Я познакомился с любезным и интеллигентным Р. Н., офицером. Именно он предложил мне попробовать новый для меня напиток коктейль из виски с лимонным соком. Мне он понравился своим необычным вкусом и, как мне показалось, был довольно легким. Вскоре после этого во время посещения мюзик-холла в перерыве в баре я встретился с друзьями, и мне предложили выпить, а так как я не знал названий напитков, то выбрал виски с лимоном. Когда мы отправились ужинать, мир стремительно закружился вокруг меня. Я быстро удалился в отель и на три дня отменил все развлечения. У нас часто бывали проблемы с деньгами, и тогда мы посылали нашим уважаемым отцам письма с пометкой SOS. Все дело было в том, что мы были расточительны из-за нашего незнания местной жизни. Мы могли бы брать более дешевые билеты в театр или вместо того, чтобы нанимать двухколесный кэб, могли бы поехать на конке вместе с элегантно одетыми пассажирами; этим видом транспорта в то время не пренебрегал и сам премьер-министр.
Кроме этих развлечений мы, лейтенанты, и наши начальники, два капитан-лейтенанта, не принимали никакого участия в общественной жизни Лондона. Даже с нашим посольством мы общались через нашего морского атташе. От тех прожитых в Англии лет у меня остались самые приятные воспоминания. У меня, венгра, до сих пор сохранилось глубокое чувство симпатии к британской нации и твердое убеждение, что два наших народа разделяют одни и те же передовые идеалы.
После завершения новых испытаний мы отправились домой в обратный путь. Первой остановкой был французский порт Брест. Когда поздно вечером я вернулся из города в порт, то не обнаружил «Боа» на прежнем месте. Через некоторое время я увидел тот самый кран на пирсе, возле которого пришвартовался наш корабль. А затем я увидел и «Боа» в глубине гавани. Всему виной был необычайно высокий прилив в Бресте, вода поднималась до более 12 м. Ранее я не встречался с таким явлением, в Пуле уровень моря повышался всего на несколько сантиметров.
На нашем обратном пути погода была неблагоприятная, Бискайский залив бушевал. Волны перекатывались через палубу, и на протяжении четырех дней не было и речи о горячей пище. Старались только не сбиться с курса. Мы вздохнули с облегчением, когда на горизонте возник Лиссабон: наконец-то можно было отдохнуть и познакомиться с этим прекрасным городом. Чтобы добраться до Синтры, где находился древний замок рода Браганса, пришлось нанимать лошадей. Вдоль южного побережья тянулись рыбацкие поселки. Я и не подозревал, при каких обстоятельствах мне придется оказаться в Лиссабоне во второй раз.
Мне вспоминается посещение оперы, когда в ложе находился король Португалии. Я был удивлен тем, как мало на него обращали внимание, а когда среди публики появился известный матадор, зал взорвался бурными овациями.
Хотя для всех небританских судов было обычным вставать на открытом рейде, командующий флотом метрополии адмирал князь Баттенберг сообщил нам, что по причине плохой погоды мы можем встать на якорь в защищенном месте неподалеку от его флагманского корабля «Мажестик». Он был настолько любезен, что пригласил нас на корабль и показал его нам до последней снасти.
После визитов в Алжир, Палермо и на остров Корфу мы вернулись в Пулу. Мне сразу же было поручено заняться подготовкой матросов. Я не могу сказать, что это вызвало у меня приступ энтузиазма, но у меня не было повода жаловаться. Всего несколько месяцев спустя я был назначен, к своему удивлению, капитаном на «Артемисию». Это был парусник, сошедший со стапелей полтора века назад, и одним из моих предшественников на нем был капитан Тегетхоф. Это был очень маневренный корабль, один из трех кораблей с экипажами исключительно из юнг. Наиболее способные из них были отобраны в училище для подготовки на должности младших офицеров.
