Зоя не понимала, почему в Израиле и Вене кому-то нужны будут шапки, часы и фотоаппараты. Ведь за границей есть всё, оттуда привозят дефицитные джинсы-варёнки и пеналы с ластиками. Она надеялась, что Соня, переехав в Израиль, отправит ей джинсы в подарок. Или может быть просто красивый пенал? Или даже карандаш или фломастер? Зое любая вещь пригодилась бы, но она стеснялась попросить подругу об этом, а Соня сама ничего такого не предлагала.
Ты увидишь Вену? спрашивала Зоя Соню.
Да, и Рим тоже. Только мама волнуется, что там будет трудно, и денег не хватит. Надо там будет ждать статуса, и только потом мы попадем в Израиль, отвечала Соня.
Что это был за статус Зоя не знала, а у Сони спросить она стеснялась. В последнее время её подруга стала нервной и носила огромную тетрадь, всю исписанную словами на иврите. А уже через неделю после проводов Соня уехала. И на этом их общение прервалось.
В классе были и другие девочки, но Зоя с ними общалась мало, и вскоре после Сониного отъезда стало ясно, что только она и была её настоящей подругой. Летом Сониного отсутствия Зоя не чувствовала, но за неделю до возвращения в школу с ужасом осознала, что теперь окажется в классе совершенно одна.
Думая об этом, Зоя рассматривала себя в зеркало. В её комнате стояло огромное старинное зеркало в оправе из орехового дерева, доставшееся папе в наследство. Это зеркало Зоя раньше не любила и смотреться в него избегала. Но после приезда из Ленинграда в конце августа 1988 года она в него всё же глянула и почувствовала, будто у неё выросли крылья. Она была совсем другой. На неё смотрела уже не дикая запуганная девочка со слишком толстыми ляжками, выпирающим животом и рыхлыми плечами. Теперь отражение было другим подтянутым, загорелым, весёлым и бодрым. Даже Зоино лицо вытянулось и стало более ярким, ясным и счастливым. Зоя красовалась перед зеркалом, поворачиваясь то влево, то вправо. Потом подошла ближе, присмотрелась. Распустила волосы, собрала в хвостик, рассмотрела шею, поворачивая голову в разные стороны. Девочка осталась довольна собой. Теперь можно было идти в школу и не бояться: она была уверена, что в седьмом классе всё будет по-другому.
В седьмой класс Зоя шла окрылённая. Она точно знала, что за лето все забудут её обидное прозвище. А уж когда увидят, как она загорела, похудела и изменилась, сразу придут в восторг и будут воспринимать её по-другому. Зоя с радостью надела школьную форму, которую успела отпустить, белый фартук и собрала ранец. Мама забыла купить гладиолусы в подарок классной руководительнице, но мама забывала купить цветы уже не первый год подряд, и Зоя уже привыкла приходить первого сентября без букета. Девочка не особо волновалась. Да и куда учительнице столько цветов?
Линейка прошла без инцидентов. Зоя зашла в класс и успела сесть за парту, как вдруг она почувствовала какое-то движение за спиной. Зоя обернулась и увидела гогочущего Власова. Он поспешно отдирал руку от её спины. Зоя полезла за спину и почувствовала бумажку, приклеенную к фартуку сзади. Бумажка была липкая, противная, и Зоя сначала отдёрнула руку. Но потом всё же решилась, рванула и посмотрела. На бумажке была нарисована обезьяна со стрелкой, а внизу написано «зоопарк». Зоя замерла в ужасе. Власов не только не забыл кличку, он перешел на другой уровень теперь он ещё и писал оскорбления в Зоин адрес.
К счастью, в 1988 году 1 сентября выпало на четверг, и Зое пришлось страдать совсем недолго. Потом были выходные, стояла прекрасная тёплая погода, и Зоя даже съездила с папой на водохранилище и там искупалась.
Но в понедельник история повторилась. За выходные Власов не забыл про «зоопарк», хотя теперь не выкрикивал прозвище, а тихонько шипел, когда Зоя появлялась рядом с ним. Сидели они в разных концах класса, но Власов всё равно старался пройти рядом с Зоей и умудрялся улучить момент, чтобы её задеть. Если рядом находился кто-то из двух Кать или Галя, Власов получал целую волну одобрительных возгласов и восхищённых реакций от одной из девочек. Зоя старалась не реагировать, но это становилось труднее и труднее, и она почти отчаялась, не зная, как сможет выдержать травлю Власова весь учебный год.
