У него диссертация по фронтовой поэзии.
Я не вас пока спрашиваю, поморщился Клинский и посмотрел мне в глаза. По фронтовой? «Когда на смерть идут поют» Как дальше, забыл?
«А перед смертью можно плакать. Ведь самый страшный час в бою час ожидания атаки» продолжил я.
Правильно! «Разрыв умирает друг»
«И, значит, смерть проходит мимо» подхватил я.
Молодец! Любите Семена Гудзенко?
Люблю.
Не подведете? Что-то вид у вас усталый.
Не подведу. Пишу новую повесть. Работал до утра.
Это хорошо. Надеемся на вашу зрелость, несмотря на молодость и прежние ошибки. Желаю успеха! Он снова подарил мне свою вялую руку. А вы задержитесь! Клинский поморщился на Алиманова. Что со справкой?
В работе Втянув голову в атлетические плечи, тот побрел к приставному столику.
Мы с Лялиным вышли в приемную.
Жоржушка, лапочка! обнял меня парторг. Держался ты по-взрослому!
А про какие ошибки он говорил?
Забудь.
Николай Геворгиевич заговорщицки подмигнул секретарше:
«Из скал и та-та-та у нас, варягов, кости»
Т-с-с! Она приложила палец к губам. Утвердили?
А то!
Поздравляю! Дама расплылась в доброй улыбке, словно мамаша, узнав про первое свидание сына.
А что князь такой хмурый? интимно полюбопытствовал Лялин.
Ой, не спрашивайте! Утром на совещании Виктор Васильевич сделал ему замечание
Плохо!
Да уж чего хорошего!
Клинский умер через три года. Ельцин, став первым секретарем МГК КПСС, из-за пустяка наорал на него, как пьяный прораб на оплошавшего бригадира бетонщиков, и сердце Рюриковича обиды не снесло. Алиманов жив, долго работал в «Газпроме», теперь обитает на Кипре.
Когда я спускался вниз, на улицу, в голове крутилась концовка знаменитого стихотворения Гудзенко: «И выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую».
7. Эротическая контрабанда
А.Вчера у знакомых на видеоПорнухи навиделся всласть.За что же ты нас так обидела,Рабоче-крестьянская власть?
Выйдя из горкома, я нашел работающий телефон-автомат и набрал номер Леты. Мне снова ответила старуха:
Уехала на репетицию.
А когда вернется?
Поздно. У нее же сегодня «Пигмалион»
Спасибо.
Кто спрашивает?
Знакомый.
У знакомого есть имя?
Я помедлил с ответом. В наушнике тихо пел, доносясь, очевидно, из магнитофона, сладкий, как пахлава, голос Бесо Ахашени. Любит все-таки его наш народ!
Вы где, молодой человек, ау? Как вас зовут?
Меня? Антон в третий раз соврал я.
Звоните, Антон, может, хоть вам повезет. Утром после девяти, а вечером после одиннадцати. И передавайте привет Василию с Федором! диспетчерской скороговоркой протараторила она. Пока!
Я повесил трубку и побрел к метро.
Кто не знает Бесо Ахашени, знаменитого барда, автора всенародно любимых песенок? Я и сам их мурлыкаю в застолье, особенно про абрикосовую косточку. Правда, с недавних пор он стал сочинять скучные и путаные исторические романы. Главным героем в них был бедный, но гордый горный князь, постоянно спасавший немытую и нечесаную Российскую империю от заслуженного позора. Бесо Шотаевич происходил из семьи видных кавказских революционеров. Они устанавливали на Кавказе советскую власть, а потом не поладили со Сталиным. Вождь сурово наказал их за троцкизм, под которым, как и под черносотенством, подразумевалось все недоброе. Советскую власть бард ненавидел самозабвенно, но тихо и партийные собрания не прогуливал. Когда в своем черном хромовом пиджаке, интеллигентно сутулясь, он направлялся через ресторан в партком платить взносы, какая-нибудь впечатлительная дама, забыв про рыбную солянку, шептала вслед: «Ах, Ах-хашени пошел!»
