Вскоре маму подключили к системе жизнеобеспечения: ее иммунитет был на нуле, и через двадцать четыре часа все было кончено. Она пробыла в больнице всего две недели. Это было шоком не только для меня, но и для моей сестры, для тети Пэт и вообще для всей семьи. Сегодня ты здоров как бык, а на следующий день умер. Я все еще не могу понять этого.
Некоторые люди зажигают свечи в день смерти родителей. Я не помню точной даты, только то, что это было в 1983 году и накануне моего двадцать первого дня рождения. Но я помню день рождения моей мамы, 17 мая, когда я прослезился, думая о ней. Я не плакал в тот день, когда она умерла. Полагаю, я нарочно заглушил все это в себе.
Терри и мама познакомились, когда мне было пятнадцать, так что в общей сложности они прожили вместе около шести лет. Он не настаивал, чтобы я пошел в траурный зал, но я сделал это: впервые с тех пор, как мама умерла, я был с ней наедине. Это было ужасно. Она выглядела милой и умиротворенной, но бальзамировщики не очень хорошо разобрались с посмертными шрамами на ее голове. Я заплакал и поцеловал ее, зная, что ничего в жизни не может быть хуже, чем видеть свою мать в таком состоянии.
После похорон мы с Терри отвезли ее прах в Лодж-Мур, прелестное местечко с утесами, выходящими на Дербишир, где, как мы решили, мама хотела бы остаться. Я провел там бо́льшую часть детства. Был прекрасный день, и мы отправились на прогулку по полю для гольфа к большой скале, туда, где мы с сестрой бегали когда-то. Однако, когда Терри развеял пепел, налетел внезапный порыв ветра, такой, знаете, ответный удар. Мы оказались покрыты пеплом: глаза, уши, нос, как будто мы пролезли через каминную трубу. Мы хорошо посмеялись, а потом почувствовали, что сможем жить дальше.
На кладбище на Сити-роуд в Шеффилде есть мемориальная доска, которую Терри сделал в память о маме, но я никогда ее не видел. В этом весь я, так я справляюсь с проблемами. Я не создан для таких вещей, как размещение слезливых постов в социальных сетях и тому подобное. Она в моем сердце, и этого достаточно.
Наверное, именно потеря мамы в столь юном возрасте помогла мне повзрослеть.
Я не мог позволить себе сломаться, не так ли? Добивайся своего, потому что все может измениться за секунду.
Смерть мамы была одним из трех событий, которые заметно повлияли на меня в те времена. Еще я по глупости женился брак продолжался полгода, если не меньше, и пробил себе череп, играя в регби.
Дело в том, что сначала я не понял, что произошло, и после игры в субботу вечером пошел домой, как обычно. То же самое и в воскресенье, немного пива и все такое, и еще я чувствовал себя словно немного одурманенным. В понедельник утром я посмотрел в зеркало в ванной, а мой глаз не двигался ни вверх, ни вниз, ни из стороны в сторону, вообще. Я пошел прямо в неотложку и оказался в больнице «Роял Халламшир», где сканирование показало в черепе сгусток крови размером с кулак. Если бы я пришел в субботу, сказал врач, меня бы госпитализировали и поставили капельницу, но, поскольку я пил все выходные и все еще был жив, за мной просто понаблюдают. Мне сказали, что через пару недель полегчает, но, если начнутся головные боли, сразу же надо вернуться. Следующие полтора года я мотался туда постоянно. Потребовалось двенадцать месяцев, чтобы глаз снова начал двигаться. Какое-то время у меня двоилось в глазах, и я оглох на левое ухо и частично глухим остался до сих пор. Большинство пациентов в той клинике были маленькими детьми в очках, и я сидел с ними рядом на маленьких стульчиках, а медсестры размахивали мультяшными картинками перед моим лицом. Я выжил.
