Можно войти?
Нет.
Тогда не выслушаешь ли мою исповедь?
Сомневаюсь, что, если ты трижды произнесешь «Аве Мария», тебе это сильно поможет, говорю я.
Он прижимается ладонью к сетке.
Элла?..
Не надо, останавливаю я. Но кладу руку напротив его. Мы сидим так, молча, не шевелясь, соприкасаясь ладонями через тонкую сетку.
Я влюблен в тебя с тех пор, как мне было восемь.
Вранье, говорю я.
1977 год. Август, Бэквуд
В кронах деревьях надо мной есть просвет. Я лежу на мшистом берегу ручья, глядя на почти квадратный кусочек неба. Сначала оно голубое и чистое, а уже через минуту по нему проплывает облачко, похожее на роспись на церковном потолке. В квадрат залетает чайка. Я слышу ее скорбные, ищущие крики еще долго после того, как она исчезает из виду. Сунув руку в карман, я достаю ириску. Я прихожу сюда почти каждый день. Иногда мама спрашивает, где я была, на что я отвечаю: «Гуляла» и она кажется удовлетворенной ответом. Я могла бы отправиться автостопом в город и оказаться в одной машине с серийным убийцей, а она бы ничего не заметила. Все ее внимание поглощено Лео и Анной. Они ругаются по любому поводу. Это продолжается с тех пор, как мама с Лео поженились. Я теперь боюсь садиться за стол за ужином. Начинается все нормально: Лео читает нам лекцию по поводу Китая или того, почему документы Пентагона все еще важны. Но уже очень скоро начинает наезжать на Анну. Ему не нравится ее подруга Линдси: она одевается, как проститутка, не по годам развита физически и отстает в развитии умственно, думает, что красный кхмер это цвет губной помады, ее родители голосовали за Джеральда Форда. Почему Анна получила тройку по математике? Почему она сидит сиднем и не помогает, пока мать накрывает на стол? Ее юбка слишком короткая. «А ты чего пялишься, извращенец?» говорит Анна, а когда Лео встает со стула, убегает к себе в комнату и запирает дверь.
Это все гормоны, говорит мама Лео, пытаясь примирить их. Все подростки сущий кошмар. А девочки тем более. Подожди, когда Розмари достигнет пубертатного возраста.
Лео обещал стараться держать себя в руках. Но с тех пор, как мы приехали в Бэквуд, их отношения стали еще хуже. Лео решил «проявить твердость». Теперь он отправляет Анну в домик каждый раз, как она начинает пререкаться, а мама отказывается вмешиваться. «Прости, но я не могу постоянно быть судьей в ваших спорах», говорит она Анне. Анна лежит на кровати, сдерживая слезы, и орет на меня, если я пытаюсь войти.
Как-то утром в июле Лео и Анна так разошлись, что мама швырнула яйцо о кухонную стену.
Все, больше ни минуты не могу это терпеть. Я иду в гости к отцу и Памеле. Она протянула мне банан. Рекомендую тебе отправиться куда- нибудь погулять на целый день, если не хочешь оглохнуть.