Подумаешь, песенки пишет, скрипел зубами задетый за живое кавалер. Я таких песенок десяток за ночь налялякаю.
Ну, так и налялякай!
Не хочу! обижался кавалер и опустошал рюмку.
И вдруг случилось страшное: в партком пришла «телега» о том, что гражданин и коммунист Ахашени Б. Ш. предпринял пресеченную органами попытку провезти через советскую границу партию видеокассет порнографического содержания. Просим, как говорится, отреагировать и принять меры.
Что же теперь будет?! гадали все.
Разберемся, у нас и место для этого подходящее! пообещал, улыбаясь, Шуваев и назначил экстренное заседание по персональному делу коммуниста Ахашени.
Соль шутки в том, что партком Московской писательской организации размещался в бывшей спальне князя Святополка-Четвертинского. Причем скромный кабинет Шуваева располагался в отгороженном алькове, где аристократы плодились и размножались, а сами заседания проходили в просторном каминном зале за длинным столом, покрытым, как и полагается, зеленым сукном. В прежние времена тут сидел Генеральный секретарь ССП Александр Фадеев, любивший это место за уникальную близость к ресторану, шумевшему буквально за дверью. Иосиф Виссарионович на заседаниях комитета по Сталинским премиям иной раз спрашивал:
А почему нет Александра Александровича?
Болеет душой отвечали, отводя глаза.
Попросите его болеть душой пореже! вздыхал вождь.
Тем временем история, приключившаяся с бардом, взволновала умы. Из слухов, намеков, догадок и пересказов оформился сюжет конфуза. Ахашени возвращался поездом из Польши, где давал концерт. Там его любили, считая почему-то диссидентом. В этой ненадежной капризной стране народной демократии уже началась ползучая реставрация капитализма. Можно было запросто купить пикантные журналы, брелоки с обнаженными красотками, даже кассеты с эротическими фильмами, как то: «Глубокая глотка», «Эммануэль», «Калигула», «Греческая смоковница» и др. Этим батоно Бесо и воспользовался, так как в отличие от подавляющего большинства граждан СССР имел дома видеомагнитофон. В те годы наличие «видака» решительно выделяло обладателя из общего ряда, как сегодня, скажем, выделяет личный «порш» или «ягуар».
Но будучи человеком опасливым и зная о предстоящем таможенном досмотре, бард из предосторожности прилепил кассеты скотчем к внутренней стороне откидывающегося мягкого сиденья. Ехал он, разумеется, в СВ, попивая коньячок с верной спутницей и наблюдая, как мелькают в окне европейские черепичные кровли, которые вскоре должны были смениться ненавистным серым шифером Отечества. Однако таможне предшествовал пограничный контроль.
Напомню, как это происходило, если забыли. В вагон с двух сторон заходили пограничники. Офицер забирал паспорта и вежливо просил пассажиров выйти из купе. Затем туда вбегал сержант-срочник и с заученной сноровкой проверял тесное пространство: подпрыгнув, он озирал глубокую нишу над входом, затем, припав к полу, заглядывал в отсеки внизу, под столиком, и наконец резким движением откидывал сиденья над багажными полостями. Видимо, инструкцию по проверке купе разработали в далекие годы, когда белополяки или белофинны норовили заслать к нам, спрятав в вагонных пустотах, шпионов и диверсантов, их надо было обнаружить и обезвредить стремительно, не дав опомниться. И хотя после победы во Второй мировой войне вокруг СССР образовался дорогостоящий и, как показала история, ненадежный пояс союзных держав Варшавского договора, бдительную инструкцию отменить забыли.