Когда я получил назначение в училище в Шибенике, первый офицер сообщил мне, что есть у них один учащийся, к которому они никак не могли найти нужного подхода. Он был сыном зажиточного венгерского фермера; у мальчишки, начитавшегося книг о море, сложилось романтическое представление о службе на флоте. Действительность оказалась иной, чем он ее себе представлял. Окружавшие его люди не понимали его родного языка, и он отказывался выполнять приказы. Во время занятий в море он бросил грести, и сразу же получил пощечину, и в ответ на это прыгнул в воду. Он не умел плавать, и его еле спасли. Мне предложили заняться с ним.
Прибыв на корабль, я узнал, что курсанта подвергли наказанию: он должен был стоять на вантах в течение шести часов без пищи и воды. Я велел привести его и сказал ему, что он может оставить училище и я подготовлю все бумаги, необходимые для его отчисления. Однако это займет некоторое время, а пока он должен выполнять все приказы, иначе ему будет только хуже. «Разве ты не понимаешь, сказал я ему, что военно-морской флот Австро-Венгрии не может капитулировать перед одним своевольным кадетом?»
Он понял и обещал выполнять все приказы и распоряжения, и он сдержал свое обещание. В течение всего лишь нескольких месяцев он овладел немецким, итальянским и отчасти хорватским языками и добился больших успехов в учебе. Когда пришло разрешение, он не захотел им воспользоваться. Я и позже продолжал следить за его успехами. После двенадцати лет безупречной службы он стал шкипером на пароходе, ходившем по Дунаю.
После возвращения из учебного похода я, к моему удивлению, обнаружил, что в Шибенике меня уже ждал приказ, назначавший меня начальником училища на ближайший год. Я был в отчаянии. Шибеник, конечно, был живописным городком, но наслаждаться в течение года его красотами, сочетая это занятие с преподаванием, означало для меня заживо похоронить себя, что меня нисколько не привлекало. Однако странным для меня было ощущать, что мне все же понравилась преподавательская работа. И меня нисколько не обрадовало, когда спустя четыре месяца я получил неожиданный приказ явиться для продолжения службы в военно-морской департамент министерства обороны в Вене. Я уезжал из Триеста на пароходе, и воспитанники училища сопровождали меня некоторое время в лодках в качестве эскорта.
Я стал работать переводчиком: мне был поручен перевод с немецкого на венгерский язык текста бюджета военно-морского флота. Я также выполнял обязанности переводчика на совместных рабочих заседаниях делегаций австрийского и венгерского парламентов. Точный перевод всегда ответственная и сложная задача. Поскольку венгерский язык наряду с финским и турецким относятся к урало-алтайской языковой семье (научный взгляд конца XIX начала XX в.)[15], а немецкий, английский, французский и итальянский к индоевропейской языковой семье, возникали специфические трудности перевода. Невозможно давать его дословно, и переводчик должен был прослушать речь до последнего слова, прежде чем начать переводить.
В конце обеда, который дал его величество делегатам в Мраморном зале Королевского дворца в Будапеште, когда подали кофе, я оказался за одним столом с графом Тиса, премьер-министром, старым другом нашей семьи, и несколькими ведущими венгерскими политиками. Разговор зашел о Хорватии, и поскольку я хорошо знал эту страну и ее народ, то высказался несколько критически по поводу проводимой в отношении ее политики. Я рискнул предположить, что было бы гораздо лучше, если бы Хорватия, Далмация, Босния и Герцеговина, страны одного языка, объединились в одно государство. В любом случае следовало бы избегать мелочных провокаций против хорватов. В качестве примера я привел такой факт: все указатели на железнодорожных станциях Хорватии даны только на венгерском языке. В таких обстоятельствах даже самые необходимые меры, предпринимаемые правительством, особенно в области финансов, были обречены. Однако мои собеседники заявили, что подобные предложения могут не найти отклика в парламенте. Когда в 1918 г. во время уличных беспорядков император Карл обратился к графу Тисе с просьбой лично расследовать их причины, тот попросил командование флота выделить ему корабль для того, чтобы добраться до Каттаро (Котора). Я приказал выделить ему наш самый быстроходный эсминец и своего флаг-капитана Вуковича в качестве адъютанта и переводчика. Вуковичу я вручил письмо для графа, в котором я напомнил ему о том прошлом разговоре и выразил свои опасения, что многолетняя пансербская пропаганда сведет на нет предпринимаемые им усилия и заставит хорватов принять противоположную точку зрения. Вукович, который был рядом с графом на протяжении всей его поездки, привез мне от него обширный ответ, написанный в Будапеште. В нем Тиса рассказывал о своих впечатлениях и с сожалением подтвердил мою правоту. Положение в Сараево он описывал как особенно безнадежное.