Здание
Зоя встала решительно и радостно было пятничное утро, и Зою ожидали целых два дня без Власова и страданий в школе. Она схватила бутерброд, забросила книги в рюкзак и выбежала из дома. Зоя не стала дожидаться лифта. Вместо этого она бросилась вниз по лестнице с пятого этажа к выходу. Лестница была старинной, красивой, и перила у них были замечательные чугунные и выпуклые. Их дом был построен в 1890 году. Зое это рассказала их соседка по лестничной клетке, Инна Львовна. Зоя жила в квартире 39, а у Инны Львовны квартира была напротив, под номером 37. Соседке Зоя иногда помогала дотащить сумки из магазина или же вынести мусор. Зоя не считала это пионерской нагрузкой и никому не рассказывала, хотя их классная руководительница регулярно настаивала на том, что «настоящие пионеры должны оказывать помощь старшим». Инне Львовне было лет 6065, а может быть и больше, и, по её рассказам, жила она в этом доме с рождения. Это было редкостью, особенно в Москве, но Инне Львовне каким-то образом удалось прожить в одном доме всю жизнь. Зоина мама говорила, что Инна Львовна была «из бывших», но что именно это значит, Зоя не знала, а уточнять не хотела. Да и мама не особенно распространялась об этом.
Их дом, стоявший на Второй Брестской улице, был замечательным высоким, тёмно-серым, с огромными потолками и широченными стенами. Зоина квартира выходила окнами во двор, и каждое утро она рассматривала лепнину на фасаде дома напротив. В квартире даже был черный ход, правда, давно запечатанный, но когда-то по нему можно было спуститься прямо во двор, избегая парадной. Там же находился мусоропровод. Зоя черного хода боялась. Иногда там курили соседи снизу, а так как территория считалась запечатанной, там никогда не убирали. На черной лестнице была копоть и грязь. А если пойти по ней вверх, можно было выбраться на чердак. Однажды Зое это удалось. На чердаке были развешаны веревки для сушки белья, валялись старые чемоданы и низко свисали какие-то балки. Было темно и пахло плесенью. Зоя быстро оттуда сбежала и решила никому не рассказывать. Если бы мама узнала об этом приключении, обязательно запретила бы там появляться, а может быть, даже и постаралась, чтобы выход запечатали. И Зоя молчала.
Их квартира когда-то была коммунальной, и Зоя об этом знала. Но потом Зоиным родителям удалось что-то обменять, провернуть какой-то невероятный кульбит, что-то продать и выменять, и теперь она принадлежала только их семье. В Зоином классе все жили в своих квартирах, но во дворе она знала нескольких девочек, которые до сих пор жили в коммуналках. Зоя с ужасом представляла, как им, девочкам, приходится делить туалет и кухню с другими жильцами. Зое казалось невероятным, что на их кухне могли бы быть чужие люди. Или вдруг, встав с утра, она могла бы обнаружить в туалете соседа или соседку.
Зоины же родители выросли в московских коммуналках. Иногда папа рассказывал ей про своё детство. Папа провел его в коммуналке на улице Домниковской, около площади Трёх вокзалов. В папиной коммуналке жили разные люди: пьяница дядя Коля, инвалид-ветеран Толик, безымянные фабричные подруги. Зоя холодела от ужаса, когда папа рассказывал ей про шпану, с которой вырос во дворе, про игры в ножички и драки до первой кровянки. Она думала, что вот уж Власов никогда не смог бы стать авторитетом на Домниковке, в папином дворе или в папиной коммуналке в то время. Зоя переживала за папу, хотя всё это было уже давно и всё закончилось хорошо, папу не зарезали и не убили, но она каждый раз с ужасом думала, как страшно, наверное, было её папе всё это пережить в детстве. На Домниковке был свой кодекс чести, и Зоин папа прошёл это испытание и оказался достоин этого кодекса. А ещё Зоя мечтала о том, как Домниковская шпана избила бы Власова, осудив его за недостойное поведение, и как Власов плакал бы и молил о пощаде, но шпана бы его не простила.