Офицер-пограничник, конечно, узнал барда, нежно попросил выйти из купе и запустил для формальной проверки сноровистого сержанта: порядок есть порядок. Тот влетел, подпрыгнул, припал, заученно откинул сиденья и оторопел: на него в упор смотрели выпуклые женские ягодицы, налитые девичьи груди и пикантно стриженные дамские лобки, едва прикрытые кружевами. Я сам тянул срочную службу в Германии и доложу вам: молодому призывному организму, измученному казарменным воздержанием, увидать вдруг такое испытание. Однажды ефрейтор Пырков принес в нашу батарею колоду веселых карт и всю ночь потом двухъярусные койки шатались и скрежетали от ворочавшихся и содрогавшихся молодых тел. Бром не помог.
Товарищ майор, идите сюда сдавленно позвал сержант.
Ну что еще там такое? недовольно отозвался офицер, объяснявший барду, как он любит песенку про голубой трамвай.
Посмотрите, что здесь
Командир посмотрел и крякнул.
Ваше?
Мое смутился Ахашени.
Ну, зачем же так? Положили бы в чемодан. Вас-то уж никто не стал бы досматривать.
Могу спрятать.
Теперь поздно. Надо протокол составлять. Служба! Сержант, зови таможню. Извините!
По тогдашним суровым законам о проступках, порочащих звание советского гражданина, следовало сообщать по месту работы. Не важно: подрался ты в бане, уснул спьяну на лавочке у Большого театра или обрюхатил в командировке мечтательную провинциалку, обо всем полагалось сигнализировать на службу, а если провинившийся состоял в рядах КПСС, то и в партком.
На экстренном заседании по персональному делу коммуниста Ахашени китайскому яблоку упасть было негде. Собрались все члены парткома, включая больных и командированных. Кто-то даже, не досидев положенный срок в Доме творчества, примчался в Москву: не каждый день знаменитых бардов прихватывают на «клубничке». Тут надо сказать, наш партком не был однороден, имелись свои ястребы, голуби и дятлы. Любопытно, что 21 августа 1991 года в одночасье многие сменили оперения, но про это как-нибудь в другой раз.
И вот обмишурившийся Бесо Шотоевич в своем знаменитом хромовом пиджаке предстал перед товарищами по партии. На вопрос, как же он дошел до такой жизни, Ахашени, пряча глаза, всерьез стал объяснять, что-де пишет новый исторический роман, где есть у него отчетливая любовная линия с довольно откровенными эротическими сценами, необходимыми для раскрытия духовного мира героев. А так как он сам по возрасту и немощи давно забыл плотские реалии, то решил освежить интимную сторону бытия при помощи эротических фильмов, сознавая и презирая их низкий идейно-художественный уровень. С этим и только с этим связана его попытка ввезти в страну несколько пикантных видеокассет
Но вы же знали, что это запрещено! заклекотала «ястребица» Метелина.
Знал. Виноват. Подвела жажда художественной достоверности.
Большому таланту многое прощается прогулил «голубь» по фамилии Дусин.
Тихо! У нас тут персональное дело коммуниста, а не таланта, поправил Шуваев, с трудом сдерживая ухмылку.
В уставе нашей партии нет слова «талант», поддержал «дятел» Ардаматов.
Бесо, а где ж твои милашки в «комбинашке», конфисковали? захохотал Герой Советского Союза Борозда.
Правильно, поддержал глухой, как тетерев, Гриша Красный. Я тоже вспоминаю дело писателя Малашкина в двадцать седьмом году
Товарищи, давайте поближе к современности, перебил партсек. Бесо Шотаевич, вы осознаете аморализм вашего проступка?
Осознаю, но партия учит нас не отрываться от жизни, а мой возраст
Члены парткома сидели, пряча хитрые, а то и блудливые улыбки. Кто-то не утерпел и весело хрюкнул. Все понимали, бард лукавит: женат он не первым браком на сравнительно молодой особе, вряд ли позволяющей ему совсем уж забыть телесную сторону бытия. Но крови никто не жаждал: советской власти Ахашени не изменял, в грех диссидентства не впадал, сионизмом и русофильством не баловался. За что же его всерьез карать? За жажду художественной достоверности? Тогда на его месте может оказаться каждый.