Кстати, уйдя из школы в семнадцать лет, я прошел курс обучения инженерному делу для молодежи. Несмотря на проваленный экзамен я больше интересовался регби и бухлом, это привело меня к моей первой работе на фабрике по изготовлению ножей в Шеффилде. Девяносто девять часов за девяносто девять фунтов. Если не соблюдать правил в работе со станком, могло и засосать, тогда задница была бы фиолетовой. Там было просто потрясающе всего тридцать парней на четыреста женщин. Как-то одна девушка поцеловала меня это было в то время, когда сексуальные домогательства на работе не считались такой серьезной проблемой, как сегодня. И там же, на фабрике, я впервые по-настоящему оказался в критической ситуации.
Это произошло, когда один из ножей застрял между двумя валиками, которые опускались горизонтально, чтобы отполировать лезвия. Машина остановилась, а парень, который пытался все наладить, забыл ее выключить. Он старался выдернуть нож, и вдруг станок вернулся к жизни, затянув его руку. Из парня полезло все: мышцы, сухожилия, жир, что угодно; на плече у него была большая рана. Ролики были горячими, так что он еще и обжегся. Неудивительно, что он потерял сознание от шока, и нам пришлось по очереди поддерживать его. Слесарь двадцать минут возился с гаечными ключами, чтобы разобрать машину и вытащить этого парня. Люди все время жалуются на вредные для здоровья условия на работе и недостаточную безопасность я и сам это делал, и иногда, знаете ли, это имеет смысл.
Там же, на фабрике ножей, я встретил девушку, на которой женился. Когда мы шли в загс, я предложил Марку, моему шаферу: «Давай забьем на все и пойдем пить эль».
К тому времени, как он согласился со мной, мы уже были на парковке, а вокруг нас толпились люди.
В следующем месте, где я работал, был один парень, который трудился там уже много лет. Однажды кусок металла отломился от прядильной машины размером с дом и ударил его прямо в лицо, мгновенно убив. Мозги этого бедняги разбрызгало, как при выстреле из дробовика.
К Рождеству 1984 года я достиг веса 133 кг, развелся и очень быстро стал почти бомжом.
К счастью, к тому времени у меня была другая работа, но в остальном голые половицы, никакого отопления, ни воды, ни ванны, черт возьми. Я отрабатывал двенадцатичасовую смену на фабрике, принимал душ до и после нее, потом шел в паб, напивался и возвращался домой в одиннадцать, утыкался головой в спальный мешок. И снова. И снова. И снова. Это была моя жизнь в течение восемнадцати месяцев, так что я знаю, каково это быть нищим, хотя у меня была еда в животе и я работал.
Потом меня уволили, и я остался без работы. Наступило Рождество 1985 года, я умирал с голоду, и к тому времени у меня был еще один рот: нужно было кормить собаку, которую я завел в качестве хвостатого друга. Мы следили за старым фургончиком из доставки Express Dairies и таскали картошку и другие продукты с чужих порогов. Ну, я это делал. У собаки не было рук. Раз в неделю я отправлялся к бабушке за горячей едой, но был слишком горд, чтобы ходить туда каждый день с шапкой в руке. Это было, когда тори зажали льготы и хотели, чтобы люди перемещались по стране знаменитая речь Теббита о том, что надо сесть «на велосипед»[5]. У меня не было денег уже два месяца, когда один из соседей начал раз в неделю приносить мне пакет с продуктами, что было очень любезно с его стороны, и я как-то держался. На Рождество мы с собакой ели картошку, приготовленную четырьмя способами: жареную, печеную, пюре и жаркое с подливкой. Ну да, я бывал и бездомным, и голодал, но не в одно и то же время. И я не знаю, как люди справляются и с тем и с другим одновременно.
Со временем все пошло на лад. Собака переехала жить к моему дяде, я получил работу на производстве сверлильных патронов и мог себе позволить снова снять нормальную квартиру. Я пробыл на том производстве семь лет; надежная работа спасла мою шкуру. Сначала у меня получалось дерьмово, но, когда завод получил новую линию из Франции, я перешел на нее и спокойно работал до тех пор, пока компания не была продана Китаю. Однажды мы утром мы пришли туда, а на воротах просто висел замок.