Я иду к океану, фантазируя о том, как отравлю Лео стану той, кто спасет Анну, раз уж мама не хочет, когда спотыкаюсь о корень и случайно выдираю ремешок из шлепанца. Сев на дороге, я пытаюсь заправить его обратно в дырку. Под низкими ветвями деревьев виднеется едва заметная тропа возможно, оленья. Я заползаю в кусты и иду по тропе, пока она не исчезает в густых зарослях. Я уже поворачиваюсь обратно, когда вдруг слышу шум бегущей воды. Что не поддается объяснению, потому что всем известно: в этих краях нет ни рек, ни ручьев. Поэтому отцы-пилигримы и отправились дальше, туда, где сейчас Плимут, после того как высадились на нашем мысе. Я осторожно раздвигаю ветку за веткой полотенцем, пролезаю через заросли, стараясь не слишком расцарапать ноги, и оказываюсь на небольшой прогалине. Посередине бьет родник; его пресная вода, бурля, бежит дальше узким ручьем. Деревья-великаны расступились, оставив внизу ковер бархатного мха. Я ложусь на берег ручья и закрываю глаза. «Возможно, яд слишком явное орудие убийства», думаю я. Может быть, нам с Анной нужно убежать из дома, поселиться здесь. Мы могли бы построить дом на дереве с платформой и крышей из веток. Свежая вода у нас есть, и мы могли бы ловить рыбу на пляже рано утром, пока никто не проснулся, и собирать дикую голубику с клюквой, чтобы не заболеть цингой. Я стала составлять в голове список всего необходимого: пустые банки из-под кофе, чтобы хранить воду, свечи, спички, леска и рыболовные крючки, мыло, две вилки, запасные трусы, спальные мешки, средство от насекомых. Мама еще пожалеет, что никогда не становилась на сторону Анны и позволяла Лео ее наказывать. Может быть, не сразу, но в конце концов она станет по нам скучать.
Но День труда уже на носу, а единственное из списка, что мне удалось собрать, это две ржавые кофейные банки, старые плоскогубцы и несколько свечных огарков. Высоко надо мной стая птиц, точно мимолетная мысль, пересекает квадратик голубого неба, рисуя в нем знак победы. На мое лицо падает тень. Я застываю. Пытаюсь стать невидимкой.
Привет.
На меня сверху вниз смотрит маленький мальчик, лет шести-семи, который подошел так тихо, что я ничего не услышала. У него густые черные волосы до плеч. Светло-зеленые глаза. Он босиком.
Меня зовут Джонас, говорит он. Я заблудился.
Он не выглядит ни растерянным, ни напуганным.
Элла, представляюсь я. Я видела его семью на пляже. У его матери курчавые волосы, и она кричит на нас, когда мы оставляем на песке яблочные огрызки. Они живут где-то в Бэквуде.
Я следил за скопой, рассказывает он, как будто это все объясняет. Потом садится на мшистый берег рядом со мной и поднимает глаза к нему. Долгое время мы оба молчим. Я слушаю шелест деревьев, плеск воды на камнях. Я помню, что Джонас здесь, но ему каким-то образом удается стать тенью.
Это окно, наконец говорит он.
Знаю. Я поднимаюсь и отряхиваю землю с джинсовых шортов. Надо идти домой.
Да, отвечает он с серьезным лицом. Мама будет вне себя от беспокойства.
Мне становится смешно, но я молча беру его за руку, веду назад по тропе и возвращаю матери, которая благодарит меня с таким видом, будто отчитывает.
12:50
Это правда.
Финн, Мэдди и Джина добрались до конца отмели, туда, где резко становится глубоко. Питер с плеском идет за ними по неровному дну, таща доску. Мне хочется плакать.
Нет, неправда. Помнишь тот пикник на пляже, когда я познакомилась с Джиной? Ты очень доходчиво рассказал мне, что теперь влюблен в Джину и, «слава богу», наконец-то забыл обо мне. Это было лет двадцать назад.
Я сказал это, только чтобы тебя ранить.
Я в точности помню, где мы стояли. Как ни иронично, но это было на этом же самом пляже. Я даже помню, во что была одета. Во что был одет ты. Мне казалось, будто мое тело внезапно стало пустым как когда ухаешь вниз на американской горке.
Ты была в джинсах, тихо говорит Джонас. Края внизу намокли.
Мэдди ловит волну и едет на ней до самого берега. Врезавшись в песок, она встает, слегка пританцовывает в триумфе и бежит обратно в море.
Блин, блин, блин. Что мы наделали? Я задыхаюсь от ужаса. Перед прошлым. Перед настоящим. Перед всей этой историей.
То, что должны были сделать уже давно.
Нет, говорю я.