Партком, выслушав сбивчивые оправдания, попросил виноватого выйти за дверь, в ресторан. Посоветовались и решили вынести выговор без занесения, а это вроде товарищеского «ай-ай-ай». О партийных взысканиях тех времен я еще, может быть, расскажу, если не забуду. Затем призвали эротического контрабандиста. Шуваев, ухмыляясь, объявил приговор и выразил уверенность, что в следующий раз, взыскуя художественной достоверности, Ахашени не станет провозить через границу порнуху, обойдясь внутрисоюзным и внутрисемейным материалом.
Сущая правда! поддержал Борозда. Молодых бабешек кругом обцелуйся!
Ахашени сердечно поблагодарил за дружеское понимание, но не проставился, хотя все этого ждали. Впрочем, его скаредность, редко встречающаяся у кавказцев, была общеизвестна. Важнее другое: несмотря на снисходительность коллег, «проработка» сильно задела самолюбие барда, и едва советская власть зашаталась, он оказался в первых рядах тех, кто «давил гадину». После разгона КПСС уже никто не мешал ему освежать эротические впечатления всеми доступными способами. Последний роман с юной дамой он вкусил в городе влюбленных Венеции, куда убыл из Отечества, взбаламученного не без его помощи. Там он и умер вскоре в состоянии сердечной увлеченности, что вызывает только хорошую мужскую зависть.
8. Мороженая свинина
А.Мой друг, не помышляй о многом,Смирись и не перечь судьбе!Мы ходим по земле под Богом,Под «мухою» и КаГэБэ
Вторник у нас в «Стописе» полусвободный день, когда все приходят в себя после выпускной горячки. Вчера за полночь был подписан и отпечатан свежий номер, который вел Макетсон наш ответственный секретарь, поэтому я и смог оторваться на свидание с вероломной Летой, а затем с горя напиться пива с водкой. Голова утробно болела, а душа страдала от жестокого партийного поручения, обрушившегося на меня, как ледяная глыба с нечищеной зимней крыши.
Поэтому, выйдя из метро «Баррикадная», я поспешил не в редакцию, а в Дом литераторов, чтобы оздоровиться, перекусить и обдумать случившееся. Посоветоваться я ни с кем не мог, не имел права: Лялин на прощание меня обнял и пропел приказ строго блюсти государственную тайну: «Ты смотри, никому не рассказывай, что душа лишь тобою полна»
Однако странное предчувствие, что мое задание уже ни для кого не секрет, появилось у меня, едва я открыл тяжелую дверь писательского клуба. У входа, как всегда, стоял на своем посту администратор Семен Аркадьевич Бородинский, бодрый старичок, ростом чуть выше циркового лилипута. Смолоду он служил в Ансамбле песни и пляски Красной Армии, где его выпускали на сцену в паре с высоченным русоволосым бойцом для забавы простодушных военных зрителей. Выплясав пенсию, Бородинский устроился в ЦДЛ и сторожил двери лет уже двадцать, подозрительно оглядывая каждого вошедшего и спрашивая фальцетом:
Ваш билет?
Забыл
Покиньте дом!
Семен Аркадьевич прославился тем, что однажды не пустил на порог члена Политбюро ЦК КПСС Микояна, приехавшего пообщаться с писателями.
Ваш билет! потребовал он у соратника Сталина.
Мой билет мои усы! хотел отшутиться государственный муж.
С усами в парикмахерскую. Покиньте дом!
К дурному администратору придвинулся здоровяк в штатском, которому Бородинский едва доставал до кобуры, выпиравшей из-под пиджака.
Идиот, это же Микоян!
Какой еще Микоян? начал зеленеть Семен Аркадьевич.
Анастас Иванович, какой же еще!
Ах, Анастас Иванович! лучезарно улыбнулся цербер. Добро пожаловать, Анастас Иванович, в наш дом! и упал без чувств.