Заседания делегатов закончились, надобность в моих услугах отпала, и я провел предоставленный мне отпуск дома. Мне было тогда 32 года. Я начал подумывать о женитьбе, но затем, как мне казалось, окончательно решил, что морской офицер не должен связывать себя узами брака. Однако эта тщательно выстроенная теория сразу же терпит крах, как только ты встречаешь того единственного человека, без которого ты не представляешь свою жизнь.
Я намеревался навестить сестру в Мишкольце, однако, когда я вышел на вокзальную платформу, меня встретил мой зять, гусарский полк которого был расквартирован в городе. Моя сестра, как оказалось, уехала в Будапешт. А он сам получил приглашение от старых друзей моего старшего брата приехать к ним в гости и не мог отказать им. Почему бы нам не поехать туда вместе? Подумав, что визит займет всего лишь один день, я согласился. Я был сильно удивлен, когда на станции нас встретил экипаж, что свидетельствовало о том, что путь до пункта назначения был не совсем близким. И это так и было. Мне следовало бы отказаться от поездки в Хейёбаба. Ситуация была довольно неловкой, у меня сложилось впечатление, что, несмотря на сердечность встречи, хозяин поместья, его жена и ее удивительно красивая младшая сестра были несколько ошарашены, когда увидели совершенно незнакомого морского офицера, выходившего из экипажа. Я попросил прощения за невольное вторжение, но они и слышать не хотели никаких оправданий, и в итоге я провел в Хейёбаба три счастливейших дня.
Случай это был или вмешалась сама судьба? Этот визит был поворотным в моей жизни. На Масленицу я отправился в Мишкольц. Хозяйкой бала была очаровательная госпожа Мельцер, принимавшая меня в Хейёбаба. Еще неотразимее была ее милая сестра Магда Пургли, равной которой в вальсе не было. На следующий год обе женщины и моя сестра попросили сопровождать их в путешествии в Венецию. Хотя я считал себя неготовым для выполнения этой миссии, так как никогда там не был, все же подумал, что мое знание итальянского окажется полезным. И я, не колеблясь, принял предложение. После незабываемой счастливой недели я принял окончательное решение, и после того, как получил согласие моей Магды, единственное, что мне оставалось делать, это просить разрешения отца. Однако его взгляды на женитьбу морского офицера были теми же самыми, что и у меня до недавнего времени. Все же он позволил себя уговорить, и мы вместе с Магдой отправились в поместье моего будущего тестя для празднования помолвки.
Я стал капитаном миноносца «Шпербер»[16], но вскоре приказ о назначении был отменен, и я в сопровождении близких мне людей выехал в Арад, и там 22 июля 1901 г. с традиционным венгерским размахом Магда и я обвенчались. Мы намеревались провести медовый месяц в Земмеринге.
Даже в те дни было нелегко найти дом в Пуле, главной австро-венгерской военно-морской базе. После рождения первого ребенка, девочки, мы построили свой дом с садом и чудесным видом на море. В этом доме родились другие наши дети девочка и два мальчика.
Я был капитаном миноносца «Краних», который был учебным кораблем; на нем проходили подготовку матросы машинного отделения. Обычно я возвращался домой каждый вечер в шесть часов. Спустя полгода мне поручили командовать флотилией миноносцев, и мне пришлось расстаться с женой на несколько месяцев. Затем меня поставили командовать флагманским кораблем «Гамбург» нашей средиземноморской эскадры. На нем мы отправились в поход. Нашей первой остановкой была Смирна, современный Измир. Будущий великий визирь Камиль-паша нанес нам ответный визит после того, как его посетил наш адмирал. Паша был одет в шитый золотом сюртук и выглядел импозантно; он показался нам весьма приятным человеком.