Мой второй брак оказался более счастливым. Моя жена работала медсестрой, и мы прожили вместе пятнадцать лет, пока не начали отдаляться друг от друга.
К 1998 году мы расстались. Затем я три с половиной года жил у Жюли, подруги моей подруги. Это помогло мне, успокоило меня, а моя жизнь теперь включала в себя курсы массажа в колледже, которым руководила Элисон, жена президента нашего регбийного клуба. Я занялся ароматерапией, индийским массажем головы, исцелением рэйки[6] всякой альтернативной фигней, которая немного духовная и все такое. Я даже начал учить этому других. Я получал 40 фунтов (примерно 4000 рублей) за вечер, занятия проходили два раза в неделю.
А еще я работал вышибалой. Пятничные вечера проводил в «Гейткрэшере» в Шеффилде для этого места лучше припасти затычки для ушей или в «Ханрахансе», модном винном баре, привлекающем головорезов и знаменитостей. Джарвис Кокер, Фил Оуки Все они бывали там. Одним знаменитым, э-э-э, лицом был Дэйн Бауэрс, который снял то знаменитое секс-видео[7]. Он поужинал у нас со своей подругой и оставил официанткам и поварам сотню фунтов на чай. То же самое он проделал с персоналом бара, который обычно никогда не получает чаевых. На выходе он пожал мне руку, вложив в нее сорок фунтов. Никогда не судите о книге по обложке полезный жизненный урок.
«Ханраханс» также был тем местом, где мне впервые приставили пистолет к лицу. Два местных бандита вели себя жестко, как черти, и люди испугались. Они поссорились с управляющим и направили пушку на меня.
Мы можем выпить здесь?
Мне платят 9 фунтов в час, так что, конечно, можете.
Бар быстро опустел. В тот вечер не было никаких последних заказов[8]. Через какое-то время мой двоюродный брат дал мне номер компании, созданной бывшими тюремными офицерами. Он сам был офицером и сказал мне, что я должен позвонить им. Они имели дело только с женскими отделениями психиатрических учреждений, которые бывают разной степени строгости, почти как тюрьмы. Учреждения повышенной безопасности включают такие места, как Рэмптон и Бродмур. Из отделений средней безопасности люди не могут выйти без присмотра. Те два места, с которыми работала эта компания, относились к категории средних.
По сути, они искали наемных силачей, хотя работа на самом деле была гораздо сложнее. Я сказал им, что некоторое время был вышибалой, получил место и остался там на два года. Раньше я ничего подобного не делал. Это был отличный опыт, хотя довольно стрессовый и, безусловно, сложный.
Эти учреждения, в которых я работал, выглядели снаружи как отремонтированные двухэтажные отели. Одно находилось неподалеку от Честерфилда, другое в Мэнсфилде. В них размещались все, от больных шизофренией до девушек, которые в свое время попали в больницу, потому что забеременели вне брака. Когда я только начинал, меня попросили прочитать несколько дел, не слишком много, но чтобы это могло отложиться у меня в голове. Меня тогда словно холодной водой окатило от всего этого.
Подавляющее большинство пациенток в возрасте от двадцати до шестидесяти были травмированы чем-то ужасным или изнасилованы в детстве предполагаемыми друзьями или членами семьи. Одна из них, подвергшаяся насилию со стороны родителей, была отдана под опеку бабушки и дедушки, которые продолжили издеваться над ней. В семнадцать лет она перерезала дедушке горло и воткнула в голову бабушки стилет. Когда я с ней познакомился, она была старухой, которая всю свою жизнь провела в психиатрических лечебницах. Попади она в обычную тюрьму ее освободили бы через пятнадцать лет.
Поместите кого-то здорового в такое место, и он может заболеть только из-за окружения: оставаясь рядом с психически больными людьми, легко можно перенять их черты.
