Ответить Ивонн не успела, пока она обдумывала сказанное отцом, входная дверь распахнулась. Сначала из дома вылилась порция желтого света, а потом на крыльцо вышла Виола Спенсер домоправительница Розенфилдов. Править сейчас было нечем: у Розенфилдов не было прислуги, как в прежние времена, но бабушка Виолы, как и ее мать, работала в усадьбе, дед Розенфилд попросил Виолу остаться, чтобы помогать его жене по дому. У Виолы был белый передник, темные мясистые губы, глаза чуть навыкате и завязанные в тугой пучок курчавые волосы.
Ивонн! воскликнула она глубоким, грудным голосом. А после зацеловала ее, вопреки словам отца, который стоял в стороне, поджав губы, чтобы не рассмеяться. Предрассудки былой эпохи давно были стерты. И сейчас, когда Ивонн обняла Виолу в ответ, это было заметно, как никогда прежде. Ивонн любила мисс Ви, как сама ее называла, и скучала по ней и ее грушевому пирогу с корицей, но все же, если бы ее спросили, она бы сказала, что можно было бы обойтись и без поцелуев.
Виола, милая, здравствуй, Джен подошла к домоправительнице, и они тоже расцеловались в обе щеки, а когда очередь дошла до отца, мисс Ви обняла и его.
Следом из дома показалась пожилая чета Розенфилдов. Сэмюэль громко рассмеялся при виде внучки, спешно спускаясь с крыльца на негнущихся ногах.
Только посмотрите на нее, в уголках его глаз блестели слезы. Отец говорил, что дед с возрастом становится сентиментальным, но от этого не менее заносчивым, добавлял он, а Ивонн понятия не имела, что значит слово «заносчивый».
Как ты выросла, девочка, Сэмюэль обхватил ладонь Ивонн своими руками и поцеловал тыльную сторону, а затем обнял внучку. Объятия у деда были крепкими. От него сладко пахло табаком: дед курил самокрутки. Его одежда была выстирана и выглажена белые брюки и льняная рубашка. Сэмюэль Розенфилд был человеком «старой закалки», как обычно говорила мать Ивонн. «Прости ему все слова, потому что однажды, когда он уйдет, покинет нас и этот мир, ты будешь жалеть, что не простила», добавляла она, когда Ивонн после очередного упрека деда жгли яростные, горячие слезы обиды. Дед был неоднозначным человеком, Ив так и не решила, как к нему относиться.
Папа, мягким голосом сказала Джен и обняла деда. Ивонн было странно слышать, что она зовет его папой, ведь ее собственного отца здесь не было. Дед был неоднозначным человеком, но Женевьеву любил, как казалось девочке, гораздо больше собственного сына.
Почему ты зовешь его папой? спросила Ивонн, когда ей было лет девять.
Потому что его это радует, просто ответила Джен и погладила дочь по волосам.
Но разве нам даются не одни родители на всю жизнь? девочка нахмурилась.
Одни. Это просто знак уважения. Я никогда не буду любить твоего деда, как своего отца, просто так принято.
И я буду звать мамой чужую женщину? озадачилась Ив.
Как захочешь, милая. Как захочешь.
Мария Розенфилд была совсем другой. С чувствами относительно бабушки Ивонн определилась давно: она ей нравилась. Внучку Мария любила абсолютно и вопреки, как и собственного сына, а вот к невестке относилась прохладно, но та все равно упорно звала ее «мама» и улыбалась так, как могла только она.
После затянувшихся приветствий и слов восхищения по поводу того, какой красавицей вымахала Ивонн, они все собрались за одним столом. Ноа поначалу чувствовал себя неловко, зато Виола громко смеялась над шутками Аарона и внимательно слушала рассказ матери Ивонн о том, как она пару недель назад провела выходные в Милане со своей подругой Бетти, домохозяйкой из верхнего Ист-Сайда. Ивонн смотрела на слегка запотевший бокал, наполненный темно-красным, пожалуй, даже багровым вином, который стоял почти нетронутым возле тарелки ее отца, и рассматривала свое отражение, стараясь найти ту взрослую красавицу, о которой все говорили, но видела только себя. Да, ее руки и ноги слегка вытянулись за последний семестр в школе, но Ивонн напоминала себе подросшего котенка угловатая, нескладная, тощая.