Вчера была лучшая ночь в моей жизни. Первая ночь.
Я качаю головой, все мое тело содрогается, будто от рыданий.
Уже много лет как слишком поздно.
Он убирает руку. Я чувствую себя так, будто мне дали пощечину: теперь мне отчаянно хочется его вернуть. Затем что-то касается моей ноги. Рука Джонаса прорыла в песке туннель и оказалась в палатке. Он проводит рукой вверх по моей ноге, находит внутреннюю сторону бедра.
Мне нравится эта часть тебя, шепчет он.
Хватит. Я отбрасываю его руку.
Мягкая кожа, как у ребенка. Его пальцы тянут за мой купальник.
Джонас, я серьезно. Они же рядом. Я вижу детей.
Они в сотне метров от нас. Ляг. Закрой глаза. Я посторожу.
Нет, сопротивляюсь я. Но, накрыв бедра полотенцем, ложусь на песок. Сквозь нейлоновую стенку палатки у меня за головой доносятся шаги. Я слушаю, как шуршит по песку липучка на распашной двери. Как ритмично стучит резиновый мячик под ударами деревянных бит. Откуда-то долетает запах кокосового масла.
Джонас отодвигает низ моего купальника, обводит меня по краю, просовывает внутрь самый кончик пальца.
Здесь же Джина, шиплю я. И Питер.
Тс-с-с отвечает он. Они далеко. За прибоем. Я смотрю прямо на твоего мужа.
Он засовывает в меня палец, потом вытаскивает его так медленно, что я едва могу дышать, открывает меня. Я испускаю стон, молясь, чтобы ветер заглушил звук. Тогда он трахает меня пальцами, быстро и жестко. Я двигаю бедрами, насаживаясь на его пальцы, желая, чтобы внутри оказалась вся рука. Я на людном пляже. Мои дети играют в волнах. И мысль о том, что Джина и Питер на расстоянии брошенного камня, заводит меня сильнее, чем когда-либо в жизни.
Джина выходит на берег, шепчет Джонас. Зажимает мой клитор. Я кончаю, содрогаясь всем телом, проглатывая крик, пока Джина идет к нам.
Еще не поздно, говорит он. Потом вытирает руку о песок, встает и идет навстречу жене.
9
1978 год. Сентябрь, Нью-Йорк
Унылая пора между окончанием лета и началом учебного года. Сегодняшний день вполне подошел бы, чтобы купить новую обувь а потом получить бесплатный соленый крендель и комикс. Ни грома, ни молний, ни льющейся с неба серы. Но сегодня Анну отправляют в школу-интернат в Нью-Гэмпшире. Ее автобус отходит в полдень с остановки на пересечении 79-й улицы и Лексингтон-авеню. Спустя неделю после того, как мы вернулись в город, Лео шел домой с концерта и увидел Анну с ее подругой Линдси, клянчивших мелочь на углу. Они рассказывали какому-то мужчине в костюме, что их ограбили и им нужны деньги на автобус до дома. Мужчина выудил из кармана десятку и сказал девчонкам поймать такси. Лео дождался, когда он уйдет, а потом вышел из тени.
Анна, позвал он благодушно, что ты здесь делаешь? Уже поздно. Разве ты не должна быть дома?
Я провожаю Линдси на автобус, сказала Анна.
Я так не думаю.
Это потому, что ты вообще не думаешь, огрызнулась Анна.
Я видел, что вы делаете.
Правда? Что?
Обманываете. Воруете. Ведете себя, как дешевые проститутки с 14-й улицы.
Ты извращенец, сказала Анна.
Лео протянул руку.
Дай сюда деньги. Сейчас же. Мы с мамой обсудим, что с тобой делать.
Он думает, что может мне указывать, насмешливо бросила Анна Линдси. Но он мне не отец. Слава богу. Пошли отсюда.
Твоего отца нет, сказал Лео.
Он есть. Просто живет в Лондоне.