В войнах с турками, которые велись в XVXVIII вв., венгры часто одерживали важные победы, но судьба нашей страны была определена на 150 лет вперед после страшной битвы при Мохаче в 1526 г., закончившейся катастрофой. Тогда 25 тысяч венгров противостояли 200 тысячам турок[17]. Венгерские юноши вывозились в Константинополь на службу султану, и там из них формировался элитный корпус янычар[18]. Но к началу XX в. о старой вражде было забыто. Мадьяры и турки научились с уважением относиться друг к другу. Немецкий дипломат Франц фон Папен однажды рассказал мне, что вплоть до того дня, когда он покинул Анкару, в немецком посольстве хранилось полтора миллиона марок в золоте и валюте. Они поступили от Риббентропа с целью подкупа известных турецких политиков и привлечения их на сторону Германии. Но фон Папен слишком хорошо знал турок, чтобы использовать такие бесчестные приемы; он прекрасно сознавал: подобная политика может серьезно повредить делу Германии, что не всегда понимали в Берлине.
Смирна в то время, когда наша эскадра посетила ее, была богатым и процветавшим торговым городом, центром экспорта табака, инжира и шерсти ангорской козы. Торговлю вели, как и во многих других средиземноморских портах, греки.
Постоянный дефицит денежных средств заставлял турок систематически прибегать к европейским займам. В Париже было организовано специальное учреждение по управлению государственным долгом Османской империи Dette Publique Ottomane. Великие державы использовали его для оказания политического давления на Турцию, которая получила статус несостоятельного должника. Когда действия держав ни к чему не привели, они решили подкрепить свои требования демонстрацией морской мощи. В 1903 г. в замке Мюрцштег состоялась встреча царя Николая II с кайзером Вильгельмом II, позже к ним присоединился император Франц-Иосиф I. Было подписано Мюрцштегское соглашение, которое предусматривало, в частности, проведение реформ в Македонии. Поскольку Австро-Венгрия, имевшая соседом Турцию, была наиболее заинтересованной в балканских делах, наш броненосный крейсер «Святой Георгий», я был на нем офицером торпедного отделения, стал флагманским кораблем интернационального флота, который собрался в Пирее. По два корабля для него выделили Австро-Венгрия, Великобритания, Франция и Италия; канонерскую лодку Россия. Германская империя осталась в стороне. Нашим главнокомандующим был вице-адмирал Риппер, энергичный, но крайне осторожный, хотя и не имевший опыта организации взаимодействия с иностранными судами. Он приложил все усилия к тому, чтобы эскадра действовала слаженно, и внимательно следил за выполнением каждым командиром своих обязанностей. Целью нашей первой операции стала Митилена (Митилини) на острове Лесбос. Как только мы подошли к берегу, был дан приказ: действовать так, как если бы началась война. Десант возглавил первый офицер британского броненосного крейсера «Ланкастер». Я был комендантом пункта высадки морского десанта и переводчиком. Мы не встретили никакого сопротивления. Турки бездействовали и вели себя так, как будто нас не существовало. Был также занят Лемнос. Так как султан никак не реагировал, вице-адмирал Риппер решил идти в Дарданеллы. Многие командиры придерживались мнения, что это было опасное предприятие, потому что там была мощная система обороны. Они заявили, что им требуются консультации с правительствами своих стран. Все полученные ответы были отрицательными. Тогда в дело вмешались наши дипломаты, которые нашли удачное решение вопроса. Мы вернулись в Пулу в самый канун Рождества.
Мне было суждено еще раз увидеть Константинополь. После службы на берегу меня назначили командиром яхты «Лакрома», принадлежавшей графу и адмиралу Монтекукколи, а затем я стал капитаном «Тауруса». Я принял судно в Топхане 8 июня 1908 года, спустя семнадцать лет после моего первого посещения Константинополя.