Ее клонило в сон после съеденного мясного рулета и лукового супа, который изумительно готовила Ви. После долгой дороги и долгих разговоров, и напряжения, которое повисло над столом, когда дед заговорил о виноградной лозе, все почувствовали себя утомленными. Виноградник медленно погибает, потому что Ноа в одиночку не справляется с объемом работы, говорил дед, а у него самого колени болят. При этом он многозначительно посмотрел на отца и сказал, что было бы неплохо, если бы тот сподобился помочь подвязать виноград, и тогда отец сказал, что не сможет остаться надолго, потому что в Нью-Йорке у него много незавершенных дел. Финансовое положение Розенфилдов значительно ухудшилось со времен Гражданской войны нанять рабочих дед не мог, но и сыну этого сделать не позволял. «Из принципа», говорил Аарон.
Ивонн зевнула, обнаружив, что поймала себя на мысли, как было бы здорово, если бы она уснула прямо здесь, а отец, как раньше, взял бы ее на руки и донес до кровати.
Что-то ты совсем раззевалась, милая, Аарон потрепал дочь по волосам, а та только пожала плечами.
Я подготовила для тебя комнату, Ивонн, улыбнулась бабушка. Виола застелила кровать новым постельным бельем.
Спасибо, мисс Ви, Ив встала из-за стола, поцеловала ее в щеку, а затем всех остальных по очереди, пожелала им спокойной ночи и устало поплелась в сторону лестницы.
Не забудь принять душ, малышка, напомнила мама.
Темный паркет, начищенный до блеска, местами пора было ремонтировать, потому что кое-где он облупился, и доски, уложенные причудливым рисунком, совсем прохудились от времени. Даже не специалист мог при взгляде на паркет запросто понять, что не одно поколение Розенфилдов родилось, прожило свой век и гордо встретило старость и смерть в этих стенах.
Ивонн поднялась по лестнице, скользя ладонью по гладким, затертым временем деревянным перилам и, свернув налево, очутилась в своей комнате. Раньше она принадлежала ее отцу, а еще раньше деду. Она была довольно просторной, со светлыми стенами и с темными панелями из дуба. На кровати лежал такой мягкий матрас, казалось, что лежишь на вате. Платяной шкаф в углу и письменный стол у западной стены, с грудой книг на нем. Дверь в ванную, которая не закрывалась на защелку, сколько Ивонн себя помнила, тоже была сделана из светлого дерева. В комнате, конечно, было огромное окно с балконной дверью, откуда был выход на веранду, опоясывающую усадьбу. Ивонн думала, что и ее отец, и, возможно, когда-то дед, насчет последнего девочка была не уверена, как и она сама, плющили носы о стекла этого окна, глядя на приусадебный участок, на сад, полный фруктовых деревьев и на колючие розовые кусты, пестрящие красными бутонами. А еще они кругами носились по веранде и засыпали под стрекот цикад, ночные перешептывания птиц и шум молодой листвы. А вечерами, когда становилось влажно, сыро и холодно, обычно ближе к осени, сидели на широком белом подоконнике и выводили пальцами узоры на запотевшем окне.
Девочка приняла душ, как настаивала мама, и почистила зубы. Когда она дошла до кровати, на ходу надевая голубую хлопковую ночную рубашку в белую и желтую полоску, не чувствуя ног от усталости, то повалилась на постель прямо поверх одеяла и почти мгновенно уснула. Ей снилось невероятной синевы небо и песчаные буераки.
Глава вторая. Лето в Виргинии.
Сплетенный из льняной пряжи гамак лениво покачивался на ветру. Ивонн лежала в нем, согнув ноги в коленях и прикрыв глаза, изнывая от скуки и жары. Она держала в руках раскрытую книгу, но строчки расплывались по старой, пожелтевшей бумаге.
Ив, милая, может, зайдешь в дом? к девочке подошла ее мать, погладила прохладной ладонью по лбу, смахнув испарину, и убрала налипшие волосы с лица. Я принесла тебе лимонад, а Виола готовит апельсиновый лед.