В конце сентября, когда жизнь в седьмом классе уже немного успокоилась и вошла в русло, а первая четверть почти наполовину закончилась, Зоиному классу объявили, что скоро у них будет возможность изучать французский. Для этого нужно было оставаться после уроков на лишний час, по вторникам, средам и четвергам. Французский, как выразилась учительница, предлагался на факультативной основе, но если уж они начинали его изучать, должны были получать за это оценки. Зоя на французский записалась, предварительно убедившись в том, что Власов на факультативные занятия ходить не будет. Она и не сомневалась после школы Власов уходил играть в хоккей. Он занимался спортом серьёзно, и тренировки у него были каждый день после школы. Отец Власова и его старший брат были то ли профессиональными, то ли полупрофессиональными игроками в хоккей. Во всяком случае Власов хоккей обожал и даже в школе изредка появлялся с клюшкой, которую оставлял в раздевалке.
После записи на занятия про французский говорить перестали. И Зоя даже забыла, что вообще куда-то записывалась. Но потом, уже в начале декабря, всех, кто записывался на факультатив, попросили остаться после уроков. Зоя сначала не поняла, в чём дело, когда классная руководительница объявила: «Сегодня у вас будет французский. Первое занятие». Дальше она назвала несколько фамилий и приказала остаться.
Зоя не успела предупредить маму, так внезапно всё произошло. После занятий она осталась на своём месте, как и было приказано. В классе сидело ещё человек пять или шесть. Через несколько минут появились ещё ребята это пришли ученики класса «Б». Некоторых Зоя знала, а других, несмотря на то что учились они рядом уже шесть лет подряд, видела будто бы даже впервые. Оставаться в классе после двух было непривычно. Ребята нервно перешептывались, ждали. Все немного переживали. Зоя решила не терять время даром, и раскрыла учебник алгебры. Но не успела она открыть книгу, как в класс вошла женщина.
Это была не просто женщина, а это Зоя сразу поняла иностранка. Женщина была очень красиво подстрижена, её волосы лежали крупными локонами на плечах, и одета иностранка была так, что голова у Зои закружилась от восторга. От женщины пахло терпкими духами и сигаретами. Запах был едкий, сильный и чувствовался даже со второй парты, где сидела Зоя. Женщина была одета в тугие белые джинсы и яркий цветной мохеровый свитер. Свитер напоминал своей расцветкой какую-то невероятную райскую птицу он был и бордовым, и фиолетовым, и розовым, и даже красным и оранжевым. Такой красоты Зоя ещё никогда не видела. На свитер она могла любоваться часами, но пришлось прислушаться к француженке так Зоя решила назвать иностранку.
Здравствуйте, ребята, сказала иностранка с самым настоящим московским выговором. Меня зовут Наталья Анатольевна. Я буду преподавать у вас французский язык.
«Действительно француженка! с восторгом подумала Зоя. Вот это да!»
Наши занятия будут проходить три раза в неделю в интенсивном режиме, продолжала Наталья Анатольевна. Посещение всех занятий обязательно. Также обязательно выполнение домашних заданий. Если вы пропустите больше трёх занятий или будете приходить неподготовленными, я запрещу появляться на моих уроках, имейте в виду.
Зоя внимала, затаив дыхание. Рядом сидел Женя Куликов, мальчик из параллельного класса. Женя был тихим, маленьким, но учился хорошо. Он тоже слушал внимательно и напряжённо. Зоя оглянулась. Оказалось, что весь класс заворожённо слушал Наталью Анатольевну. А она тем временем уже держала в руке мел и твёрдыми широкими мазками писала на доске французские местоимения.
Je NousTu VousIl Elle Ils EllesУ Зои было ощущение, что она знала эти местоимения всю жизнь и просто их забыла, а теперь Наталья Анатольевна ей их напомнила. С английским такого у Зои не было никогда. Английский всегда давался тяжело и был для неё чужим. А тут, услышав, как Наталья Анатольевна произносит французские слова, Зоя почувствовала нечто родное и близкое сердцу. Французский согревал.
Дальше Наталья Анатольевна написала на доске два глагола:
Etre
Avoir2
Она посмотрела на ребят спокойно и строго:
Если хотите выучить французский язык, вы должны научиться запоминать окончания и спряжения. Другого выхода нет.