Компания хотела, чтобы мы вели себя максимально непринужденно и естественно, потому что в таких учреждениях пациенты находились постоянно. Но все же я был мужчиной в женском окружении, поэтому должен был осторожно себя вести. Не держать руки все время сложенными, как вышибала у двери. Если кто-нибудь из женщин слетал с катушек, я сидел рядом, пока она ужинала, брал ее с собой на прогулку или ходил с ней по магазинам. Как-то раз одна пациентка, моя подопечная, спокойно лежала на кровати, когда вокруг нее начала растекаться лужа крови. Она попросила меня позвать медсестру, и та нашла кусок металла, которым женщина порезала себя.
У нее был лишний вес, как у многих психически больных пациентов. Одним из побочных эффектов антипсихотических препаратов является увеличение веса, особенно у женщин. Представьте себе, что вы психически больны, у вас десятый размер и вы попали в больницу. А через два года у вас уже двадцать второй размер и вы набрали 40 кг. Нехорошо, правда? Металл прошел сквозь верхний слой кожи и слой жира: ее кишки буквально торчали наружу. Но медсестры не суетились. Спешить было некуда.
Хорошо, дорогая, мы отвезем тебя в больницу, спокойно сказала одна из сестер.
Ее рану зашили, и на следующий день она вернулась к нам.
Подобное происходило без конца. В честерфилдском отделении было около тринадцати девушек наверху и семь или восемь внизу, и этого было более чем достаточно. В Мэнсфилде их было двадцать, опять же на двух этажах. В некоторые дни там могло быть сорок сотрудников, потому что, если одна начинала буянить, они все выходили из себя. Например, утром кто-нибудь из тех, кто постоянно причиняет себе вред, от чего-то расстраивался. Потом еще одна, и еще, пока к концу дня все вокруг не стояло вверх дном.
Женщины тоже могут быть очень жестокими! Нас били, кусали, в нас плевали, а мы должны были использовать как можно меньше силы для сдерживания.
Одна членовредительница трепала нам нервы тридцать шесть часов подряд. Она порезалась, ей зашили рану, а потом она начала буквально раздирать ее. В какой-то момент, когда мы ее успокоили, ей разрешили вернуться в свою комнату. Она захлопнула дверь и тут же ударилась головой о зеркало. Так оно и продолжалось. Она успокаивалась, казалось, все кончено, а потом бам! И все сначала. Мы подкладывали ей под голову подушки, переворачивали ее на другой бок, приносили чай, но она снова и снова причиняла себе вред Я провел с ней всю свою тринадцатичасовую смену. Мы все время говорили с ней: «Дать тебе попить?», «Хочешь сигарету?» Но стоило ее отпустить, она билась об стену, разбивала чашку о голову или еще что-нибудь. Ей давали успокоительное, и его хватало на какое-то время, но потом она снова начинала буянить.
В общем, это была очень напряженная работа, но в то же время она приносила удовлетворение. Мне нравилось болтать с женщинами, их истории были захватывающими. Мне казалось, что я действительно помогаю людям. Я отлично ладил с некоторыми пациентками, из тех, что очень настороженно относились к мужчинам из-за всего, что с ними произошло. Я очень гордился этим. Некоторые из парней, нанятых на работу, в том числе бывшие тюремные офицеры, были немного неприступными и холодными, но не я. Я вложил в эту работу душу.
Потом мне предложили поработать в частном тюремном секторе. Тюрьма Форест-Бэнк, Солфорд, была как новенькая. Мужское закрытое учреждение категории В, первоначально разработанное как тюрьма максимальной безопасности категории А, но сразу же пониженное на один уровень по причинам, которые мне неизвестны. Оно открылось в январе 2000 года, за год до начала моей работы там. Всего существует четыре категории тюремной безопасности: закрытые тюрьмы высокой безопасности (категория А), где содержатся заключенные, которые считаются очень опасными для общественной или национальной безопасности; закрытые тюрьмы категории B, для заключенных, которые предположительно чуть менее опасны, но для них побег все еще должен быть чрезвычайно трудным; есть закрытые тюрьмы категории С для мужчин и женщин, которые все еще должны находиться в закрытом учреждении, но вряд ли попытаются сбежать. И наконец, еще есть открытые тюрьмы категории D, где содержатся заключенные, которым можно обоснованно доверять.