Ивонн сощурилась от солнца и взглянула на мать. Джен села рядом с ней и мягко прислонилась к ее ногам. В ее руке был запотевший стакан с цитрусовым лимонадом. По стенкам стакана стекали капельки воды, и в них отражалось жаркое полуденное солнце. Внутри позвякивали кубики льда, плавали дольки лимона и листочки мяты. Ивонн взяла стакан из рук мамы и улыбнулась ей. Она всегда удивлялась поразительной способности матери чувствовать ее малейшие желания. Чуть позже она скажет, что это и называется «быть родителем».
Спасибо, девочка закрыла книгу и положила ее на ротанговое кресло. К книгам она всегда относилась бережно. На этот раз в ее руках был «Хоббит, или туда и обратно» Толкина. История приключений Бильбо Беггинса.
Ты совсем заскучала здесь, да, малышка? Джен взяла вчерашнюю газету со стола и помахала ею перед лицом. Воздух, на пару градусов выше температуры тела, был настолько густым, влажным и жарким, что казалось: она машет газетой под водой. Дед починил твой велосипед. Ты можешь съездить к пруду и порисовать там. Если хочешь.
Серьезно? Ивонн оживилась, потому что раньше Джен всегда сопровождала ее на велопрогулке: ненавязчиво ехала позади. Вовсе не потому, что не могла крутить педали так же быстро, как дочь, а потому, что, думала Ив, мама хотела дать ей немного свободы, пусть и призрачной. А ты со мной не поедешь?
Ты уже достаточно хорошо знаешь эти места, Ив. Будь дома к ужину, милая. Не забывай посматривать на время. Ивонн кинула быстрый взгляд на дорогие часы, которые ей подарил на прошлый день рождения деловой партнер отца, и кивнула. Джен поцеловала дочь в лоб и ушла в дом. Звук ее шагов был отчетливо слышен, потому что Джен носила атласные домашние туфли на каблуках. Ивонн видела такие туфли в глянцевом журнале, когда сидела с мамой в приемной у стоматолога. И однажды на витрине универмага на Манхеттене. А еще, ее шаги были слышны, потому что рассохшийся пол на веранде тонко скрипел, намекая, что не помешало бы что-то с этим сделать.
Когда мама скрылась в доме, из распахнутых окон послышался ее смех и голос отца, а потом зазвучала «Жизнь в розовом цвете» Эдит Пиаф.
Ивонн залпом выпила лимонад, вскочила с гамака, повесила этюдник с масляными красками на плечо, и ринулась в гараж, где стоял ее починенный велосипед.
В гараже не было нужды, никто не пользовался им по назначению уже очень давно. Машину дед парковал у ворот никому бы здесь не пришло в голову воровать у Сэмюэла Розенфилда. Дед был старым человеком, его уважали в округе, да и во всем мире (казалось иногда Ивонн). Изредка дед возился в гараже, перебирая движок старичка трактора, но, в основном, там хранили всякий хлам. Мама говорила, что Ивонн еще слишком мала, чтобы понять, почему дед так трепетно относится к старым вещам. Но Ивонн понимала. Она думала, что, возможно, эти вещи очень дороги деду или, может быть, они напоминают ему о том, как он был молод лет пятьдесят назад, когда купил эту вешалку для верхней одежды и шляп.
В ее парусиновых туфлях голубого цвета было полно песка, потому что Ивонн никогда не надевала их, как следует: она всегда наступала на задник. Отец несколько раз говорил ей, что не стоит в эспадрильях садиться на велосипед, но Ивонн это мало волновало. Она открыла старую деревянную дверь, ведущую в гараж чугунный замок тяжело качнулся, петли запели. Ив потянула носом воздух и улыбнулась: пахло старым машинным маслом, дедовыми самокрутками, сыростью и книжной пылью.
При усадьбе только малая часть то, что осталось, говорил дед. Просто сад: в прежние времена там сажали только столовый виноград. А теперь посмотри: все, что сделали твои предки, заметает пыль. И скоро пыли будет так много, что и в памяти этих мест не останется, он касался лозы, и она была такой же сухой и старой, как его руки. Но знаешь, что я тебе скажу, девочка? Если бы южане победили в той войне, страна никогда не превратилась бы в то, во что превратилась сейчас.