Если бы он хотел с тобой увидеться, он бы это сделал.
Иди в жопу, взбесилась Анна. Хотя погоди, тебе же именно этого и хочется, так ведь?
Лео утверждает, что не помнит, как поднял руку и ударил ее по лицу, но Линдси сказала мне, что у него был такой вид, будто он хочет сделать ей больно. Теперь Лео жалуется, что при виде нее каждый раз чувствует себя чудовищем. Один из них должен был уйти. И это оказалась Анна. Я не против ее отъезда. На прошлой неделе она застукала меня, когда я примеряла ее лифчик, и порвала мое сочинение, которое задали на лето. Но мне жаль ее. Ведь я знаю, что она напугана и уже тоскует по дому, хотя еще не уехала. И еще ей хочется, чтобы наша мама выбрала ее.
Я сажусь к ней на кровать и смотрю, как она укладывает последнее, что нужно взять, в чемодан. Снимаю с дверной ручки ее игрушку-антистресс в виде шариков на веревочке.
Не трожь мои вещи. Она выхватывает у меня шарики и бросает их в шкаф. И только попробуй надеть мою одежду!
Можно я возьму это? Я достаю из мусорной корзины старый журнал. Донни Осмонд смотрит на меня немигающим взглядом.
Ладно. Анна садится на чемодан и застегивает молнию, потом беспокойно оглядывается, как будто что-то забыла. На ее комоде стоит флакончик туалетной воды. Анна идет к нему. Держи, протягивает она его мне. Раз уж меня не будет здесь на твой день рождения.
Она сняла свои постеры, на стенах повсюду остались кнопки и грязные темные квадраты, похожие на слепые окна. На одной кнопке все еще висит обрывок глянцевой бумаги. Вот и все, что осталось от Анны, кусочек альбома Джеймса Тейлора, как деталь от пазла, остальное смято и брошено в мусорку.
Почему мне нельзя жить в твоей комнате? говорю я. Почему ее отдали ему?
Анна заливается слезами.
Я тебя ненавижу, всхлипывает она.
Хуже всего, что Анну заменили. Мать Конрада решила, что не может справиться с тринадцатилетним мальчишкой. Она оставит себе чудачку Розмари с ее жутковатой одержимостью григорианскими хоралами и первородным грехом, а Конрад достанется нам. Противный таращащийся Конрад с его коротким плотным телом, как у борца. Анна утверждает, это из-за того, что его мать застукала его, когда он дрочил в туалете. Мы поедем в аэропорт встречать его, после того как посадим Анну на школьный автобус. Анне страшно ехать одной, и мама это знает, но Лео настоял, чтобы мама встретила вместе с ним его сына, поэтому она не может отвезти Анну в Нью-Гэмпшир. «Я не могу быть в двух местах одновременно», сказала она Анне.
Лучше бы ты поехала жить к папе, говорю я сейчас.
Анна подходит к столу, открывает нижний ящик и вынимает оттуда письмо в голубом конверте авиапочты.
Я написала ему летом. Рассказала, как все плохо между мной и Лео. Спросила, можно ли мне переехать к нему в Лондон.
Она протягивает мне конверт.
Папино письмо коротко. Он пишет, что ему очень хотелось бы, чтобы Анна жила с ним, но они сейчас не могут позволить себе квартиру побольше. У них не так много денег, а Джоанне нужно уединение, чтобы писать. Если бы это было его решение, то, конечно, она могла бы к нему переехать. Он уверен, что все наладится. Лео хороший человек. А внизу подпись: «С любовью, папа».
Notes
1
Здесь и далее в переводе К. Д. Бальмонта.
2
Персонаж детской книги «Мадлен» Людвига Бемельманса.
3
Оранжевый дом (исп.).
4
Яичница-болтунья (исп.).
5
Еще раз (фр.).
6
Во вторую (фр.).
7
Пожалуйста (фр.).
8
Быстро, быстро (фр.).