И Наталья Анатольевна пустилась в объяснения окончаний французских глаголов. Класс старательно скрипел ручками.
В конце занятий учительница объявила:
Это был пробный урок, ребята. В следующий раз я жду только тех, кто готов серьёзно со мной заниматься французским.
Когда они вышли из школы на уже тёмную улицу, Зоя была под впечатлением. Говорить не хотелось. Хотелось и дальше слушать Наталью Анатольевну.
Женя Куликов спросил:
Ну что, будешь продолжать?
Конечно! ответила Зоя. А ты?
Я тоже.
Зоя влюбилась во французский язык мгновенно и без оглядки. Это случилось так быстро, что она сама не поняла, что произошло. Девочка погрузилась в произношение и нежно, гортанно, клокотала буквой «р», которая, как ей казалось, сразу начала у неё правильно получаться. Наталья Анатольевна прочно слилась у Зои с французским языком и являлась его продолжением. Для Зои Наталья Анатольевна стала чуть ли не символом самой Франции. Занятия французским поглотили её. Теперь она жила от четверга до вторника, чтобы увидеться с Натальей Анатольевной и узнать что-то новое. Дома она оставляла занятия французским напоследок, чтобы не торопясь насладиться новыми словами и фразами.
В доме была одна-единственная пластинка на французском песни Эдит Пиаф. И Зоя стала крутить эту пластинку без перерыва. «Падам, падам», надрывалась Эдит, и Зоя делала все уроки под голос певицы. Зоя представляла себе Пиаф гордой и шикарной красавицей, с роскошной шевелюрой, в ярком блестящем наряде. Но мама как-то раз рассказала Зое, что Пиаф была мелкой, больной и несчастной женщиной, и её даже называли воробушком. Это Зою смущало, хоть Пиаф и покорила весь свет своим голосом. Зоя пыталась разобрать слова песен Пиаф, но это было трудно. Она пыталась повторять слова, но в первое время получалась какая-то каша. Отдельные слова получались, например «рьен де рьен», но остальное было непонятным.
Зоя попросила Наталью Анатольевну помочь ей выписать слова, понять, о чём так страдает Пиаф, но та только рассмеялась.
Идея неплохая, конечно, но так ты язык не выучишь, хотя некоторые пытались. Слушай, слушай, это не помешает.
И Зоя продолжала слушать Пиаф.
В школе, помимо французского, жизнь шла своим чередом. После Сониного отъезда в Израиль Зоя осталась без лучшей подруги. Ходить домой стало одиноко, да и на переменах не с кем было перекинуться словом. Хотя Соня совсем не помогала Зое бороться с нападками Власова, но от одного присутствия подруги становилось легче. А теперь Зоя осталась в классе одна. С Женей Куликовым они пересекались только на французском, и Зое приходилось терпеть Власова и двух Кать и Галю в одиночестве.
В начале седьмого класса у Зои начало портиться зрение. Она была высокого роста, и никто не предлагал ей сидеть на первой парте. Зоя щурилась, как могла, но видела хуже и хуже. Очки девочка носить отказывалась. Ей их выписали, и она даже принесла очки в школу. Но чуть только она их вытащила из футляра и, оглядевшись, украдкой надела на нос, чтобы получше разглядеть доску на уроке алгебры, как Власов заорал: «Ребят, смотрите, ну это же Мартышка и очки прямо! Зоопарк в очках!»
Как он увидел Зоины очки, оставалось загадкой. Она надеялась, что сможет их снять до того, как Власов их заметит. Сидел Егор сзади Зои, но ничего не упускал. Его радости, казалось, не было предела. «Мартышка! Зоопарк!» вопил радостный Власов. Учительница выставила его за дверь, но было поздно. Зоя стащила очки с носа, убрала обратно в футляр и больше их не надевала. После занятий пришлось попросить учительницу пересадить её ближе к доске. Та согласилась и даже обрадовалась, и Зоя с тех пор переместилась на парту рядом с Алиной Кац. Алина была маленького роста и очень от этого страдала. Она всю жизнь сидела за первой партой. Родители давали ей с собой грецкие орехи в надежде на то, что Алина, поев их, начнёт расти. Но ей ничего не помогало: ни грецкие орехи, ни занятия баскетболом, ни висение на турниках, которое должно было её вытянуть.