Но разве в войне можно победить? Ивонн задумалась и, сощурившись от яркого солнца, от которого не спасали ее новенькие «Рэй Бэн», взглянула на деда. Она всегда думала, что в войне можно только проиграть. Дед в ответ только усмехнулся и покачал головой.
Сэмюэл часто катал Ивонн по окрестностям. Он говорил, что на машине нужно ездить, чтобы продлевать ей жизнь. Он возил Ивонн к старым землям, которыми по сей день владела семья Розенфилд, но которые никто не обрабатывал уже много лет. Он показывал Ивонн плантацию, от которой время не оставило ничего, кроме ссохшейся лозы и покореженных креплений. Сэмюэл Розенфилд, или просто дед Сэм, как называла его Ивонн, был потомком богатых плантаторов-южан. Он был человеком старой закалки (так говорили мать и отец, оправдывая его) и многое отвергал. Например, своего собственного сына, и президента Буша, и Клинтона, а затем снова Буша, только уже младшего.
Если бы не твой упрямый, как мул, отец, все было бы по-другому. Имя Розенфилд жило бы еще многие десятилетия. А теперь все наши надежды, надежды твоих предков, в тебе, Ив.
Ивонн вряд ли осознавала, что значат эти слова. А дед едва ли понимал, какую ответственность возлагал на двенадцатилетнюю девчонку. «Боже мой, ей ведь всего двенадцать», сказал бы Аарон, если б услышал эти слова. Ивонн вдруг вспомнила лицо отца, когда тот осаживал деда: «Боже мой, па, мир перестал быть таким, каким ты помнишь его. Но ты слишком горд, чтобы понять это. И слишком упрям, чтобы покинуть Виргинию».
Ивонн кое-что смыслила в религии. Ее мать была католичкой. Впервые Ивонн узнала об этом, когда она взяла ее с собой в собор, чтобы послушать органную музыку в Сочельник. Ей тогда было семь. А еще Ивонн знала, что ее отец агностик. И он нигде и никогда не вспоминал имя Бога так часто, как в Виргинии, когда говорил с дедом.
Ивонн проехала мимо старой плантации, в направлении ближайшего городка, не обращая внимания на то, что сложенные металлические ножки этюдника больно хлещут ее по костлявому боку. Она точно знала, где ей свернуть, чтобы добраться до пруда как можно быстрее. По дороге она увидела радиовышку, которой раньше здесь не было, и подумала вопреки словам деда, что, если цивилизация добирается сюда, в Абингдон, значит, не такой уж плохой стала страна. Она вспомнила, как несколько лет назад отец купил две рации, и они играли в исследователей все лето, таскаясь по Нью-Йорку, посещая музеи и выставки, парки и кинотеатры. «Наземное управление для майора Тома»4, шепотом говорил в рацию отец, когда они сидели в кинозале на разных уровнях. Он просто обожал Дэвида Боуи, а Ивонн отвечала: «Майор Том наземному управлению. По-моему, этот фильм полный отстой». Это была премьера «Бэтмен возвращается» Тима Бертона.
То было единственное лето, проведенное не в Виргинии, потому что весной отец и дед сильно поругались.
Спрыгнув с велосипеда и бросив его на землю, когда дорога прервалась высокой травой и желтым рапсом, Ивонн аккуратно пробралась через заросли к пруду, она надеялась не наступить на змею. Ноа сказал, что прошлым летом наткнулся на одну и так и не понял, была ли она ядовитой.
Девочка устроилась в тени раскидистого кизила и открыла деревянный ящик с красками. В воздухе пахло лимонным миртом и застоявшейся водой. После продолжительных дождей и гроз пруд разбухал, и в нем можно было поплавать, но сейчас он обмелел и был полон головастиков. Посреди гладкой, недвижимой ветром воды образовался островок, на нем сидела парочка уток и негромко переговаривалась. Солнце жгло небо, заволоченное прозрачными облаками, и тень от огромного куста цветущего кизила была как раз очень кстати.